Путешествие к вратам мудрости - Джон Бойн
– Не говорите ерунды, – ответил купец. – Зачем мне вступать в бой, который я заведомо проиграю? Вы молоды и сильны. Чего обо мне не скажешь.
– Тогда найдите себе замену, и либо он падет, либо я.
Слон Громада долго оглаживал свои множественные подбородки, размышляя. Наконец он кивнул:
– Полагаю, это меня позабавит, во всяком случае. Нынче стоит такая жара, что я не могу выйти из моего роскошного дома, где царит прохлада, и мне не хватает развлечений. Я принимаю ваш вызов, Марек из Каппадокии. Но выберу я на замену не одного, а четверых. Тех, что стоят сейчас перед вами. Если одолеете их всех, можете забирать девушку. Устраивает вас мое предложение?
Отец присмотрелся к стражам. Здоровяки как на подбор и наверняка умело орудуют своими мечами, но и Марек поднаторел в боевых искусствах, был опытным бойцом, к тому же ему было за что биться, а им нет.
– Вполне, – ответил он, выхватил килидж, крутанулся, не сходя с места, и вмиг снес башку первому из четверки.
Голова со стуком покатилась по полу прямиком к Слону Громаде, преградившему ей путь носком домашней туфли; Слон заливался смехом, восторгаясь шустростью моего отца, и хлопал в липкие ладоши, пока охранники, число которых сократилось до трех, пытались опомниться от потрясения.
Позднее один из слуг припомнил: все произошло так быстро, что голова под ступней Слона Громады в течение нескольких мгновений продолжала жить, ошарашенно вращая глазами, прежде чем дважды моргнуть и, широко распахнув веки, умереть. Марек стремительно приблизился к следующему стражу; отец мой был мужчиной крупным, но двигался с легкостью танцора и, предусмотрев потасовку, накануне ночью отточил свой килидж до предельной остроты; этим клинком он запросто снял голову второго стража, чтобы тут же переключиться на двух оставшихся. Один из них, тот, что помоложе, был жутко напуган, и рука его, державшая меч, дрогнула, когда Марек метнулся к нему. Юнец неуклюже подался назад и жалобно вскрикнул, когда килидж отца пронзил ему сердце, а Марек развернулся к последнему охраннику – этот сражался храбро, но был не чета сопернику и вскоре оказался прижатым к стенке, ощущая холодок лезвия, приставленного отцом к его шее.
– Я управился с тремя из них, – сказал Марек, оборачиваясь к Слону Громаде, внезапно побледневшему.
Возможно, купец занервничал: а не случится ли так, что спустя всего несколько секунд и он сам убавит в весе, лишившись собственной головы? Сбросив туфлю, Слон массировал пальцы на ноге, водя ими по волосам первой снесенной черепушки. – Если позволите, я помилую парня и заберу девушку, как было обещано.
– Я человек слова. – Купчина взгромоздился на ноги, что было непросто с его непомерной тучностью. – Девушка ваша, если сразите всех моих молодцов. Таково условие сделки, заключенной нами, и вы обязаны чтить договоренности, как чту их я.
Отец не тратил даром ни секунды, и, прежде чем страж обрел голос, чтобы взмолиться о пощаде, его плечи также освободились от груза.
Не заходя домой, не сменив заляпанную кровью одежду, Марек отправился к моему деду и предъявил права на невесту.
Примерно через месяц после того, как мой отец обезглавил все статуи в Каппадокии и снабдил торсы высеченными из мрамора ликами императора, произошли два примечательных события.
Во-первых, пророчество Фолами сбылось – Калигулу убили, а во-вторых, пропал я.
Хотя я был слишком мал, чтобы понимать важность того, о чем шел разговор в нашем доме, меня усадили рядом с братом и сестрой, и мы слушали, как Марек пересказывал слухи, распространявшиеся по всей империи, от Испании до Иудеи и от Германии до Карфагена.
– Он был на спектакле во дворце, играли какую-то дрянную пьесу, – рассказывал отец. – И в своей обычной пленительной манере Калигула высмеивал актеров и попутно издевался над сенаторами из своей свиты; сенаторы, все до единого, одним глазом смотрели на сцену, другим на императора, дабы не пропустить момент, когда он засмеется, чтобы рассмеяться вместе с ним, но не раньше и не позже. В перерыве между актами император объявил: в зависимости от того, что ему сегодня приготовят на обед, мясо или рыбу, половину сенаторов ближе к вечеру отволокут в Колизей, где бросят львам на съедение. «Все, кто сидит по левую руку от меня, – продолжил он, – умрут, если на обед подадут рыбу. Все, кто по правую руку, умрут, если подадут мясо». Затем он зашагал в свою личную столовую, ему не терпелось выяснить, что томится под крышками-колпаками; тут его и нагнал Кассий Херея из преторианской гвардии и пырнул в плечо. Калигула упал, и Херея, не дав ему подняться, медленно взрезал императорскую шею ржавым ножом.
– Что ж, – пожала плечами моя мать, – по всей видимости, не только статуи теряют голову.
Спустя несколько дней Фолами понесла на рынок испеченный ею хлеб, оставив меня на попечение брата, но перспектива просидеть полдня дома с малышом удручала Юная, зато возможность ослушаться мачехи весьма его взбодрила, и он помчался к своим дружкам. Когда Фолами вернулась с рынка, меня она не обнаружила, нигде.
Вскоре явился отец, и родители обошли всех соседей в поисках младшего сына, но безуспешно. Мать места себе не находила, и когда Юнай к вечеру вернулся домой, ни сном ни духом не ведая, что я пропал, отец, разъярившись, выпорол его, что было редкостью в нашем доме, ибо нас, детей, отец по большей части баловал и к рукоприкладству почти никогда не прибегал.
Поскольку Марек служил в римских войсках, возникло подозрение, что меня похитил кто-то из местных – либо подвергнутый наказанию по приказу прокуратора, либо жаждущий отомстить завоевателям его родной Каппадокии. Всех слывших преступниками вытаскивали на улицу и пытали, добиваясь правдивых ответов. Но если и были среди них знавшие, кто и почему меня забрал и где меня держат, они предпочли помалкивать.
События той недели остаются для меня загадкой. Я напрочь не помню, при каких обстоятельствах меня вернули домой, но, согласно семейной легенде, через семь дней после моего исчезновения Марека и Фолами разбудил громкий стук в дверь. Отворив дверь, они обнаружили меня – я сидел на земле и горько плакал. Сколько родители ни расспрашивали, я ничего не мог им сказать, то ли потому, что был запуган похитителем, то ли временно онемел от того, что со мной случилось, кто знает.
На следующий вечер меня осмотрел местный лекарь, не обнаруживший на моем теле ни малейших следов жестокого обращения. И, кажется, во время моего отсутствия я вдоволь питался и обо мне заботились.
