Гонсало Гуарч - Армянское древо
Что касается нас, то в Дамаске мы жили неплохо. Политическая ситуация была стабильной, хотя иногда все усложнялось абсурдным характером сирийцев, которым нравилось совать нос в чужие дела, изображая из себя донкихотов и пытаясь помочь другим народам, например палестинцам, хотя сирийцам было бы куда полезнее оказывать помощь самим себе. Мы считали себя не сирийками, а турчанками, но вполне вписывались в окружающую жизнь.
Окончив среднюю школу, я сказала маме, что не желаю больше учиться в Дамаске, на что она ответила мне, что я хочу усложнить себе жизнь. Потом она потихоньку привыкла и согласилась на нашу разлуку.
Я прожила в Лондоне шесть лет. Домой я приезжала только на несколько дней летом, чтобы сменить обстановку и отдохнуть Думаю, что для нее такой режим был более болезненным, но время проходит быстро, и когда, я закончила учебу, она призналась, что мне удалось добиться того, о чем она могла только мечтать.
В 1992 году я защитила диплом. Незаметно для себя я стала врачом и, по правде говоря, была горда этим.
Тогда я подумала, а каково будет мое будущее? И поскольку я никогда не была домоседкой, я попросилась на работу в качестве врача Комитета ООН по беженцам — ACNUR. Со мной провели предварительную беседу, а потом включили в число претендентов. В конце концов мне позвонили и сказали, что меня приняли. Меня поздравили с поступлением и сказали, что через две недели я вылетаю в Сомали.
Так вот, я не буду пересказывать все, что было тогда. Работа мне показалась очень тяжелой — я никогда не видела, чтобы так страдали люди. Я делала все, что могла, хотя этого было явно недостаточно. И я поняла, что мир совсем не такой, каким я его себе представляла.
Из-за этого со мной случилась депрессия. Несколько дней и ночей я провела в слезах, понимая, что наши усилия — это не более чем капля воды в необъятном океане человеческих страданий. Я научилась разделять чужую боль, ведь, несмотря на то, что мы относились к системе ООН, наши средства были весьма ограничены. Кроме того, мы оказались посреди гражданской войны, у нас воровали припасы, медикаменты, да и среди личного состава миссии ACNUR были потери.
* * *После шести месяцев, проведенных в Африке, я вернулась домой на каникулы и рассказала матери обо всем, что там увидела. Караваны людей, шедших за водой к далекому колодцу, часть из них умирала в дороге; дети, настолько обезвоженные, что казались картонными; многие из них были брошены в кустах живыми, без надежды выжить. Ты можешь попытаться спасти одного, десять детей, но пытаться спасти сто или тысячу уже невозможно. Этих детей пожирали звери, ведь мы не могли объехать все бескрайние просторы, где скрывались беженцы.
Она внимательно слушала меня. Потом сказала, что она представляет себе то, о чем я рассказываю. Я с удивлением посмотрела на нее — я не знала, что ей пришлось видеть это своими глазами. «Нет, — она покачала головой, — напрямую нет, я не видела». Она встала и прошла в библиотеку. Открыла один из ящиков и вытащила старую папку, одну из тех, что завязываются веревочками.
Эта папка мне показалась знакомой. Иногда мама работала с ней. Но я никогда не интересовалась ею.
Мама посмотрела на меня и пробормотала, что пришло время, чтобы я узнала, что однажды случилось в Армении и как эти события затронули нашу семью.
Я знала, что во мне была армянская кровь, и чтение мемуаров моего деда Халил-бея и бабушки Ламии-паша взволновало меня.
Потом мама показала мне генеалогическое древо, полученное недавно от Дарона, и рассказала о каждом из тех, кто был на нем изображен. Дерево стало итогом многолетней работы, и мама была горда тем, что помогала его составлять.
* * *Прошло несколько месяцев, и я забыла обо всем этом. Мне позвонили и предложили составить доклад для ACNUR о Республике Нагорный Карабах. Снова Армения, и я подумала, что было бы интересно что-нибудь узнать об армянском народе.
Когда я находилась в столице Нагорного Карабаха Степанакерте, мне позвонили по телефону. Слышно было очень плохо, но я смогла разобрать мамин голос. Она сообщила, что Дарона Нахудяна срочно положили в больницу в Стамбуле и что он спрашивал обо мне. u Случаю или судьбе было угодно, чтобы это совпало с моей поездкой в этот город, где мне нужно было встретиться с ответственными лицами в ACNUR и с Красным Полумесяцем. Я вылетела той же ночью и на следующее утро была в холле Международного госпиталя в районе Есилкой.
Мне разрешили зайти проведать Дарона, когда я представилась его племянницей. Меня предупредили, что он в критическом состоянии и может умереть с минуту на минуту. Его лечащий врач был удивлен его умственными способностями, потому что, несмотря ни на что, он был в состоянии поддерживать разговор и помнил многие вещи. Врач прошептал, что, судя по анализам крови и мочи, больной должен находиться в сумеречном состоянии, без желания что-либо делать. Он повторил, что это очень удивительно, и провел меня в палату.
Дарон полулежал на кровати, весь в трубках и катетерах. Но он узнал меня и попытался поднять руку. Я сжала его пальцы. Они были холоднее обычного. Кожа у него была сухая и упругая. Я подумала, что есть люди, которые отказываются умирать, и этот странный армянин был из их числа.
Дарон показал на кучу газет. Все они были датированы неделей назад. Я взяла верхний экземпляр и прочла заголовки: «Североамериканский дипломат серьезно ранен при террористическом покушении в Баку».
Я посмотрела на Дарона и увидела, что он одобрительно кивнул. Я села возле него и прочитала вслух «раненый дипломат Арам Нахудян находится в тяжелом состоянии в Главном госпитале в Баку. Есть надежды на благоприятный исход».
Я посмотрела в глаза Дарона. Маска покрыла его рот и часть лица, но по его ресницам я догадалась, что он хочет улыбнуться.
Тогда я поняла, что мне надо делать, и сказала ему об этом. Я вылечу первым же рейсом в Баку и увижу там Арама Нахудяна, если он хочет именно этого.
В знак согласия он медленно кивнул. Потом я довольно долго просидела возле него. Перед уходом я поцеловала его в лоб и не могла удержать скатившуюся слезу. Мы больше не увидимся, мам обоим это было ясно.
На пути в Баку я думала, что это, пожалуй, не судьба. Каждый из нас выбирал свой собственный путь, и поэтому мы несли ответственность за нашу жизнь и были ее действующими лицами.
Самолет легко коснулся полосы в аэропорту Баку. Через этот город многие годы проходило много армян. Около полосы я увидела несколько деревьев. Одно из них было, несомненно, армянским древом.
Агуадульсе, ноябрь 2000 г.
Примечания
1
Младотурки — европейское название членов турецкой организации «Единение и прогресс», основанной в 1889 году и возглавившей борьбу против абсолютизма. После поражения Турции в Первой мировой войне самоликвидировалась.
2
Уездный начальник.
3
Марониты — приверженцы особой христианской церкви.
4
Порта (также Оттоманская Порта, Блистательная Порта, Высокая Порта) — фр. potre и итал. porta — дверь, врата — принятое в истории дипломатии и международных отношений наименование правительства (канцелярии великого везира и дивана) Османской (Оттоманской) империи, распавшейся после Первой мировой войны.
5
Глава исполнительной власти.
6
Миллет — объединение, колония армян.
7
Улемы — богословы, книжники (мусульм.).
8
Каймакам — глава местной администрации.
9
Шариат — тщательно разработанный кодекс поведения, или канон, содержащий в себе обрядовые нормы богопочитания, нравственные законы семейной и общественной жизни, различные разрешения, предписания и запреты, призванные урегулировать отношения мусульманина к Богу, к существу в целом и к человеку в частности.
10
Улем — богослов, знаток и толкователь Корана, мусульманский церковный авторитет.
