Эдисон Маршалл - Викинг

— Тогда тебе есть за что ненавидеть его, — пробормотал Эгберт.

— По правде говоря, его вид меня раздражает. В его лице есть что-то, что вызывает у меня поток мыслей, которые крутятся и тянутся, словно нитка на веретено. Мне кажется, что его отец — мой смертельный враг. Но я не продал его после сна Мееры, самой правдивой прорицательницы из всех, кого я знаю. Она считала, что лучше всего избавиться от него — заставить его выполнять долгую и тяжелую работу и заморить плохой едой — она очень скупа, как вам известно. Но он каким-то образом выжил.

Рагнар замолчал и долгим взглядом посмотрел на меня.

Я вспомнил, как Стрела Одина гордо держала голову, хотя умирала и ноги ее были сломаны, а крыло обрублено, и я старался держаться так же смело. И я поднял голову.

И встретил взгляд Рагнара.

— Оге, ты получишь то, что Эгберт называет милостью. Это будет смерть не от Красного Орла и не собачья смерть под кнутом. Я не ослеплю тебя и не стану отрубать тебе руки. Я помню, как чайки не захотели клевать твою рабскую плоть, но посмотрим, так ли поступят крабы.

Он повернулся к Отто Одноглазому — ярлы тяжело вздохнули — и велел ему выполнять приказ.

— Свяжите этому великому сокольничему руки и ноги и оставьте его на берегу, куда рабы из поварни приносят объедки. Если он выживет после прилива, любой ярл может забрать его себе.

Я сидел тихо, как Стрела Одина у меня в руке. Ее голова теперь печально свисала и качалась взад-вперед. Отто Одноглазый послал за льняными веревками, которые причиняют боль, если их долго не снимать, а затем велел двум треллям связать меня. Я видел, как связывали перед смертью других людей.

Вся разница между ними и мной заключалась в том, что теперь другие наблюдали, как вяжут меня. У меня кружилась голова, я был словно в жару. Но это должно было отвлечь меня от вида снующих вокруг крабов.

— Рагнар Лодброк, что мне делать с соколом? — спросил Отто, когда мне связали ноги и уже собирались вязать руки.

— Как ты с ней поступишь, Оге? — спросил Рагнар. — Она еще жива, но жизнь понемногу оставляет ее. Что ты решил?

— Вот это честно, — заметил какой-то ярл. — Оге уже довольно заплатил за нее.

— Я хочу, чтобы ее оставили со мной, — заявил я.

— Но она не сможет забраться тебе на плечо без ног… Отто, свяжи ему руки впереди, чтобы можно было положить ее ему на руки.

Так и было сделано, и я укрыл соколицу на своей груди, пока Оффа Бычья спина, финн, взваливал меня на спину. Даны начали подниматься со скамей, и те, у кого были лошади, направились к выходу, дыбы увидеть, как будут кормить крабов. Они задержались, чтобы посмотреть на процессию из кладовой: Меера из Кордовы несла большой серебряный рог Рагнара, а два трелля согнулись под тяжестью окованной железными обручами бочки. Отто Одноглазый освободил путь для несущих веселье, и моему «скакуну» ничего другого не оставалось, кроме как остановиться, тяжело дыша.

— Меера, я не просил эля, — сказал Рагнар, немного удивившись.

— Я подумала, что твоя глотка может пересохнуть.

Она ждала смеха, который так и не последовал. Как бы остроумна она ни была, я не заметил, чтобы дрогнула хоть одна борода.

— Все вы довольно дразнили меня моей скупостью; я приготовила это для вас, сочтите сами, сколько чаш вы сегодня опорожните.

Я смотрел на нее, как тогда я думал, в последний раз. И смотрел поэтому внимательнее, чем обычно, а, возможно, и потому, что просто боялся думать о судьбе, которая меня ждала. Меера досталась Рагнару примерно восемнадцать лет назад. Тогда ей, должно быть, еще не было двадцати. Она словно сошла с иконы в христианском храме. Но ее красота отличалась от красоты христианских девственниц. Пожалуй, лишь ее светлые волосы напоминали о франкском или саксонском происхождении, зато кожа была смуглой. Ее черные глаза сверкали над резко очерченным носом. Я слыхал, что многие даны не отказались бы скоротать с ней длинные зимние ночи. Но они ни за что не осмелились бы сказать об этом Рагнару, а служанки в доме клялись, что хёвдинг ни разу не спал с ней с тех пор, как похитил ее из Кордовы. Он ценил ее за мудрые советы и хитрость, доверял ей торговые дела во многих городах и связку ключей.

— Ну что ж, это неплохое угощение в такую холодную ночь! — проговорил Рагнар.

— Должен пройти час, если не больше, пока крабы осмелеют, — продолжала женщина, — пускай льется мед и звучит смех.

Она протянула ему рог, а мы вышли за дверь. Я повернул голову, чтобы посмотреть, не идет ли кто за нами. И увидел ту, что, как я был уверен, останется со мной до конца. Когда мы добрались до освещенного луной берега, приземистая квадратная фигура ускорила шаги и добралась до залива раньше нас.

Вообще-то, это была ложбина на берегу, обычно сухая при низком приливе и едва ли в рост человека глубиной — при высоком. Сейчас воды было не больше фута. И там плавал мусор, накопившийся за день: рыбные потроха и прочие отходы. И тот, кто увидел бы свободного человека среди всего этого, понял бы, что он совершил преступление, которое можно смыть только кровью. Но я был всего лишь раб Рагнара. И я был невиновен.

— Ты оставишь его здесь, — приказала Китти Отто Одноглазому, указывая на место, до которого можно было дотянуться рукой с крутого берега.

— Тогда ты сможешь дать ему руку, когда прилив достигнет ошейника, — возразил Отто.

— Сомневаюсь, что вода доберется до этой высоты. А если и доберется, то никто не сможет запретить мне подать ему руку. Если же нет — он останется там до отлива. И тогда ярлы подберут его останки.

— Да, так сказал Рагнар. Но откуда я знаю, что ты его послушаешь.

— Если бы он был свободным, то мог сам выбрать свою судьбу.

— Чтобы раб выбирал судьбу? Не стану спорить; но ты ошибалась в одном, желтая женщина. Рагнар приказал бросить его туда, а не доставать, как ты собираешься это сделать. Ну-ка, Оффа Бычья Спина, забрось его подальше.

Я отдал Стрелу Одина Китти, а затем Оффа так толкнул меня, что я пролетел порядочное расстояние и шлепнулся на спину среди коровьих костей на дно грязной ямы. И я не мог высунуть голову из зловонной жижи, пока не перевернулся на живот и не отжался на руках. И я трижды едва не падал, потому что затекшие ноги не держали меня. В это время Отто уже спешил за своей порцией эля, а Оффа торопился следом. Хотя все тело сводили судороги и я дрожал от холода после купания, голова была не удивление ясной. Ни один краб не укусил меня, пока я плескался. Пиявки тоже меня не трогали. И угри не вились вокруг. Я думал, что все хищники соберутся на пир, едва я окажусь в этой луже. И даже прилив не старался утопить меня, лишь накатил на меня из глубокого соленого ледяного моря и охладил мое разгоряченное тело и смыл грязь с одежды.

Китти потянулась с берега и передала Стрелу Одина в мои связанные руки.

— Я буду занята некоторое время, — сказала она.

И стала собирать сухой плавник, который не заметили рабы с поварни, и складывать в кучу на берегу. Я наблюдал, как она ходит в лунном свете. Ее движения были плавными, без всякой спешки. Но работа быстро продвигалась. Я повернулся и посмотрел на огромную реку, которая медленно поднималась из-за прилива. Две луны успели родиться и исчезнуть со дня середины лета. И ночи опять были достаточно длинны для пиров, а звезды крупны и ярки. Хотел бы я вновь увидеть зимние костры.

Раздались удары топора, и вскоре подошла Китти, неся два столбика, которые она вколотила в мягкую землю. Затем она ушла и вскоре вернулась с черной палкой в одной руке — и я потом понял, что это длинная кочерга из кузнецы, и железным котлом — в другой. Продев кочергу в ручку котла, она укрепила ее на столбах. Котел весом около пятидесяти фунтов, да еще наполовину наполненный водой, — такую ношу не унесешь одной рукой. Но Китти дышала спокойно, выкапывая ямку и устраивая в ней костер.

Затем она вновь исчезла в темноте и вернулась с глиняным горшком и телячьей задней ногой.

Было похоже, что она собирается готовить обед для целого драккара воинов, да еще по особому рецепту. Разведя сильный огонь, она порезала мясо длинным ножом, всегда висевшим у нее на поясе, и сложила его в котел. Я наблюдал за ее квадратным желтым лицом с носом-пуговицей, прямыми губами и узкими глазами. И хоть руки ее так и мелькали, лицо оставалось бесстрастным.

— Ты дрожишь, Оге?

— Начинаю.

— Что у тебя болит?

— Только ноги.

— Как ты думаешь, сколько длится прилив?

— Часа три-четыре.

— Почти четыре. Хотела бы я знать, как ускорить его, но эта тайна мне не ведома. Я бы хотела попросить Одина, бога Ветров, выдуть воду из залива, но не знаю как.

— Чем ты поможешь мне, Китти?

— Вот этим, — она указала на котел, который лизали языки пламени.

— Ты это делаешь для меня или назло Рагнару?

Кончики ее губ поползли вверх, а лицо стало круглым, как луна.

— Что?

— Ты и сама знаешь, Китти.