Господь, мы поднимаемся - Николай Петрович Гаврилов
Надо добавить, что после первого отказа никто уже не предлагал детям отречений. Это султан и шейхи проявили своеобразную жалость. Другие их так не жалели. Потому что выгодней, чтобы дети оставались неверными, потому что за мусульман пришлось бы отвечать перед Аллахом, а с христианами делай, что хочешь.
На этот раз судьба пожалела Марию. Она не осталась в подвале до того вечера, когда в подвал спустились телохранители султана, мамлюки – выдрессированные, как овчарки, представители кочевых тюркских племён.
Главными качествами телохранителей считались преданность и абсолютная безжалостность. Если бы султан приказал, любой из них, не дрогнув, убил бы новорождённого младенца, собственную мать. Эти качества, как своеобразный кодекс чести, прививались мамлюкам с раннего детства. Чтобы привить новым воспитанникам безжалостность, спустя пару недель после отъезда девочки, мамлюки привели с собой в подземелье двух мальчишек.
В тот вечер в подземелье было тихо. Исчезли даже обычные звуки при большом скоплении людей: шевеление, кашель, негромкие разговоры. В темноте под сводами подвала царило всеобщее предчувствие чего-то страшного.
Мамлюков было человек шесть, все с факелами. Но казалось, что их намного больше, когда они спустились по лестнице и заполнили собою весь проход между решётками. Сразу почувствовалось, что спускающиеся в подвал люди пришли сюда не просто так, – не раздавать сухари и не дразнить сумасшедшую. В их поведении чувствовалась молчаливая безжалостная сила. Они несли с собой страх. Поначалу мало кто заметил находящихся среди них двух худеньких мальчишек в тюркских халатиках, с обритыми головами. Одним из этих мальчишек был Басен.
Мальчики ещё не понимали по арабски, но они знали, зачем их сюда привели. Басена трясло. Мальчишка был бледен, сам того не замечая, он постоянно облизывал языком губы, но они тут же становились сухими. Он видел проход, решётки, за решётками – какие-то силуэты. В ближайшей камере кто-то чуть слышно прошептал: «Господи, защити».
Взрослые в обучении воспитанников не тратили время на пустые разговоры.
– Открывай, – негромко приказал тюремщику один из мамлюков, указав на двери камеры. Тюремщик засуетился, зазвенел ключами. В следующий момент старший шагнул в камеру, схватил за локоть первого попавшегося мальчишку и выволок его на проход. Передал кому-то факел, прижал мальчишку спиной к себе, одновременно вынимая из ножен кинжал, пятернёй ухватился за лицо и задрал его голову, приставляя кинжал к горлу. Рука залепила мальчишке рот, тот не мог кричать. В свете факелов было видно, что его глаза широко открыты.
Абсолютно спокойно, словно он режет барана, мужчина на одно мгновение задержал лезвие у шеи, показывая новым воспитанникам, как это делается, а затем резким и длинным движением провел кинжалом по горлу. И тут же оттолкнул мальчика от себя.
Мальчишка упал на колени. Он издавал какие-то звуки, похожие на кашель. Оставался на коленях несколько долгих секунд, потом повалился набок.
– Хоз (Держи), – приказал мамлюк, протягивая кинжал Басену. Глаза Басена были широко раскрыты, как и у того, зарезанного. Он завороженно смотрел на лицо мамлюка, на протянутый ему кинжал и оставался без движения. Кадык его несколько раз дёрнулся, словно он пытался проглотить огромный, застрявший в горле ком.
– Хоз, – повторил мамлюк.
В это время из камеры уже выволакивали следующего мальчишку. Он не сопротивлялся. Чужой, немеющей рукой Басен принял кинжал. Невыносимо сильно билось сердце. В какой-то момент показалось, что он сейчас потеряет сознание.
Мальчишку крепко держали с двух сторон, кто-то сзади схватил его за волосы, поднимая голову вверх. Ладонь зажала рот. Глаза мальчика были округлены. Басену показалось, что он знает его, что они шли в одном отряде. Медленно перевёл взгляд на рубаху и увидел несорванный крест из чёрных лоскутов.
– Итбах! (Режь его!), – как хлыстом подстегнул голос стоящего рядом мамлюка.
Взрослые плодили волков. Воспитанники должны были пройти испытание кровью, убивая своих бывших товарищей. Если бы Басен отказался, то, скорее всего, его самого оставили в этом подвале. Но он не отказался. И ещё не веря, что способен сделать это, Басен махнул кинжалом, несильно, неточно, мальчик с зажатым ртом замычал, и в тот же миг в одной из камер закричал чей-то пронзительный голос.
– Итбах! – кричал старший.
Чтобы ничего не слышать, кто-то из детей зажимал уши, но крики всё равно проникали сквозь плотно прижатые ладони. На проходе шла возня. У Басена ничего не получалось, металлическая рукоятка кинжала выскальзывала из рук, движения были слабыми, неуверенными, он несколько раз ронял кинжал на землю, изрезанного мальчишку держали уже трое взрослых, а Басен всё никак не мог его добить. Потом нож дали второму воспитаннику, затем снова Басену, так как у второго началась рвота. Ладонь мамлюка соскочила с перекошенного рта убиваемого, он криком просил отпустить его, звал маму, мамлюки его не понимали, а измазанный кровью Басен морщился, гримасничал, словно старался изгнать из сознания его крики, словно пытался раз и навсегда забыть французский.
Сколько это продолжалось, он не помнил. Мальчишка был уже мёртв, а он, страшный, с остекленевшими глазами, с дёргающимся ртом, не помня себя, продолжал наносить удары, пока его не оттащил кто-то из взрослых.
Запомнилось лишь то, что, когда они уходили, в подземелье пронзительно закричала сумасшедшая. Тюремщики не упустили случая подшутить над ней, уходя, они затащили в ее камеру тела двух убитых мальчишек, оставив их с ней до утра.
Безумная женщина забилась в угол и кричала, не останавливаясь, уставившись на два неподвижных тела. Ей казалось, что один из мертвых – это её подросший сын, зарезанный по приказу соперницы.
В казарме мамлюки насмешливо похлопывали Басена по плечу. Остальные воспитанники подходили, спрашивали, где он был, но он молчал. Ему казалось, что, если внимание к нему продлится ещё минуту, он не выдержит и закричит – дико, во весь голос, как та сумасшедшая. Ему дали тазик и воду в кувшине. С каким-то ожесточением он смывал с рук и лица брызги и пятна подсыхающей крови. Когда-то они все менялись кровью, чтобы сродниться с ангелом. Но сейчас Басен об этом не вспоминал, думал только о том, что скоро ночь, все разойдутся спать, и ему придётся лечь на тюфяк, закрыть глаза и оказаться наедине с собой.
Совесть пощадила его, он заснул сразу, и ночью ему снились дом, мама, снег, Рождество во Франции. Пронзительный щемящий сон, после которого хочется, чтобы сон и явь поменялись местами.
Позже Басена и других воспитанников не раз водили в подземелье. Около сотни детей в подвале были зарезаны, как расходный материал. Султан со временем о них
