Путешествие к вратам мудрости - Джон Бойн
Невий замялся; всю жизнь он боялся властей, но и оскорблений терпеть не желал, тем более на глазах у уличных торговцев.
– Моя дочь – замужняя женщина, – с нажимом произнес он.
– Нет, – покачал головой Марин, – свадьба пока не сыграна.
Невий грозно уставился на Флориану, та покраснела до корней волос и низко опустила голову.
– Семь дней осталось всего-то, – гнул свое Невий. – А затем…
– Семь дней – долгий срок, – перебил его мой отец. – Мы все можем умереть за семь дней. Или за семь минут. Памятуя об этом, вы ведь позволите мне сделать предложение от моего собственного имени, пока не станет слишком поздно? – Тон его был смиренным, и он дотронулся до руки старика в знак покорности его воле. – У меня и в мыслях не было проявить неуважение к вам. Но, когда сталкиваешься с такой несравненной красавицей, как ваша дочь, с девушкой из достославной именитой семьи, разве не естественно всей душой возжелать взять ее замуж? Вы не согласны со мной?
– Согласен. – Невий выпятил грудь в ответ на льстивые банальности. – Но это невозможно, разумеется.
– Почему? – настаивал Марин.
– Потому. Спросите Слона Громаду из Бейт-Сахура, – ответил мой дед, подаваясь вперед и столь зверски тараща глаза, что отец смог разглядеть расползавшиеся по склерам сосуды, похожие на речные притоки, что ведут в никуда.
– А он тут при чем?
– Он – мой жених, – вставила моя мать, и дед замахнулся на нее, желая наказать за столь дерзкое вмешательство в мужской разговор, но мой отец перехватил его руку, склоняя Невия к миру.
– Вы отдадите вашу дочь за Слона Громаду из Бейт-Сахура? – переспросил Марин тоном одновременно негодующим и настолько почтительным, насколько у него хватило выдержки. – За человека, раздувшегося от жира так, что он еле протискивается в дверь своего дома? За человека, что сломает хребет любому ишаку, усевшись на него верхом? Да он переломает ей все кости в брачную ночь, если, конечно, найдет свой член в мерзкой колышущейся куче сала. Слон Громада из Бейт-Сахура? Нет, мой господин, он Боров Громада из Бейт-Сахура!
– Согласен, у него завидный аппетит, – не мог не признать мой дед. – Но он богач, и с этим не поспоришь. Один из богатейших купцов в нашей округе. И уже почти месяц, как он овдовел – естественно, ему требуется новая жена.
– Не он ли убил двух своих предыдущих жен? – спросил Марин.
– Да, но они изменяли ему, – пожал плечами Невий. – Так что он был в своем праве.
– Первую он скормил льву, а со второй неделю напролет сдирал кожу.
– Ходили слухи, – не стал отрицать Невий. – Горазд он на жестокие выдумки.
– Тогда ваша дочь ступает на зыбкую почву, – раздумчиво кивая, произнес Марин. – Не пойму, зачем человеку с вашей репутацией и положением в обществе такой зять, когда вашей дочери представилась более благоприятная оказия?
Турция
41 г. от Р. Х.
Благосклонность судьбы, каковой моя мать искренне радовалась, для нее означала, кроме всего прочего, наш небольшой дом из высушенного на солнце глинобитного кирпича и грубо обтесанных камней по углам строения, эти каменные острые углы наделяли нас рангом чуть повыше, чем у большинства соседей в округе. Деревянные потолочные балки, промазанные глиной, уберегали от протечек, земляной пол был выложен булыжником, пусть и не везде, а лишь местами. Спали мы каждый в своей постели, но все в одной комнате, что исключало всякое уединение, однако огонь в большой печи горел с утра до ночи, из чего мы извлекали двойную пользу: не мерзли и могли в любое время приготовить еду.
Мой отец не был расположен к шуткам, и тем более поразительно, что в одном из моих самых ранних воспоминаний отец входит в дом, смеясь безудержно, до слез, катившихся по его щекам. Я тогда только встал на ноги и с опаской сделал свой первый шаг, но мне так хотелось разделить с отцом его веселье, что я поковылял к нему через всю комнату, желая узнать, что же его так рассмешило.
– Ты в хорошем настроении, – заметила моя мать Фолами, не прекращая месить тесто и наблюдая искоса, как отец сажает меня к себе на колени. Жалованья отца, римского легионера на службе в Каппадокии, едва хватало на то, чтобы содержать семью из шести человек, но мать славилась в округе своей выпечкой, и каждое утро к нам заглядывали женщины, покупавшие на медные деньги испеченный ею хлеб и сладкие булочки. День изо дня, за редким исключением, мать возилась с мукой, тестом, дрожжами, маком, семечками льняными и подсолнуховыми, поэтому от нее исходил особый запах, и стоило мне унюхать эти ароматы, как меня, спотыкливого малыша, охватывало ощущение уюта и безопасности.
– Сегодня поступил новый приказ, – сообщил Маре́к, утирая лицо тыльной стороной ладони. Отец поцеловал меня в макушку, а я потянулся пощупать маленький шрам на его левой щеке. Этот узкий желобок шириной ровно с мой крошечный палец приводил меня в восторг. – Приказ исходит от самого Квинта Верания[4], – продолжил отец. – Вроде бы вчера в порт Бартына прибыл корабль прямиком из Рима, и на борту у него весьма любопытный груз.
– Неужели? – откликнулась Фолами.
У солдатских жен была, разумеется, своя компания; встречаясь, женщины сплетничали и делились сведениями, неосторожно оброненными мужьями за обеденным столом либо под одеялом, но в целом Каппадокия жила тихо и размеренно, вдали от нескончаемых интриг наших имперских повелителей.
Впрочем, так было не всегда. За несколько столетий до моего рождения Александр Македонский пытался завоевать наши земли, но люди, любившие своего царя, прогнали его прочь; независимость государство утратило, лишь когда разгорелась гражданская война, вызванная тем, что знать долго не могла решить, кого выгоднее поддерживать – Помпея, Цезаря или Антония. К ногтю нас прижал не кто иной, как император Тиберий, превратив некогда гордую страну в римскую провинцию. Граждане восприняли поражение с достоинством, если не с облегчением, и вновь зажили мирно и спокойно; римские гвардейцы легко уподобились местному населению, враждебности между завоевателями и покоренными почти не наблюдалось.
– Более сотни каменных голов, – продолжил рассказ отец. – Их перевезут на юг, а там головы приделают к статуям.
Оторвавшись от
