Последние саксонцы - Юзеф Игнаций Крашевский
Казалось, он так был удовлетворен ротмистрским конвертом, что о другом титуле не старался, хоть человек был в самом рассвете сил и именно в ту пору жизни, когда людьми толкает амбиция; он не добивался никаких публичных функций. В доме у него так было чисто, богато, красиво, для гостей всегда двери и сердце открыты, но скромно и по-шляхетски.
Одного ему не хватало – это красивой и милой, как сам, хозяйки, которую ему все желали. Поначалу говорил, что от горя по дочери хорунжего никогда жениться на собирался, потом, когда его уговаривали, говорил, что готов бы, но ему не везет и нет для него счастья.
В самом деле, наступал для него возраст, когда обычно люди женятся. Искали все жену для Толочко. А не могло быть иначе, потому что Сапега, польный гетман литовский, однажды прибегал к его услугам; больше, может, сама пани гетманова, которая управляла мужем, домом и людьми двигала, потому что была женщиной, для этого созданной.
Её знала вся Корона, когда еще была с первым мужем, Любомирским. Её причисляли к красивейшим женщинам своего времени, когда их было достаточно на большом свете.
Эта красота прибавляла ей приятелей и недругов, особенно среди соперников. Она также умела ею пользоваться, так что тот, кого хотела приобрести, определённо противостоять ей не мог, и делала потом с ним, что ей нравилось. Была способной и смелой на удивление, на злобные людские языки не обращая внимания.
После смерти её первого мужа, Любомирского, ничего легче для неё не было, чем выйти замуж во второй раз.
Он оставил её молодой; красивая как ангел, богатая, она могла выбирать между претендентами. К немалому удивлению людей того времени её выбор пал на Сапегу.
Ни в чем его упрекнуть было нельзя, кроме того, что как для мужчины был слишком мягкий и легко давал собой верховодить. Но как раз для женщины это, может, было самое желанное.
Итак, выйдя за Сапегу Александра, воеводу Полоцкого, сразу овладев его умом равно, как сердцем, она уже им командовала.
Прежде чем до этого дошло, говорили, что и молодой Брюль, генерал артиллерии, и литовский стольник, урождённый Чарторыйский, потеряли из-за неё головы.
А кому она раз вскружила голову, тот с трудом освободился и протрезвел. Вместе со своим мужем, или скорее, заменяя его, начала она вести деятельную жизнь, не давая отдыха очень послушному князю.
А чем тогда была жизнь такого пана, занимающего высокую должность, находящегося в родственных отношениях с могущественными родами, которые всем заправляли в Речи Посполитой, то рассказать трудно. Об отдыхе нечего было и думать. Одними развлечениями можно было на смерть замучиться, если бы они к ним смолоду не привыкли.
Не имел такой пан отдыха ни на минуту. Вибирали их для трибуналов, на сеймы, на сеймики, в комиссии, для полюбовного суда. Мало кто не имел большого процесса, унаследованного от родителей. Также в фамильных спорах невозможно было отказаться от присутствия, помощи.
Едва прибыв из Варшавы, выпрягали коней и должны их были уже запрягать в Люблин, Петрков, Вильно или Новогродок. Также свадьбы, похороны и тысячные оказии вытягивали из дома.
Именно такой жизнью пришлось жить княгине гетмановой, которая чаще всего пребывала с мужем в замке в Высоком.
С ней там еще суеты и шума прибавилось, потому что и очарование княгини притягивало, и она рада была, когда около неё собирались и когда могла потом через своих разные интриги завязывать, и неустанно о чем-то мечтать, что-нибудь делать или переделывать.
Познакомившись с ротмистром Толочко, который был очень услужлив, внимателен и предан гетману, она похитила его под свою команду и уже из неё не выпустила.
Именно в этом году состоялось открытие Виленского Трибунала, к которому Чарторыйские со своей стороны, Радзивилл, воевода Виленский, со своей, с огромными силами и усилием готовились; поэтому как же польный гетман и гетманова могли бы остаться в стороне нейтральными? Король всевозможными способами желал предотвратить горячий конфликт двух партий. Он выслал с посредничеством на переговоры Красинского, епископа Каменицкого, и Бжозовского, каштеляна Полоцкого.
Жители Литвы также собирались либо поддержать Чарторыйских, либо держаться с Радзивиллом.
На которой стороне собирался быть гетман Сапега, это, вроде, было под сомнением. Ему подобало стать к Радзивиллу, хотя они друг другу не очень симпатизировали, особенно княгиня, которой грубость князя-воеводы не нравилась.
Веря в протекцию короля, который страстных охотников и панский запал Радзивиллов очень любил, семья князя, привыкшая к правлению в Литве, не сносила там никого наравне. Чарторыйские же, которые верили в обещанную помощь, чувствовали себя более сильными, чем все Радзивиллы с князем воеводой Пане Коханку во главе.
Ксендз-канцлер с презрением отзывался о князе Кароле и его Панде. С обеих сторон приятели носили угрозы, колкие слова и вызовы.
Сапега и его жена были в лучших отношениях с князем воеводой, который сам её не любил и грубо давал это почувствовать. Связываться с Чарторыйскими также не очень хотелось, гетманова советовала мужу стоять в стороне, ждать случая и им воспользоваться.
Оба собирались в Вильно, хотя, чтобы двинуться на Трибунал по доброй воле, на это нужно было необычное самоотречение.
Но считает ли кто-нибудь, что она больше, чем женщина, которой все служат на коленях?
У князя гетмана старых слуг, приятелей резидентов, с добавлением новых и тех, что жена принесла с собой, было много, а, несмотря на это, княгиня Магдалина встревожилась, что людей не имеют.
Часто заглядывающий в Высокое к князю гетману Толочко казался очень ловким и полезным, особенно теперь в Вильне. Дело было в том, захочет ли пан ротмистр запрячься в службу гетмановой, которая была тем известна, что надевала ошейник и обходилась деспотично.
Приманить пана Клеменса, вынудить его к пребыванию больше в Высоком, чем дома, гетмановой казалось лёгким, потому что до сих пор, что решала, ей всегда удавалось. Толочко был легко завоёван, а на будущее ему открывались широкие и ясные горизонты.
На такое основание Трибунала для худого слуги ехать было не желательно. Не считая того, что очень легко можно было получить шишки, отпугивали одни расходы. Город в ту пору, не исключая монастырей, домов мещан, вплоть до лачуг, всё было забито, дорого оплачено, недоступно. Сено и овёс для тех, кто не мог его себе доставить, стоили неаполитанские суммы. Поэтому Толочко не думал выбираться в Вильно и в голове у него это не осталось.
Но княгиня решила, что он должен
