История села Мотовилово. Тетрадь № 3 - Иван Васильевич Шмелев
– Эт, чьево маленького-то хоронют?
– Да у Марьи мальчик умер, – отвечали из толпы.
Если у матери умирал единственный и последний ребенок, то ей, сожалея, сочувствовали. Если же ребенок умер, только убавив целую ораву детей – в адрес ее говорили:
– Какая Марья-то счастливая, хоть на одного да поубавилось, а то, как только она, бедная, с такой обузой справляется, – вздыхая, высказывались бабы. По привычке забавляясь с ребенком, который в минуты блаженства, беззаботно играя, протягивался на лавке, любящая мать или довольная бабушка своему улыбающемуся детищу скажет умиленную любезность:
– Эх, какой тебе гробик-то надо!
Детей хоронили без отпевания и колокольного звона. Их безвинные души уподоблялись ангельским. А порой троекратный удар в большой колокол на колокольне извещал о кончине взрослого человека, одного из жителей села, ушедшего из мира сего в загробную жизнь. Любопытные, особенно падкие до новостей бабы, выходили на улицу, взаимно друг дружку спрашивали:
– Эт кто умер?
– Да вот, слышь, Емельян.
– Ну-у-у!!! – это значит, в Шегалеве.
– Царство ему небесное! – перекрестившись, желали скончавшемуся христианину, односельчанину.
По новопреставленному справляли поминки, отмечали девять и двадцать дней, справляли сороковины, а также отмечали годину.
Почему же баба узнала, что умер именно шегалевский мужик Емельян? Да потому, что таких имен в первом обществе не было, а они были только в Шегалеве. Этот вопрос имеет историческую давность. Дело в том, что еще в прошлом столетии бывший в то время мотовиловский поп Василий, отец нынешнего попа Николая, попросил у шегалевских мужиков, чтоб они ему нарезали землю поближе к дому – одворицу. Мужики воспротивились этому. Поп на них осердился и при крещении шегалевских младенцев давал им имена не по просьбе родителей, а строго по святцам: в какой день производилось крещение, имя присваивалось новорожденному такое, какой был святой в этот день. Поэтому-то и появились в Шегалеве обособленные имена: Елисеи, Ерофеи, Емельяны, Кондратии, Евстрафии, Филиппы, Онуфрии, Трофимы.
Об опойцах (которые опивались вином или самогонкой) в колокол не звонили, их не отпевали. Их даже не позволялось хоронить на общих христианских кладбищах. Их просто зарывали в бору, как это сделали с неким Сипатром.
Были случаи, что некоторые жители села, мотовиловцы, помирали не своей смертью, а погибали при несчастных случаях, как это случилось с Иваном Аникиным. Он, будучи пьяным, уснул в избёнке мельницы его отца Федота. В избёнке случился пожар, а сын его, тоже Ванька, вместо того, чтобы спасти сонного, пьяного отца, взял, да и оставил его в горящей избёнке. Избёнка сгорела. Иван превратился в головешку. А старик, Комаров Михаил, погиб на крючке, на самом обыкновенном проволочном крючке, на который обычно вешают лампу. Как ему самому угораздило засунуть этот крючок себе в рот, никто не знает, только кончилось это тем, что он, промучавшись более суток, умер. Крючок подпилком отпилили, а его схоронили.
Водились по дорогам разбойники и грабители. Были и убийства. Одного шегалевского мужика, Михаила, убили за деньги, с которыми, якобы, он поехал на базар в село Вад. Грабители его убили ночью на дороге, денег при нем не нашли. Лошадь с санями и с убитым в них хозяином пришла к своему дому, остановилась у своих ворот. Убитый вскоре же был обнаружен, при общем крике семейства. А деньги оказались целыми. Они были спрятаны в условленное (для домашних) место. Они находились под хомутной покрышкой. Грабители-убийцы их найти не могли: карманы обшарили, а в хомуте поискать не догадались.
Нередки были случаи посещения Мотовилова разнородными прохожими и нищими. А кто его знает, то ли он нищий, то ли он только прикинулся прохожим, а сам глядит, высматривает, что где плохо лежит. Как-то, Савельевы Василий и Любовь уехали в город – кое-что купить для хозяйства и сделать покупки для семьи и ребятишкам. Бабушка Евлиния домовничать за старшего. В первую очередь, она дала распоряжение:
– Санька, сходи-ка во двор, принеси дрова, галанку затопим, а то что-то у нас холодновато стало, а ты, Машенька, возьми косырь, да нащепай лучины, сейчас затоплять будем.
Голанку в верхней избе затопили, стало теплее и уютнее. Минька где-то загулялся, его ждать не стали, после ужина заперлись. Вдруг в окно кто-то забарабанил.
– Кто там! – отозвалась на стук бабушка.
– Эй, хозяева! Пустите в избу!
– Кто тут! – переспросила бабушка, выйдя в сени, шуба внакидку.
– Пустите обогреться! Погибаю! – жалобный голос за сенной дверью.
– Проходи. Откудова будешь, родименький? – стала допытываться бабушка у прохожего, когда тот вошёл в избу.
– Не дайте погибнуть, спасите ради Христа! На улице холодище, прямо-таки беда! Прохожий я, пробираюсь домой в Архангельскую губернию, – стал пояснять прохожий, немножко выждав время и зорко осматривая внутренность избы по углам. Санька, Манька, Ванька и Васька с детским любопытством разглядывали незнакомца, а сердобольная бабушка захлопотала, засуетилась, с чувством сожаления продолжала разговор:
– Эх, куда тебе идти-то! Туда, чай, не ближний свет, небось потопаешь! – сочувственно ужасалась она.
– Да, тысяча верст с гаком, пожалуй, будет, – уточнил прохожий.
– Ты, чай, есть хочешь? – не прекращая разговор, полюбопытствовала бабушка.
– Как не хотеть, весь день не емши! – обрадовался приветливости, притворно проговорил незнакомец.
– Я сейчас похлёбки тебе налью, будешь хлебать-то?
– Как не быть, давай!
Наевшись, прохожий поблагодарил за хлеб-соль, как-то неумело перекрестился:
– Мне бы прилечь где?
– Вон на кутник ложись и спи. Я вот кафтан тебе в голове положу, а оденешься чапаном.
С вечера и к полночи прохожий что-то плохо спал. Часто в постели возился, подозрительно беспокоился. Чуткая во сне бабушка все время наблюдала за ночевальщиком, а он, как– будто задумав что-то лихое, не переставал на кутнике шарахориться… Он хотел было закурить, но бабушка, смертельно ненавидя курильщиков и не перенося запаха табака, сразу же его осадила:
– У нас в доме не курют! – строго предупредила она.
Тот затих и немножко успокоился. Установившаяся в избе тишина иногда нарушалась: то Санька выйдет на двор по своей надобности, то Ванька выйдет в сени и на крыльцо к лунке, то Васька запросится, чтоб бабушка проводила его «на двор», то Минька, пришедши с гулянья, зажигал огонь и шебушил стульями, укладываясь спать.
В полночь к Савельевым пришли денщики-караульщики: Мишка Крестьянинов и Олешка Трынков. Они дежурили со стукалкой на улице до полночи, а с полночи очередь сторожить улицу Миньке с Павлом Федотовым. Таков уж порядок заведен в селе, чтоб предохранить село от лихих людей, от краж и
