Юсиф Чеменземинли - Девичий родник
Пиры во дворцах Хамадана нельзя назвать радостью и весельем. Они ничто иное, как упадок и распущенность. Веселье должно быть спутником труда.
Настоящая радость следует за трудом, и лишь такая радость полноценна, действенна как чувство. И с этой точки зрения вино — лучший друг, чудеснейшая возлюбленная. Да здравствует вино!
— Ку–ку–ре-ку! — закукарекали мы, поднеся чаши к устам.
Спустя немного времени поднялся Хамбурабий.
— Дети мои, — начал он. — Человек существо обладающее пытливым разумом и пятью внешними чувствами. И его трудоспособность имеет известные пределы. Он устает и не в состоянии переступить их.
Если он, избавившись от тяжести забот, найдет возможность погрузиться в глубокое раздумье, он не сумеет отгадать цель и тайну бытия. Природа знает слабость созданного ею человека. (Иначе, если б она не сотворила его слабым и беспомощным, он восстал бы против своего творца). Она снабдила его для достижения определенных целей определенными чувствами.
Чувство голода, жажды, чувство к женщине и ребенку… С духовным ростом человека увеличивается число его чувств. И влечение к вину появилось на арене в один из моментов духовного напряжения — роста. Вот почему вино для сильных и высоких духом людей есть потребность, для грубых и низких натур — яд. Да здравствует вино!
— Ку–ку–ре-ку! — крикнули мы, вновь осушив чаши. Очередь дошла до Эмильмердука.
Сперва он долго отнекивался, но потом начал.
— Дети мои, — проговорил он. — Я врач. Мое дело темно, как вечность. Несмотря на все мои знания и опыт, наблюдая организм больного, я всегда чувствую свое бессилие. И пред вином я нахожусь в таком же бессилии и неведении. (Вино ли нездорово, иль я?) Когда оно разлито по чашам, дивишься его неподвижности, при введении внутрь картина совершенно меняется: человек смеется, плачет, веселится, печалится, делается отважным, вино увеличивает желания, туманит мозг… В конце концов вино для меня загадка. Расскажу вам один случай.
Халдеец встретился с разгульным, махнувшим на все рукой эллином и принялся читать ему наставления:
— Брось вино, довольно пьянства, бог сотворил нас для трезвой жизни, — говорил он.
Эллин рассмеялся.
— Смотри не просчитайся, твой творец так же пьян, как я, иначе, если б он был трезв, он не сотворил бы такого глупца, как ты».
Все, рассмеявшись, выпили за Эмильмердука.
10
В нашей общине были две бездетные женщины. Ежегодно отправляющиеся весной в Общину Овна юноши согласно обычаю обязаны были посетить их.
И мы должны были следовать закону. Было принято нести бездетным подарки. Захватив различное печенье, хлеб, вино, корицу, гвоздику и букеты цветов, мы отправились.
Первая из посещенных нами была почтенная старуха. В молодости она раз родила, но ребенок был кретин, она, приложив к его устам подушку, покончила с ним. Чувство собственного достоинства и гордости не позволяло ей быть матерью идиота.
Поступок старухи не противоречил законам общины. Слепые, калеки, хилые и немощные дети лишались права на жизнь. Придя к нам издревле, обычай этот сохранился в общине. Не раз раздавались возражения против этого, вследствие чего совет общины неоднократно ставил вопрос на обсуждение и каждый раз голоса подавались за сохранение его в прежнем виде. Вероятно, и в будущем обычай этот не умрет, ибо вся молодежь его поддерживает.
Обреченным всю жизнь проводить в страданиях, неработоспособным детям не лучше ль совершенно уйти из жизни?
Но мы удалились от темы.
Зная о нашем приходе, старуха приоделась. Она встретила нас добродушной улыбкой.
Мы. приветствовали ее, перецеловав ей руки, а она в ответ целовала нас в лоб. Муж ее был на работе. По приходе мы вынесли из дому все вещи наружу, обмели и вычистили комнаты. Затем, перетерев все вещи, внесли в дом и расставили по прежним местам. Украсив комнаты принесенными цветами и застелив стол чистой скатертью, заставили его яствами и питьем. Усадив старуху во главе стола, мы разместились по ее правую и левую руки.
Джейнис как наш представитель сказал:
— Мать наша! Сыновья твои, согласно обычаю, уходят в Общину Овна и пришли просить твоего благословения.
Бездетная старуха положила в рот кусочек корицы.
— Сыны мои, я довольна вами. Да будет вам во благо и пойдет впрок вспоившее вас молоко! Ступайте, женитесь и будьте счастливы. Да укрепится и расцветет кровная связь Петуха и Овна! В продолжении двадцати лет я послала многих сыновей к Овну. Передайте им мой привет. Да пребудет над ними благость Петуха!
Мы поели и попили. После трапезы старуха легла отдохнуть, а мы, окружив ее, как сыны, ласкали ее, гладили ей голову и руки. От старости суставы ее пальцев вспухли и ныли, мы промассировали ей руки, предварительно смазав бабильской нефтью.
Заранее над очагом был подвешен котелок с водой и как только вода закипела, вымыли и высушили старухе волосы и подстригли ногти.
— Матушка, — спросил я, — нет ли еще какой работы?
— Сын мой, дрова мои еще не наколоты. Поднявшись, мы накололи дрова и аккуратно сложили у очага.
Словом, исполнив все, что только сын может сделать для матери, мы, распрощавшись, отправились ко второй бездетной.
Женщина эта не рожала. Ей было около двадцати пяти лет. Была она высокого роста, плотная, чернобровая, с длинными, пушистыми ресницами.
Она стыдливо вышла нам навстречу. При слове «мать», которым мы приветствовали ее, лицо женщины приняло странное выражение. Брови затрепетали, ресницы увлажнились. Молодежь поняла, что ей больно и завидно. Прибрав ее комнаты и выполнив всю домашнюю» работу, со словами «благослови нас, мать» мы стали прощаться. На этот раз, не сдержавшись, она расплакалась.
Согласно обычаю, мы обязаны были помочь и мужьям бездетных. Таким образом, вторую половину дня мы провели в работе на поле и ниве.
11
Прежде чем навсегда покинуть общину, молодежь должна была оставить по себе какую–либо память. Предшествующие нам поколения прорыли каналы, соорудили кякризы 21, построили мосты; находящийся с северной стороны общины лесок был также делом их рук.
Поразмыслив немного, мы решили положить начало фруктовому саду.
На расстоянии тысячи шагов от общины был расположен каменистый, поросший кустарником, пустырь. Мы принялись расчищать и выкорчевывать его и через несколько дней труда высадили до ста плодовых деревьев. Явился представитель Совета общины и принял сад под свое попечение.
В тот же день мы совершили обряд «поклонения природе».
На «поклонение» собралась вся община. На подносах были разложены и расставлены сосуды с водой, земля и дровяные щепки. Все, преклонив колена, поклонились, дарам.
Затем, поднявшись, с пением принялись посыпать землей основания деревьев. На ровном месте разложили костер и сложили сверху принесенные щепки; окропив все вокруг водой из сосудов, взявшись за руки, образовали круг. Мужчины, женщины и дети, кружась вокруг костра, запели:
Пламенный огонь — огню!Со скрытым пламенем — огню!С ярким пламенем — огню!Низко кланяюсь огню!Водам, суше и огню,Ветру, водам и огню,Многорукому огню,Низко кланяюсь огню!Ку–ку–ре-ку, ку–ку–ку,Ку–ку–ре-ку, ку–ку–ку.
Окончив пляску, все, слегка приподняв полы одежды и трижды прокричав ку–ку–ре–ку, разбрелись в разные стороны по садам и лугам.
Каждый должен был семикратно уничтожить по семь вредных насекомых.
Гоняясь за бабочкой, я налетел на Джейниса. Он принялся по обыкновению жаловаться.
— Друг мой, — сказал он, — будет ли конец этим обычаям и обрядам? Как какое–то стадо нас гонят с места на место! Мне наконец надоело!
Я промолчал. Поняв мое молчание, он продолжал настаивать на своем.
— Тебе хорошо. Ты умеешь из всего извлекать удовольствие. Меня разъедают сомнения. Я никому не могу открыть своего горя, а оно, превратившись в вулкан, сотрясает все мое существо. Я не отрицаю полезность выполняемой нами работы, но… разве это нельзя обставить как–нибудь иначе? Ну, говори же, говори. Хотя бы как греческий жрец, иль оракул, изреки что–нибудь.
Я рассмеялся.
— Что мне сказать? — ответил я. — Обряды и обычаи тяжелы, знаю. Но без них не обойдешься. Кебусей рассказал нам о жизни других народов. Их обычаи еще тяжелее, в то время как наши обычаи исходят из материального мира, у них дело обстоит совершенно иначе. Истину они видят и объясняют вне материи, и этот мир фантазии не поддается восприятию и познанию пятью чувствами. Это ли лучше?
— И это–не годится. В то, что я не вижу и не чувствую, я не могу верить, но я не могу понять и нашего образа действий. Почему–то мой ум не покоряется этому.
