Неля Гульчук - Терновый венец Екатерины Медичи
У ворот дворца короля поджидал любопытный марсельский люд, прибывший сюда со всех концов города. В толпе подданных короля можно было увидеть простых горожан, ремесленников, торговцев, женщин с детьми, солдат, монахов. У всех было одно желание: пережить мгновение счастья от встречи со своим королем. О предстоящей свадьбе второго сына короля никто и не вспоминал, главное – увидеть Франциска I.
Уже на площади каждый старался протиснуться к нему поближе, коснуться хотя бы края его одежды, бросить к копытам коня цветы. Телохранители старались оттеснить наиболее любопытных и настойчивых, забывающих о том, что особа монарха неприкосновенна.
Главный распорядитель французского двора Анн де Монморанси в окружении именитых сановников города поджидал короля у входа в новый дворец. Созданное за очень короткие сроки, это здание вызывало искреннее восхищение.
Анн де Монморанси, приблизившись к сошедшему на землю королю, трижды пытался преклонить перед ним колено, но Франциск, довольный увиденным и тем, что его опасения, будто строительство дворца не будет завершено к приезду папы, оказались напрасными, каждый раз удерживал его словами:
– Молодец! Не подвел своего короля! Уверен, Его Святейшество будет доволен!
Вместе с Монморанси король прошел в новый дворец.
Франциск расхаживал по залам, внимательно рассматривал ковры, гобелены, картины, статуи, мебель. Он любил роскошь и удобства и был удовлетворен, что в отведенных для высокого гостя покоях все соответствовало самым изысканным вкусам! Его Святейшество был из рода Медичи и, без сомнения, вкус имел утонченный. Монморанси вовремя успел доставить в Марсель ценные предметы из королевских замков в Амбуазе и Блуа. Стены личных покоев папы были украшены фламандскими гобеленами на библейские сюжеты, настоящими шедеврами, которые вывешивались в самых торжественных случаях: Давид и Голиаф, Поклонение Волхвов, Крещение, Распятие… Каждая деталь в убранстве дворца подчеркивала, что он предназначен для приема человека, могущество которого простиралось на весь христианский мир. Великолепие залов было великолепным даже для короля, привыкшего к роскоши: фрески на стенах, потолки с позолотой, мраморные консоли, обтянутые шелком стены, мягкие восточные ковры на полу из мраморных плит, изысканная мебель, соответствующая этим величественным залам. Зная о любви папы к певчим птицам, в помещениях разместили клетки с золотыми колокольчиками и разноцветными лентами, в которых пичужки и канарейки уже распевали свои песни.
Воистину Анн де Монморанси был достоин королевской похвалы!
– К приезду и торжественному приему Его Святейшества все готово! Преуспел Монморанси, ей-богу, преуспел! – не скупился на похвалы король.
2. Флорентийка
Его Святейшество Климент VII, удобно расположившись на палубе своего корабля «Капитанесса», пребывал в задумчивости. Во время долгого пути по морю – приближался к концу уже одиннадцатый день как папская флотилия из восемнадцати больших галер отчалила от берегов Италии – папа не раз в своем сердце возносил благодарность Творцу за то, что тот послал безветренную солнечную погоду и спокойное море.
Даже пронзительные крики чаек, круживших над корабельными мачтами, не нарушали хода его мыслей.
В эти тихие предзакатные часы все вокруг: и спокойное море, и крики чаек – словно старалось напомнить ему те знаменательные события, подчас роковые, которые навсегда запечатлелись в его памяти.
«С тех пор как по воле Господней я очутился десять лет назад на самой вершине христианского мира, на мою долю, особенно в первые годы правления, выпали неудачи во многих моих начинаниях, – папа поднял голову от своих сжатых рук, тяжелые веки его опустились, лучше думалось с закрытыми глазами. – Мне на удивление не везло. Можно даже сказать не везло фатально!»
С годами он все больше убеждался, что волнения и тревоги – естественное состояние человека, как бы высоко он не вознесся к вершинам власти.
В лице отца Екатерины Лоренцо Медичи, герцога Урбинского, сына Лоренцо Великолепного Пьеро, изгнанного из Флоренции за предательство, смерть унесла последнего законного наследника и потомка Козимо Медичи по мужской линии. Теперь остались двое незаконных Медичи – Ипполито и Алессандро – и законная наследница по женской линии Екатерина, герцогиня Флорентийская. Эта девочка стояла на пути к власти его любимого незаконнорожденного сына Алессандро.
«Мой сын!» – подумал папа. Его мать, темнокожая рабыня с побережья Берберии, ласковая и любящая, подарила ему несколько незабываемых месяцев любви и сына. Как ему хотелось сказать всему свету: «Это мой любимый сын!» Это было невозможно, и ему приходилось выдавать мальчика за внебрачного сына отца Екатерины, у которого было столько внебрачных детей, что еще один ничего не менял. Он терпеливо ждал удобного момента, чтобы Екатерина освободила его сыну дорогу к престолу.
Все долгие годы его правления несчастья осаждали семейство Медичи. Бедствия начались с правления Льва X, первого папы из рода Медичи, который не проявил достаточной проницательности в политике: он поддержал французского короля Франциска I против испанского короля Карла V и допустил ошибку, которая могла оказаться гибельной для власти Ватикана. Вскоре Карл подчинил себе Нидерланды и Германию. В Германии Мартин Лютер бросил вызов владычеству папы: «Может ли христианская вера терпеть еще одного главу Вселенского собора… если у нас есть Христос?»
«Мне досталось тяжелое наследство, но я сам стремился захватить его. После кончины Льва X и недолгого правления Адриана VI Медичи в моем лице снова оказались на папском троне. Итальянцы вскоре разочаровались во мне. Они считали, что волнения в Италии вызваны той политикой, которой я придерживался в своих отношениях с главными монархами Европы – тремя самыми могущественными людьми этого беспокойного времени: французским королем Франциском, испанским монархом Карлом и властителем Англии Генрихом. Я считал, что я, святой отец, папа Климент VII, стою выше этой троицы. Я был убежден, что глава Ватикана должен быть монархом над монархами, что в мире должна существовать только одна сила – папство, а вскоре осознал всю ошибочность моих желаний, ощутил, что меня распинают на кресте», – он снова и снова пытался осмыслить свои свершения, удачные и неудачные за истекшие годы.
В последнее время, когда выдавались свободные часы, он все чаще подводил итоги сделанному им.
В первые годы своего правления он совершил непростительные ошибки.
В беспрерывных войнах между народами, которые начинались не по одной какой-либо причине, а по множеству причин разом, он неизменно поддерживал ту сторону, какую не следовало бы поддерживать. Армию его союзников-французов разбили при Павии испанцы, дружественные предложения которых он отверг. Он менял союзников часто и почти всегда невпопад. В Германии и Нидерландах тысячи верующих поддерживали Реформацию, а он решительно ее отверг и никогда не смирялся с нею.
В наш проклятый век, как только стихнет бряцанье мечей, так снова где-нибудь грянет катастрофа.
В 1527 году император Карл впал в великий гнев. Его тридцатитысячная армия подступила к Риму, чтобы наказать папу, а затем подчинить себе и Флоренцию. В это же время флорентийцы штурмовали дворец Медичи. Ипполито и Алессандро бежали из города. В те страшные дни левая рука Давида (великого творения гениального Микеланджело), державшая пращу, от удара тяжелой скамьи, брошенной мятежниками, отвалилась по локоть, упала на каменья площади и раскололась.
«Разве можно было что-либо спасти в этом бесконечном мире войн? – уже в который раз задавал он себе мучающий его вопрос. – Во Флоренции ко мне относились резко враждебно. Ненависть разгоралась еще и потому, что во дворце Лоренцо Великолепного жили два подростка, незаконные Медичи, которых воспитывали как будущих правителей города. “Какой позор падет на наши головы, если городом будет править даже не сам выродок, а его отродье!” – кричали флорентийцы. Это они так называли меня и моего любимого сына! Люблю ли я Флоренцию? Да, несмотря ни на что! Этот город принадлежал и, пока я жив, будет принадлежать Медичи. Для меня в те годы главным было вернуть в город и обеспечить место правителя Флоренции моему сыну Алессандро. Я имею на это право и не собираюсь обращать внимания на то, что флорентийцы считают меня человеком грубым и жадным».
Рука, украшенная перстнями, угрожающе сжалась в кулак.
«Боже мой, в какое время ты поставил меня своим наместником!» Мысли папы вернулись к страшным дням разграбления Рима, когда он оказался пленником Карла. В испанской армии было много наемников-лютеран. Они призывали уничтожить Климента VII в его логове, возмущались, что папская армия двинула свои силы против войск Карла как раз в тот момент, когда с востока надвигалась турецкая опасность. Папа, считали в народе, отдает христианский мир мусульманам на истребление. Испанцы требовали жестоко расправиться с ним. Главнокомандующий армией Георг Фрундсберг заявлял: «Когда я приду в Рим, то прежде всего повешу папу». Господь хранил своего избранника; Фрундсберга, ужасающегося недисциплинированности ландскнехтов, постиг апоплексический удар. Его банды ворвались в Рим. В тот день во всех церквах Вечного города били в набат.
