Берды Кербабаев - Чудом рождённый
На охоту
Густой, как вата, папиросный дым висел в комнате. В пепельницах — окурки, а пиалах — недопитый чай, школьные чернильницы на солидных письменных столах, кожаные куртки на вешалке за шкафом, Атабаев с непонятным удовольствием разглядывал комнату председателя асхабадского облисполкома Сары Нурлиева. Что-то от общежития семинарии, что-то студенческое — простодушное и пылкое — во всем этом беспорядке. И нет никакой парадности во встрече председателя Совнаркома Республики, заехавшего в Асхабад как бы по пути.
Да и сам хозяин кабинета Сары Нурлиев больше похож на семинариста, чем на ответственного работника. Сидит в стороне от стола, закинув ногу за ногу, покачивает ногой, беспрерывно дымит, закуривая папиросу одну за другой, и вдруг взрывается, как разорвавшийся патрон.
— Если бы дело зависело от меня, я бы решил его в два счета.
Гром среди ясного неба! Атабаев давно знает Сары, знает, что ему можно доверить любое дело. Жалко только — пристрастился к водке в последнее время, да, кажется, и терьяком не брезгует. И все это совпало с дурными событиями начала нэпа.
— Сары Нурли, кто тебе мешает? Ты ведь хозяин области, — мягко вызывает его на откровенный разговор Атабаев.
— Едва ли хозяин. И уж во всяком случае не хан!
— Ну, представь, что ты полновластный хозяин. С чего бы ты начал?
— Если бы воля была в моих руках… — Сары ненадолго задумался. — Нэп, правда, я сразу бы не ликвидировал. Невозможно одним ударом покончить с торговцами. А вот их опору — священнослужителей, я бы щелкнул!
— Каким образом?
— Повесил бы замки на всех мечетях и храмах, запретил бы молиться скопом.
— Здорово!
— А как же иначе? Ведь основная агитация против нас ведется в мечетях!
— А как посмотрит на это непросвещенный народ?
— Пошевелит ушами, а потом скажет, что так и нужно.
— Удивительно смелое предположение, — вмешался Овезбаев, оторвавшись от сводки, отпечатанной на огромных листах. — Вы надеетесь росчерком пера отменить все, к чему люди привыкали веками? Что впитано с кровью — то уйдет с жизнью. Религиозные представления властвуют в нашем краю не одно столетие. И сегодня обидеть коран — значит, восстановить против себя народ.
— Может быть, в политике вы разбираетесь лучше, чем я, — сказал Сары, метнув многозначительный взгляд на Овезбаева, — но я бы судил религию и традиции по законам революции.
Овезбаев промолчал. В замечании Сары ему снова почудился намек на то, что он, бывший белогвардеец, смеет претендовать на решение политических вопросов.
— Если не хватает жара, не кипит и вода в казане, — сказал Кайгысыз. — Революция рождается не в один день, Хочешь лишить силы религиозные традиции, — посей сперва семена неверия и ухаживай за ними. А если с ходу опечатать двери мечети, завтра повсюду явятся такие, как Ходжакули… Есть у меня к тебе одно предложение.
— Какое?
— Чтобы не допускать ошибок в своей очень ответственной работе, постарайся познакомиться с историей. В частности, с историей революционного движения.
Сары Нурлиев посмотрел на Атабаева: сидит человек, закованный в кожаные латы — кожаные брюки, кожаная куртка, сапоги… А ведь приехал в специальном салон-вагоне с часовыми, с секретарем, с сопровождающими лицами. И будет теперь читать лекцию о нэпе. А нэп-то по сути — возвращение к капитализму, какими бы красивыми словами об отступлении, о разбеге перед прыжком, не прикрывать это дело… Начнет читать наставления и будет думать, что имеет на это право.
— Должность у тебя большая, — сказал он сдавленным голосом. — Вот и поучаешь.
— Думаешь только поэтому? — улыбнулся Атабаев.
— Мы оба кончали тедженскую школу, пусть и в разное время, но разница эта мне на пользу. И если бы я захотел стать ахуном от революции…
Всегда спокойный Овезбаев вдруг вспылил.
— Ты, наверно, забыл, что после тедженской школы Кайгысыз прошел курс в университете революции!
— А я после школы — что, ишакам хвосты крутил?
Сары негодовал и в то же время был очень доволен, что разговор накалился, что можно довести его чуть ли не до рукопашной. Атабаев лишил его этого удовольствия.
— Не будем сверять отметки в школьных табелях, — по-прежнему улыбаясь, сказал он. — Все ясно без лишних слов. Я думаю, твое раздражение вовсе не от оскорбленного самолюбия. Дело гораздо глубже. Не ты один считаешь, что нэп предает завоевания революции. Партия терпеливо разъясняет таким товарищам их заблуждения. Я не собираюсь устраивать в обкоме школу политического ликбеза. Отсылаю тебя к первоисточникам — к Ленину! Ты же окончил тедженскую школу, разберешься и без моих комментариев в том, что понимают миллионы полуграмотных людей. От себя могу посоветовать только одно — изучай диалектику, иначе всегда будешь становиться в тупик перед каждым поворотом политики, перед каждым изгибом жизни.
Сары, покрасневший до корней волос, молча вышел из комнаты.
— Здорово! — сказал Овезбаев. — Так и надо!..
Кайгысыз молча смотрел в окно, — там вдали за корявыми стволами карагача и пышными темно-зелеными кистями арчи укрыта площадь. И выцветшая колокольня собора Михаила Архистратига… Приземистые колонны здания управления Средне-Азиатской железной дороги… Овезбаев проследил за его взглядом и почувствовал, что он в эти минуты не видит города и что не стоит нарушать эту глубокую задумчивость.
— Если бы все дороги были прямыми… — после долгого молчания сказал Атабаев. — Я вспомнил сейчас, как стоял на коленях перед трупом своего брата, которого может сам и убил. Стоял на коленях… Этот мальчишка сказал сейчас, что религию и традиции надо судить по законам революции. А эта моя встреча в степи после боя? Встреча с трупом. Это тоже закон революции. И его никто не выдумал. Жизнь сложила.
Вечером в вагон Атабаева пришел Сергей Прокофьевич Тимошков. Теперь он был военным комиссаром области. На столе появился графинчик, хотя Атабаев не очень любил водку. Но как не выпить, вспоминая годы гражданской войны?
Тимошков пришел без дела, просто повидаться с фронтовым другом, вспомнить старое, но очень быстро от воспоминаний друзья перешли к сегодняшнему дню.
— Фронт еще не кончился, — сказал Атабаев.
— Ещё бы! — согласился Тимошков.
— Не вам, конечно, я должен объяснять, что должность командующего вооруженными силами области сейчас нелегка. Сбежавший вчера Ходжакули-хан может завтра появиться снова. Может и Джунаид-хан попытаться занять свое старое место. У Хорезмской республики нет сил противостоять. Ещё не те нужные там руководители. По сути там у власти — опять же баи. И хотят они или не хотят, но Туркестан поможет им. Собственно, даже не Туркестан, а мы — туркмены. Каковы наши здешние военные силы?
— На сегодняшний день достаточно.
— А на завтра?
— А на этот счет у меня есть докладная, написанная на имя военного комиссара Туркестана и на ваше имя. Разрешите послать за ней?
— Посмотрим потом. Если будет столкновение с Джунаидом, основные силы придется переправлять через Каракумы?
— Так точно.
— Помимо всего остального, хватит ли у нас проводников и толмачей?
— В этом вопросе хромаем, Константин Сергеевич.
— Значит, надо обдумать проект боевой подготовки с учетом безводности пустыни.
Атабаев вдруг вспомнил, как вчера поезд шел в пустыне между Ак-Су и Гяурсом, как с холма на холм перебиралось стадо джейранов, как красиво вдруг замелькали их коричневые спины, беловатые сухощавые ноги…
— Кони у вас есть? — спросил он Тимошкова.
— Для борьбы с Джунаид-ханом, пожалуй, недостаточно.
— Я не о том сейчас…
— А, собственно, для чего же ещё кони?
— Для охоты.
— Вы думаете?.. — Тимошков решил, что председатель Совнаркома имеет в виду жалобы населения на то, что некоторые командиры охотятся. — Прошу вас не верить пустым разговорам.
— Как это пустым?
— У нас на учете все патроны.
— Я и не прошу у вас патронов.
Тимошков пожал плечами.
— Так о чем же мы говорим?
— Об охоте. Я прошу у вас коня, чтобы поехать на охоту. Коня прошу!
— Когда же вы собираетесь ехать?
— Сейчас.
Шёл второй час ночи. Тимошков не мог представить себе, что Атабаев говорит серьезно.
— Я ещё никогда не видел вас под хмельком, Константин Сергеевич, — обидчиво сказал он.
— Вы хотите сказать, что я пьян?
— Ну, разве трезвый отправится на охоту в два часа ночи?
— Если мы сейчас сядем на коней и отправимся к Гяурсу и Ак-Су, то как раз начнет светать, пока доедем. А лучшая охота на рассвете.
— Если вы хотите поесть джейраньего мяса, можно отправить двух метких бойцов…
— Да ведь все удовольствие в самой охоте!
Тимошков прекрасно понимал, что все удовольствие в охоте, а не в джейраньем мясе, но ещё лучше понимал, что председателю Совнаркома опасно отправляться ночью в пустыню.
