Бернар Клавель - Свет озера
Он посмотрел на Пьера, тот тоже повернул голову, и глаза их встретились. И оба обменялись быстрым и теплым взглядом. Улыбнувшись, Пьер проговорил:
— А хорошо все-таки вот так нам, мужчинам, втроем ехать. Знаешь, я очень этому рад.
У Бизонтена не хватило мужества солгать. Он подмигнул, и Пьер, ускорив шаги, догнал свою повозку. Когда он подошел к Бовару и взял его под уздцы, Бизонтен услышал голос Мари, приоткрывшей спереди парусину:
— Поправь-ка свой плащ как следует!
Пьер отбросил на спину грубый капюшон, какие в обычае у возчиков, лоснящиеся кожаные лямки были переплетены на плечах. Юноша обернулся и возразил:
— При ходьбе так скорее вспотеешь!
— Это-то верно, только смотри не простудись. Нас еще много чего впереди ждет!
Время текло вровень со скрипом полозьев по твердому насту, позвякиваньем сбруи, легким поскрипыванием снега под шагами и жалобным кряхтением повозок, так что Бизонтен насторожился. Когда они выбрались из леса под оглушительное хлопанье кнутов и ругань возчиков, три пса вели себя совсем как люди. Но, вступив на великую необъятность долины, они, видимо, испугались пространства и света, примолкли и шагали рядом с повозками, опустив морду и поджав хвост. Время от времени один какой-нибудь пес отбегал в сторону, принюхивался к заснеженному кустику и, подняв заднюю ногу, ронял три капельки, и от них на мгновенье подымался парок.
Взбирались на взгорье медленно, холмы становились все круче, приходилось огибать скалы и рощицы, придавленные снегом. Казалось, что деревья с уже облетевшей листвой и одинокие сосны принесло сюда как черно-серые обломки кораблекрушения и их словно бы все еще носило по этим белоснежным волнам.
Бизонтен поднял глаза к небу, там, в самой гуще мрака, темнело подножие горы, через которую им предстояло перевалить и которая вырастала с каждой минутой. Звезды ярко мерцали и, казалось, жались одна к другой, так что подмастерье вдруг вспомнил, как однажды вечером ему примерещилось, будто он один на берегу моря, в каком-то ином мире, отрезанном от людей и от их земли, но все-таки люди здесь были. Вот к этой-то совсем иной вселенной они и стремятся. Без сомнения, там они совсем затеряются, вместе со своими повозками, лошадьми, со своими надеждами и воспоминаниями.
2
Чем дальше на восток продвигались повозки, тем холмистее становилась местность, и все чаще попадались им теперь не спуски, а подъемы. Темные рощицы сосняка все смелее выходили на плато. Там дальше, за этими сверкающими складками земли, подымалась гора. Она вбирала в себя весь нижний край неба, мглу, и звезды, и лунные тени, и лунную пыль.
Здесь ветер — не то что в долине, — казалось, водит фуганком по снегу. Срезая пласты снега и обнажая утесы, а также и пни, он превращал их в прямоугольные длинные сугробы. Да и обоз, судя по звукам, двигался вразнобой. Все чаще щелкали кнуты. Чаще раздавалась ругань. Наконец с передней повозки до самой последней пронесся приказ, и все остановились.
Бизонтен подошел к кузнецу и спросил его:
— Стоянка здесь будет или нет?
— Нет, — ответил старик, хрипло дыша. — Но медлить нам тоже нельзя. Как раз сейчас мы пересекаем дорогу на Фрасн.
Он откашлялся, сплюнул, потом снял шапку и отер лоб рукавом.
— Сколько уже лет я таких расстояний не одолевал, — проговорил он.
Передние повозки качнулись, тронулись с места.
Когда Бизонтен дошагал до своей повозки, полотнище приоткрылось и Мари, высунув голову, спросила:
— Это уже Во?
От громового хохота подмастерья Бовар испуганно тряхнул хомутом. Пьер тоже рассмеялся.
— Черт побери, — сквозь смех сказал Бизонтен, — видно, твоя сестрица нас птицами считает.
И он начал хлопать себя руками по мокрым полам плаща. Мари взглянула на него, и он впервые заметил, как по ее губам скользнула улыбка.
Дорога становилась все ухабистее. Ездовые крепко держали лошадей, так как под покровом снега не было видно неровностей почвы. В одной из передних повозок захныкал ребенок. Наверное, младенец четы Бертье.
— Только бы ребятишки выдержали дорогу, — буркнул Бизонтен. — Все-таки, черт возьми, риск немалый.
Мари крикнула брату:
— Останови лошадей. Меня совсем растрясло, я лучше пешком пройдусь.
Почти все женщины уже вышли из повозок. Пьер придержал Бовара, но все-таки заметил сестре:
— Смотри, как бы ты в своих ботинках ноги не промочила.
Молодая женщина спрыгнула прямо в снег, бросив на ходу:
— Хоть тут-то, надеюсь, не опрокинется.
— А вы не расстраивайтесь, — крикнул ей Бизонтен, — любую повозку починю, не зря же я здесь.
— Мне-то повозка полбеды, — сердито ответила Мари, — я вот о своих ребятишках…
Ее прервал Бизонтен:
— Я сумею и лубок поставить, если кто руку сломает.
Мари только пожала плечами, но Бизонтен захохотал еще громче, подумав про себя: «Тебе, голубушка, пора бы уже черные мысли прочь прогнать. И еще следовало бы тебе шутки понимать научиться».
Лошади прибавили ходу и скрылись за поросшим сосной отрогом горы. Пьер тоже погнал повозку, и Мари, с трудом шагая по этой скользкоте, через несколько минут отстала. Бизонтен в душе улыбался, глядя, как она торопится, еле тащась в своих неуклюжих башмаках по снегу. Должно быть, ей в спину уже тяжело дышали две кобылки Бизонтена. Подхватив ее, взяв под руку, подмастерье расхохотался:
— Ну-ка, милочка, здесь еле тащиться не приходится, а то, чего доброго, попадете в зубы волку. А главное, старайтесь не скользить. Если вы угодите под полозья, тогда уж мне самому придется вам лубок ставить.
Мари ответила смехом на его шутку, и Бизонтен почувствовал себя счастливым. Он сам знал за собой дар веселиться и смешить людей, но на сей раз, очутившись рядом с этой молодой женщиной, пожалуй, впервые так отчетливо понял, что и радость позарез нужна человеку. Эта бедняжка Мари после столького горя и стольких пролитых слез, должно быть, истосковалась по смеху, как ребенок по куску хлеба. Она подняла на своего спутника глаза, и лунный свет заиграл в ее зрачках сотнями золотистых снежинок. Бледное ее личико под низко надвинутой на лоб черной шалью казалось сейчас не таким строго-напряженным, как в минуту отъезда.
— Вы только посмотрите, какая же здесь красотища, вся долина в снегу, — заметил Бизонтен.
Он уже совсем собрался было начать рассказ о кантоне Во, как вдруг с передних повозок раздались крики, и Бизонтен разом остановил упряжку. Все действовали быстро, чтобы лошади не ткнулись мордами в задок передней повозки. Громкое «тпру!» разнеслось далеко округ под этим звонким морозным небом, как в устье хорошо протопленной печи.
— Распрягай, дадим лошадям попить! — крикнул кто-то.
— Мы же на самом склоне остановились, — ответил Пьер. — Лучше еще немного проедем!
Они спустились к небольшой полянке, которую обступил со всех сторон сосняк, хоть и молодой, но уже бросавший на снег грузные синеватые тени.
Бизонтену — он до сих пор вел Мари под руку — показалось, что она дрожит.
— Замерзли совсем, — сказал он.
— Нет.
— Какое там нет. Я же вижу — замерзли.
И своей огромной костистой и жесткой ладонью начал растирать ей спину. Пьер, уже успевший распрячь Бовара, догнал их.
— Ее трясет, словно старую деву, завидевшую сатану, — со смехом обратился к Пьеру Бизонтен. — Надо бы ей на плечи что-нибудь потеплее накинуть.
Услышав звонкие удары по железу, он обернулся. Там внизу полыхала охапка соломы, в нее подкинули веток. От запаха смолы, от пляшущих во мраке искр уже становилось теплее.
— Вот видите, — начал подмастерье, — я же говорил, что никто ничего не делает, а работа делается. С таким народом, чего доброго, и впрямь можно вообразить, будто я сам господь бог во плоти.
Когда лошадей уже распрягли, Мари спросила:
— А Гийон до сих пор все еще спит?
Бизонтен ответил не сразу, и ответил, с трудом выдавливая слова:
— Его здесь нету… Пойдемте-ка… Я сейчас людям обо всем расскажу.
И, оставив Пьера возиться с лошадьми, он повел Мари прямо туда, где разгорался огонь.
3
Луна была уже на ущербе. Тень, просачивающаяся сквозь черные стволы деревьев, стала отчетливее, как бы говоря человеку, что ночь еще продержится всего один-два часа, а там над землей взойдет день.
Они подошли к костру, возле которого уже собирались мужчины и женщины. Шагали они медленно, а вслед им неслось теплое дыхание трех лошадей. Бизонтену не хотелось, чтобы люди услыхали его смех, не хотелось, чтобы приняли они его обычное хохотание за веселый знак. Сквозь одежду он чувствовал, как тонка и хрупка рука Мари. То и дело, не поворачивая головы, он поглядывал на нее. Когда он объявил ей, что Гийона с ними нет, она не удивилась, промолчала. Может, она уже знала? Казалось, куда больше тревожила ее лесная глушь. Потом спросила:
