Северный лес - Дэниел Мейсон
Наверное, поэтому ей и нравилась программа переписки. Можно было не волноваться, что ее письма покажутся заключенным скучными или непонятными, а если и покажутся, ей это простят, ведь для них она – мостик между тюрьмой и внешним миром. А еще они знают, что люди не всегда принимают удачные решения. И что, если набраться терпения, собеседник раскроется.
Когда Лилиан только записалась на программу, в ней участвовало шестеро заключенных. Трое старожилов и трое недавно примкнувших. Процесс был простой. Каждый месяц Трамбулл привозил благотворительницам письма из тюрьмы и забирал ответы. Он не читал их – участники, говорил он, должны чувствовать, что переписка настоящая, – зато советовал дамам делиться друг с другом интересными подробностями. Не секретами, уточнял он. В прошлой жизни его студентов (он не называл их заключенными) доверие было в дефиците.
Таково было первое правило. Второе гласило, что нельзя спрашивать у заключенных, какое преступление они совершили и когда выйдут на волю, если только они не заговорят об этом сами, да и тогда не следует выказывать чрезмерное любопытство. Третье правило предписывало не спорить с теми, кто настаивал на своей невиновности. Четвертое – с точки зрения Лилиан, противоречившее второму и третьему, по крайней мере, по духу – запрещало указывать в письмах фамилию и домашний адрес.
Лилиан уже почти пять лет участвовала в программе и за это время успела пообщаться с четырнадцатью заключенными. Некоторые обрывали переписку без объяснений, другие отвечали регулярно, пока позволяли обстоятельства. К последним принадлежал ее новый любимчик Генри Джонс. Когда Генри записался на курс Трамбулла, за плечами у него уже была половина восьмидесятилетнего срока. Лилиан унаследовала его от Гейл Тернер, не особенно старательной участницы – скучной, склонной к осуждению и подолгу не отвечавшей на письма. Лилиан многое знала о Генри Джонсе, потому что он многое о себе рассказывал, по классификации благотворительниц, он был “исповедником” – впервые услышав это обозначение, Лилиан удивилась: она думала, так называют тех, кто принимает исповедь, а не исповедуется сам. Генри Джонс рассказал ей все – ему необходимо было излить душу. Ему было семнадцать, когда он стал участником вооруженного ограбления, в ходе которого убили мужчину с женщиной, хотя (как он не раз повторял, добавляя, что все записано в протоколах суда) убил их не он. Они с сообщниками собирались под дулом пистолета отнять у пары деньги, но ситуация вышла из-под контроля. Это не его вина, писал Генри. Он был еще совсем ребенком. Не понимал, что к чему, но это не помешало властям судить его как взрослого.
Когда они только начали переписываться, Генри по-прежнему был очень зол, хотя сидел уже давно. С подачи благотворительниц в третьем письме Лилиан посоветовала ему сосредоточиться на литературе и искать в жизни хорошее. После этого он замолчал, и она пожалела о своих словах: упрекать его было бесчувственно, даже оскорбительно – отца Генри убили, когда он был младенцем, а мать умерла от пьянства, когда ему было двенадцать. Но, к ее удивлению, вскоре пришло письмо с извинениями – Генри подхватил почечную инфекцию и все это время лежал в больнице. Что касается хорошего в жизни… Пожалуй, для него это младшие сестры. Он постоянно думает о них, у одной сын встал на ту же дорожку, которая привела его, Генри, за решетку, а другая, старая дева, страдает от ужасной болезни, из-за которой у нее шишки на пальцах и такие боли в суставах, что она неделями не встает с постели.
Благотворительницы классифицировали не только заключенных, но и друг друга, и Лилиан относилась к категории “разгласительниц”. Некоторые писали о личном из идеологических соображений, но у Лилиан это выходило само собой. Она всегда была разгласительницей и порой так привязывалась к людям, что сама от этого страдала. Своего мужа она любила с пугающей силой, и все же не прошло и месяца после его смерти, как она сошлась с другим мужчиной, а потом с третьим. И каждый раз ей казалось, что новый мужчина заполнит некую пустоту, огромную пропасть. Разумеется, она не говорила об этом Генри Джонсу, в которого тоже была влюблена. В туманных выражениях она писала, что человек должен ответственно подходить к своим обязанностям, которые в ее случае почти полностью сводятся к сыну.
При всей ее склонности открывать людям душу она лишь спустя пять месяцев смогла рассказать Генри Джонсу о том, что, как она со временем поняла, было определяющим обстоятельством ее жизни, – о недуге ее сына. Она не знает, слышал ли Генри о такой болезни, как шизофрения, но у Роберта она началась еще до двадцати лет, и с тех пор он много раз лежал в больнице. Именно поэтому она больше не выходила замуж. Роберт не представляет опасности для окружающих, но когда его болезнь проявляется в полную силу, смотреть на это страшно, и те немногие, кто хоть ненадолго задерживался в ее жизни, боялись Роберта и ритуалов, с помощью которых он пытается предотвратить катастрофу, угрожающую, по его мнению, всему миру.
Как выяснилось, Генри было что сказать по поводу шизофрении: его двоюродный брат страдал от того же недуга, а на курсе мистера Трамбулла они читали книгу о пациенте психбольницы, у которого вырезали кусок мозга, после чего он стал
