Гонсало Гуарч - Армянское древо
Все о чем здесь рассказано, произошло уже давно. Слишком давно. Подлинная история была извращена, над ней надругались ее забросали комьями земли, темной земли Турции. Но павшие описанные в этой истории находятся здесь, они среди нас. Мы многое можем узнать у них. Они не превратились в пыль или пепел как уверяют некоторые. Они дышат, и их дыхание помогает нам идти вперед.
* * *Так что я, Дарон Нахудян, сделал только одно: собрал листья которые разметал ветер. Я и сейчас их собираю, хотя силы уже не те. Хочу объяснить, что именно я хотел рассказать в этой истории. Как я соединял одни ветви с другими. И какие плоды это мне принесло.
Зачем я занимался всем этим? Лишь затем, чтобы хоть что-нибудь сделать и как-то восстановить картину. Нет, у меня и в мыслях не было заново переписывать судьбы людей. Я просто следовал моему долгу. И только ему.
Я хочу всего лишь объяснить, что, несмотря ни на что, это дерево будет расти из года в год. Придет осень, и с него опадут листья. Потом наступит зима, и оно будет казаться мертвым. Но вернется весна, и дерево вновь оживет.
Но пора приступить к рассказу. Это будет рассказ о рискованной и опасной жизни моей семьи в те далекие и трудные годы. Что выпало на долю каждого из родственников и как они встретили свою судьбу.
Написать его оказалось далеко не легким делом. Приходилось действовать как бы вслепую, рыться в старых документах, дневниках, письмах, газетных заметках, пытаясь восстановить события давнего прошлого. Я искал новых и новых людей, убеждал их вспоминать то, что рассказывали им их родители или деды. О тяжких воспоминаниях, преследовавших их всю жизнь.
Здесь изложено то, что удалось извлечь из полусгнивших от времени страниц, из памяти тех, кто пережил эти события или узнали о них от других.
Когда я слушал рассказы разных людей, я понимал, что не могу позволить себе, чтобы эти истории забылись. Ведь тогда страдания тех, кто погиб на этом пути, оказались бы напрасными. Равно как забылись бы уроки этих событий. И это определило мой выбор.
Нет, этот труд не был легким. Но думаю, что его итоги стоили затраченных усилий. По крайней мере, я понял, почему и как вели себя те, кто оказался в столь ужасных обстоятельствах.
* * *Моя мать Мари Нахудян не хотела что-либо рассказывать мне. Она предпочитала, чтобы я был в неведении относительно всего, что касалось моего отца. Ни слова я не услышал и о ее семье. Она избегала говорить обо всем этом, словно эти воспоминания причиняли ей боль.
Она не знала или, может быть, не хотела знать, что мне было известно уже очень много, хотя я и не показывал этого.
Собственно, нельзя было не знать, ведь в доме было полным-полно документов, книг, разных заметок и фотографий. От ее родителей ей достался дом в Трапезунде. Усилиями моего «отца» Кемаля Хамида он был превращен в большой склад, где хранилась его добыча, и он был уверен, что ему никогда не придется давать отчет кому бы то ни было. Некоторое время спустя, когда события миновали, моя мать попыталась вернуть то, что не принадлежало ее семье. Но никто не захотел принимать бесчисленные коробки с документами, и даже книги и собрания фотографий. В те годы они стали опасными свидетельствами того, от чего вообще следовало отделаться. Каждый говорил ей: «Прошлое уже позади. Сейчас надо смотреть вперед. Да, все мы пострадали. В эти годы мы потеряли многое. Сейчас лучше всего все забыть и начать все сначала». Но моя мать, так же как и многие другие, считала, что это было бы не лучшим решением. Как можно было все забыть? Нет. Историю никогда не следует забывать. Ведь она наша лучшая учительница.
Когда через некоторое время моя мать переехала в Константинополь, ей было жаль оставлять весь этот архив. Один старьевщик даже предложил ей купить его на вес. Но она перевезла все в свой новый дом, заполнила этим архивом несколько комнат. Когда приезжаю в Стамбул, я живу в этой большой квартире, занимающей целый этаж.
Моя мать никогда не рассказывала мне, что именно было в этих ящиках. Книги постепенно переехали на деревянные полки и заняли собой почти все стены нашего дома. Я никогда не считал, сколько их, этих книг, но уверен, что число их превышает двадцать тысяч. Я неоднократно расспрашивал мою мать об отце. Не ему ли принадлежали эти книги? Она ни разу не ответила мне. «Нет, не ему». Как-то раз она начала было что-то говорить, но залилась такими безутешными слезами, что я даже испугался. Она только сказала, что все эти книги — о привидениях. Это так разволновало меня, что я не раз вставал ночью и начинал ждать, когда же из длинных рядов книг начнут выходить привидения.
Это и понятно. Я был всего лишь маленьким мальчиком без отца, а мать — я уже тогда понимал — была больна и полна разных страхов.
Потом я подрос. Когда мне было одиннадцать или двенадцать лет, я начал листать некоторые книги. Моя мать не запрещала мне читать их, но и не стимулировала такое чтение. Вскоре я перестал ходить в школу. Ко мне приходили два учителя и занимались со мной. Один из них был армянин — он учил меня арифметике, физике, химии и биологии. Другой был французом — он давал мне уроки французского, английского, немецкого, истории и литературы. Моя мама боялась, как бы со мной чего не случилось, и решила не пускать меня в школу. Сама она очень редко выходила на улицу. Друзей у меня не было, и я начинал придумывать их себе. Кроме того, я стал читать одну книгу за другой. И вскоре понял, что надо бы упорядочить их, классифицировать. Это стало моим главным развлечением.
Моя мать с годами стала уходить в себя, удаляться от окружающей ее реальной жизни. В последние годы ее жизни я не слышал от нее ни единого слова. Она только смотрела, как я ухожу и прихожу, как пытаюсь навести порядок в этой огромной библиотеке.
Скоро я понял, что с ней произошло. Она была не в состоянии пережить ту боль, которую причинила ей гибель всей ее семьи. Огромная травма от ужасающего геноцида разбила ее жизнь на тысячи мелких осколков.
Понемногу действительность стала раскрываться передо мной. Это был довольно длительный процесс, который продолжается, по существу, всю мою жизнь. Но я не раскаиваюсь, потому что он оказался весьма увлекательным. Как сложить эту огромную головоломку, собирая воедино разные детали, как получить из них историю моей семьи? Семьи, члены которой были мне лично почти незнакомы? Семьи, к которой я юридически не принадлежал, но вместе с тем являлся деталью этой огромной мозаики?
* * *Когда прошла почти половина моей жизни, я понял, что у меня еще есть время взяться за эту неподъемную задачу. Итоги моих трудов перед вами, на этих страницах, где растет армянское древо.
2
В поисках корней
Моя мать, Мари Нахудян, практически ничего не рассказывала мне о том, что с ней произошло. Как я уже писал, у нее был молчаливый, меланхолический характер, особенности которого усилились к концу ее жизни.
Она часто рассказывала, что была дочерью Азатуи Назарян и Богоса Нахудяна. Тогда у меня не было никаких причин предполагать что-то иное, а далекую и ненавидимую фигуру Османа Хамида я воспринимал только как отца моего отца Кемаля Хамида. Что еще могло быть общего у меня с ним?
Я уже кое-что рассказало моем детстве. Перестав ходить в школу, я остался без друзей, без контакта с другими детьми. Я замыкался на самом себе. Моя мать, похоже, хотела, чтобы я все время сидел дома. А я, хоть и был ребенком, понимал, что она больна, и мне было жаль ее.
Я садился на пол среди ящиков и начинал открывать их. Моя игра состояла в том, чтобы классифицировать то, что было внутри ящиков. Это была всего лишь игра. Я делал горки из книг, документов, отдельных листков, вырезок из газет. Понемногу я стал интересоваться их содержимым. Еще до того, как моя мать стала совсем молчаливой, она научила меня армянскому языку. Кроме того, я сносно понимал по-турецки и по-французски. Потом приходившие домой учителя научили меня английскому и немецкому. Я очень хотел знать, что было написано в тех бумагах. И это стало большим стимулом в изучении языков.
Иногда я сбегал из дома. Моя мать, казалось, не замечала этого или не хотела обращать внимания.
Когда мне исполнилось двадцать лет, я уехал в Париж. Я не мог больше вести тот образ жизни, хотя в последние годы редко бывал дома. Почти все время я бродил по Стамбулу или его окрестностям, пользуясь любым предлогом, чтобы не возвращаться домой. Тем не менее моя мать продолжала хорошо относиться ко мне. В один из дней она попросила меня подняться к директору банка и предоставила мне право подписывать ее счета. Видимо, в моменты прояснения она поняла, что могла умереть или совсем сойти с ума и что лучше всего было сделать именно так, как поступила она.
Деньги не интересовали меня. Они никогда не имели для меня большой ценности. Они лишь помогали нам выжить, что само по себе немало. Признаться, у меня всегда было достаточно средств, чтобы жить вольготно.
