Валентин Гнатюк - Святослав. Хазария
У вырытой могилы в последний раз попрощались с волхвом, сказали ему добрые слова, попросили не забывать и помогать из Ирия добрым советом. Мирослав вслед за другими коснулся сухими горячими устами чела Водослава:
– Прощай, дедушка!
Ладью накрыли крышкой, выделанной из мягкого липового дерева, на которой были вырезаны знаки воды и солнца, которым верно служил старый волхв Водослав. Бережно опустили на верёвках в яму заострённым носом на заход солнца – в страну вечной Нави.
Когда могилу засыпали, женщины принесли молодой дубок, выкопанный вместе с корнями, и Мирослав посадил его у ног погребённого.
Юноша делал всё, что ему говорили, но сам пребывал будто в каком-то колдовском полусне. Словно издали слушал он добрые слова о старом Водославе, о его ратных подвигах и волховской силе. Слушал всё, что говорили у могилы и потом, когда ели поминальную страву за столом под старой грушей. Не чувствуя вкуса, ел кутью из пшеницы с мёдом, глядя на нетронутую миску, поставленную в том углу, где обычно сидел дедушка, и за всё это время не проронил ни слова.
А когда все разошлись-разъехались и он остался один, Мирослав, не заходя в избушку, пошёл на сеновал и упал лицом в душистое сено. Он не желал никого видеть и ничего делать. Его будто прорвало – и слёзы ручьями полились из глаз.
Он пролежал так до самого вечера, и только рёв голодной коровы и кудахтанье некормленых кур заставили его подняться. Насыпав зерна несушкам и подоив Берёзку, он опять ушёл на сеновал и забылся до утра. На следующий день он так же, будто во сне, делал привычную работу, а потом лежал на сеновале или сидел на лаве под грушей, глядя невидящим взором на озёрную гладь. Когда тоска и боль от звенящей пустоты сжали сердце так, что оно, кажется, готово было остановиться, Мирослав встал и, пошатываясь, будто пьяный, побрёл к погребалищу. Долго сидел подле высаженного молодого дубка, осторожно касался присохших комьев на могильном холмике и тихо плакал.
– Дедушка, завтра я опять к тебе приду! – горячо прошептал отрок, когда уже совсем стемнело, ещё раз провёл ладонью по земляному холмику и, встав, поклонился.
Через три дня к мельнице подъехала телега с зерном. Пожилой огнищанин с сединой в висках и бороде подошёл к Мирославу, слегка хлопнул его по плечу и сказал:
– Ну что, молодой мельник, теперь ты у нас за Водослава остался, давай трудиться! – Он легко подхватил куль с зерном и понёс его на мельницу.
Мирослав помедлил и пошёл вслед за огнищанином.
Глава 5
Месть Святослава
Прошло несколько дней. Святослав за это время успел разбить одного из хазарских князей, что правил частью придонских земель. Сегодня в полдень должны встретиться с тьмой Горицвета. «Дальше пойдём вместе, не будем больше порознь, лучше двигаться, как птахи против ветра, то правее забирать, то левее», – решил про себя Святослав.
У того места, где Северский Донец в очередной раз круто изгибался, образуя излучину, покрытую доброй травой и поросшую у самой воды зарослями тальника, и должны были встретиться обе части дружины. Подъезжая, Святослав увидел, что в низине уже расположились вои Горицветовой тьмы.
«Брат Горицвет скор на ногу, – отметил про себя князь, – опять быстрее меня управился». Сделав знак своим воям располагаться на привал, Святослав направил коня к отдыхавшей тьме, ожидая, что вот-вот навстречу ему выйдет сам темник. Когда подъехал ближе, заметил неладное: тысяцкие, да и все прочие воины не лежали или ходили, переговариваясь, как это обычно бывает на отдыхе, а стояли совершенно безмолвно с опущенными долу очами.
«Неужто ранен?» – мелькнула горячая мысль. Не ощущая тела, князь пушинкой слетел с коня и бросился сквозь строй молча расступившихся воинов. Его друг и в самом деле лежал на расстеленной попоне, как-то странно повернув голову на окровавленной шее.
Рядом, раскинув могучие руки, словно беззаботно отдыхая, лежал верный гридень Горицвета. Только обычно розовые ланита его были бледными и на пухлых устах не блуждала всегда смущённая улыбка. Чуть поодаль лежали бездыханные тела дружинников Горицветовой тьмы. Всего их было около двух десятков, ещё совсем недавно здравых и весёлых, а теперь безмолвно застывших тел.
Святослав бросился к лежащему другу, но в глазах зарябило так, что в первые несколько мгновений он ничего, кроме красных кругов и пятен, не увидел. Святослав что-то спрашивал, но голоса своего не слышал. Стоя на коленях подле безжизненного тела друга, он старался не рухнуть рядом на глазах дружинников, а красные пятна всё плясали перед очами.
– Брат мой Горицвет, – прохрипел князь, хватая за плечи поверженного темника. Кольчуга из воронёной стали нагрелась на полуденном солнце и была тёплой. – Может, всё-таки жив, – мелькнула слабая надежда.
Святослав попытался приподнять тело, и в этот миг сердце его оборвалось, улетев в холодную бездонную пропасть, потому что туловище приподнялось, а голова оставалась лежать на окровавленной попоне. В ушах зашумело, красные круги снова застили солнечный свет.
– Ему хазарин голову снял, когда в засаду мы угодили, – проронил кто-то из Горицветовой дружины. – Мы схватили его, казни предали, только темника уже не вернёшь…
Но Святослав ничего не видел и не слышал, только руки его сами по себе, на ощупь, бережно, будто до краёв наполненный сосуд, уложили на место тело друга и так же бережно приложили отделившуюся от туловища голову. Потом из груди князя вырвался такой глубокий и такой тяжкий стон, что у всех, кто был подле, похолодело внутри.
Святослав всё стоял и стоял на коленях перед трупом, не произнося ни слова. Только губы его иногда беззвучно шевелились. Однако с кем говорил князь, с душою ли погибшего Горицвета, с самим собой или с богами, сущими в синей сварге, то было неведомо.
Никто не смел потревожить князя в час священной скорби.
По команде, данной начальниками, одна часть дружинников, сменяя друг друга, принялась рыть общую могилу, другая – рубить тальник, а третья – устилать им домовину. Почти в полном молчании скорбно трудились воины, сооружая последний стан для павших. Вскоре на дне ямы были ровным прямоугольником забиты колья, а земля меж ними устлана тонкими ветвями тальника и душистыми степными травами.
На заре следующего дня тела погибших заботливо уложили на приготовленное место по трое в ряд. Когда тысяцкий с воями подошли, чтобы забрать тело Горицвета, князь в последний раз сжал плечи друга в объятиях, поцеловал холодный лоб и с великим трудом, будто за это время врос в землю, встал и отошёл в сторону.
Темника Горицвета уложили во главе погибших, чтобы он, как и в жизни, вёл своих верных дружинников во Сваргу небесную, пред очи Перуна-отца.
Прощались дружинники с братьями своими павшими, склонив пред ними непокрытые головы, и всяк, кто желал, говорил слово последнее, восходя на холм сырой земли подле могилы. Наконец сам князь поднялся туда и заговорил медленно, с трудом, как будто ворочал тяжёлые камни:
– Братья-дружинники, все мы знали храброго темника Горицвета, достойного сына своего отца Горицвета-старшего, любили его за доблесть ратную, за товарищество открытое и честность. А ныне он убит… – Князь замолчал на мгновение, будто набирался сил, смахнул набежавшую слезу, а затем снова заговорил, не поднимая опущенного долу лица: – Не в силах человеческих оживить павшего в бою витязя, но в силах наших справить по братьям, которых хороним сегодня, кровавую тризну мечами Перуновыми! Пусть враг почувствует на себе ярость нашу, что родится из безмерной скорби по братьям павшим! Отомстим же за смерть Горицвета и его верных дружинников, храбрых русичей киевских, очистим землю от хазарской нечисти! Разобьём, развеем её по ветру, а поля и степи, что праотцам нашим принадлежали, возвратим Руси! И да будет по слову сему! Слава витязям павшим и смерть лютая хазарам!
При этих словах Святослав выпрямился, воздел к Сварге меч и, обведя всех горящим чудной ярью взглядом, трижды воскликнул во всю силу своих лёгких вместе с дружиной:
– Слава! Слава! Слава!
После этого дружинники установили над мёртвыми заранее сплетённые из лозы шалаши, и в погребальную яму полетели свежие комья сырой земли, что поочерёдно бросали, проходя скорбным немым строем, соратники.
Когда же над братскою могилой вырос погребальный холм, в последний раз для павших протрубили турьи рога как знак прощания, а живым – сигнал к отмщению. Взлетели в сёдла хмурые русские вои, вздыбились к синей Сварге калёные их клинки, и каждый дружинник услышал слова князя:
– Заплачет нынче Хазарщина вместе с нами по темнику Горицвету и витязям его!
– Отомстим проклятым!
– Испепелим семя поганское!
– За наших отцов и братьев, что в Хазарщине сгинули! – дружно, будто могучий богатырь, вторила дружина горячим словам князя.
Как огонь по сухой траве, по рядам русов пробежала молва, что на челе княжеском возгорелась Печать Перунова. И новость та ярой силою наполняла души воинов, а тела их делала вдесятеро сильнее.
