Дэвид Эберсхоф - 19-я жена

— Клянусь жизнью Пророка, я не убивала твоего отца.

Довольно странно признаваться в этом, но ее отрицание вины меня разочаровало.

Да я и не поверил ей — ни на секунду не поверил.

— Тогда кто убил?

— Откуда мне знать? Кто-то из жен. Но это была не я.

— А что сказал твой адвокат?

— Не думаю, что он мне поверил. Сказал, ему придется перепроверить множество свидетельств, прежде чем он сможет выстроить свою стратегию. Я сказала ему — я не убивала, вот и вся ваша стратегия. И я все время повторяю себе, что на самом деле ничего этого со мной не происходит. — Она снова повторила: — Этого не происходит. — Тут она спрятала лицо в ладонях, чтобы поддержать силы. Потом снова подняла голову. — О Джордан, разве это не чудесно, что ты здесь? Что вот так взял и приехал ко мне?

— Думаю, да.

— Это чудо.

— Мама!

— Я молила Отца Небесного привести тебя ко мне, и Он это сделал.

Ну вот, все по новой!

— У меня серьезные сомнения по этому поводу.

— Джордан, ну как же ты не видишь? Была серьезная причина, чтобы он велел мне отослать тебя прочь. Чтобы ты мог вернуться и помочь мне, когда я больше всего в этом нуждаюсь. В то время мы ничего об этом не могли знать, но теперь я понимаю. Посмотри сам: вот ты жил себе в Калифорнии, вел — я в этом уверена — очень деятельную жизнь, и вдруг тебе случилось прочесть про меня в… прочесть в… это как называется — Паутина или Сеть? — я слышала, это вроде и так и так называют.

— Паутина. Сеть. Не существенно.

— О'кей. В Паутине. И что-то подсказало тебе поехать и помочь мне. Разве ты не видишь? Если бы ты был по-прежнему в Месадейле, ты не смог бы мне помочь. Таков был Божий промысел с самого начала. Если уж это не доказательство, не знаю, что еще может им стать.

— На это я даже отвечать не собираюсь.

— Тогда скажи мне: почему ты просматривал нашу местную газету именно в тот день?

— Не знаю. Я время от времени читаю ее онлайн, просто чтобы посмотреть, что тут у вас происходит. Но каждый раз, как я это делаю, я впадаю в депрессию.

— Вот видишь! — Она прижала пальцы к стеклу, их кончики стали плоскими и белыми. — Бог повелел тебе прочитать Паутину именно вчера. Если бы не Бог…

— Господи, мам, брось нести эту хреновину про Бога. Я не поэтому сидел в Сети. Я чуть ли не полжизни провожу онлайн. Когда же ты наконец освободишься от всего этого дерьма?

— Джордан, не смей так со мной разговаривать!

— Мам, прости. Просто я во все это больше не верю. — У меня перехватило горло. — Совсем не верю больше. — Я повесил трубку и вытер глаза.

Это ж надо! Я вовсе не собирался расклеиться. В ту ночь, много лет назад, когда водитель грузовичка меня высадил, я дал себе клятву, что никогда больше не стану плакать из-за этого. А сейчас у меня глаза стали мокрые, и не было тут никаких бумажных платков или салфеток, только красный пластиковый табурет, и желтый пластмассовый телефон, и стеклянная стена, и целая дюжина ревущих младенцев. Вот дерьмо!

— Мне надо ехать.

— Нет, Джордан! Мне нужна твоя помощь!

Я секунду помолчал, чтобы понять, что это означает.

— Я посмотрю, можно ли договориться о встрече с твоим адвокатом.

После этого я повесил трубку. Сквозь стекло увидел, как шевелятся ее губы: «Еще одно». Я снова взял трубку.

— Да?

— Мне так жаль, что пришлось это сделать, прости меня. У меня не было выбора. Я только надеюсь, что теперь ты поймешь.

— Можешь больше ничего не говорить.

— Ты должен понять — то было единственной причиной, почему я так с тобой поступила.

— Мам, слушай, ну ладно. Это так давно было.

— Я люблю думать, что ты мог слышать мои молитвы. Я понимаю, тебе теперь не нравится говорить о таких вещах, но это правда. Я могла засыпать по ночам только потому, что знала: ты слышишь, как я молюсь о тебе.

Губы у мамы потемнели и вспухли, она положила трубку и расплакалась. Охранница подошла сзади и протянула ей пакетик носовых платков. Я видел, как мама сказала ей спасибо, а офицер Кейн ответила: «Не за что, не торопитесь». Она была полновата, форма обтягивала ее бедра, и выглядела она так же грозно, как пожилая женщина, сказавшая вам «здрасте» в супермаркете.

Мама снова подняла трубку:

— Ты поможешь мне? Я знаю, ты мне поможешь.

Я сказал, посмотрю, мол, что можно будет сделать. Она кивнула. Тогда мы оба повесили трубки. Некоторое время я не мог двинуться с места. Она тоже сидела неподвижно, только ее руки дрожали на стойке. Потом дрожь стихла, и ее руки лежали там, за стеклом, маленькие и белые, словно пара крохотных, забытых кем-то перчаток.

ДЕВЯТНАДЦАТАЯ ЖЕНА

Вступительная статья

миссис Гарриет Бичер-Стоу

Когда впервые я услышала о рабском положении женщин Юты, я, как многие американцы, усомнилась в достоверности этих рассказов. Все эти истории о богохульствах, воспоминания об оскорблениях и злоупотреблениях и гнев отступников, критикующих свою церковь и тех, кто ее возглавляет, несомненно, были преувеличены или, во всяком случае, являлись отклонениями от нормы. Ведь в мое время я встречалась и находилась в переписке с некоторыми членами Церкви Иисуса Христа Святых Последних дней, иначе говоря — с Мормонами, и многие из них стояли неуклонно и твердо против рабства. Мои друзья-Мормоны производили на меня впечатление людей прямодушных и искренних, рациональных и хорошо информированных, людей, для которых образование и предпринимательство столь же важны, как и религиозный долг. Казалось, их величайшей страстью было стремление исповедовать свою веру в условиях свободы. По моему тогдашнему мнению, рассказы о нестерпимых унижениях в семьях никак не могли согласовываться с теми Святыми мормонской церкви, которых я знала как в лицо, так и по их письмам. Враждебность, которую Мормоны породили в столь многих людях — так мне тогда представлялось, — была вызвана всеобщим неведением об их обычаях и широко распространенным страхом перед их тайными ритуалами. Что касается меня, то я сама давно уже считаю, что нам, американцам, следовало бы дать Мормонам возможность исповедовать свою веру открыто и спокойно.

Однако вот уже довольно долгое время подобные истории все продолжают доноситься, словно злобный сирокко, из этого царства пустыни то от одной жены многоженца, то от другой, да и от многих джентльменов тоже. И каждая история подтверждает широко распространившееся впечатление о тяжком бремени брака для столь многих женщин Государства медоносных пчел. Неужели действительно возможно, что эти истории — правда?

Впервые я встретила миссис Бригам Янг в Бостоне в феврале нынешнего, 1874 года, когда она говорила о своей Судьбе с кафедры баптистского храма Тремонт-Темпл. Ее простой, без претензий, рассказ и свойственная ей от природы привлекательность заставили меня поверить, что она слишком мало выиграла и слишком много выстрадала, столь откровенно говоря о полигамии. Мне стало ясно, что она скорее предпочла бы жить в уединении со своими двумя сыновьями, чем вести жизнь крестоносицы, истицы, а теперь, с выходом этой книги, еще и писательницы. Ее жизнь — жизнь дочери, родившейся в полигамной семье, и жены в полигамном браке — заставила эту женщину испытать разнообразные варианты жестокого института многоженства, и она почувствовала себя обязанной открыть обществу, каков этот институт на самом деле. Мне также стало ясно, что у нее просто не оставалось выбора. Ее противостояние многоженству стало ее новой верой, его упразднение — спасением ее души.

Когда завершилась наша первая встреча и теперь, после того как я прочла ее мемуар, я пришла к убеждению, что многоженство должно потерпеть столь же сокрушительное поражение, какое десять лет тому назад потерпело рабство. И то и другое суть пережитки варварства. Мы были правы, победив в первую очередь рабство, теперь же нам следует нацелиться на его близнеца. Многие считают, что это проблема Мормонов, точно так же, как в течение многих лет рабство считалось проблемой южных штатов. На самом же деле это проблема, касающаяся всех нас — как граждан государства, как народа. Наша реакция на моральное и духовное порабощение женщин и детей Юты определит нашу собственную Судьбу на грядущие годы. Если в вас еще живы сомнения по поводу истинных унижений жены многоженца или ее детей, рекомендую вам прочесть следующую за сим повесть.

Церковь, отец, дом, его жены

Я отыскал фамилию мистера Хебера между табличками дерматолога и ортопеда. Внутри, в приемной, мелькало нечто расплывчато-синее, поливавшее папоротники.

— Вы, видимо, Джордан. А я — Морин. Мистер Хебер сегодня немного запаздывает с делами — вы себе не представляете, что у нас тут в середине дня творится, после того как он в суде побывает, но я знаю: он по-настоящему рад, что вы позвонили. — Тут она замолчала. — Минуточку… Кто. Это. С вами?!