Морис Хьюлетт - Ричард Львиное Сердце
Ближайшей целью похода была Яффа, к которой шла дорога между горным хребтом и берегом моря, поблизости от того и другого. Обозов было немного или, вернее, почти ничего, а дорогой нельзя было надеяться найти пропитание: Саладин постарался все уничтожить. Правда, суда не отставали от рати: на них везли подкрепления и припасы. Но все-таки, в общем, дело представляло не очень-то приятный вид. Ричард знал отлично, что не особенно высокий хребет Евфраимов, покрытый густыми дубовыми лесами, представлял собой прекрасное прикрытие: сарацины могли там двигаться за ним по пятам и когда угодно нападать на христиан с чела, с тыла, с левого боку. Для Ричарда и его рати то был томительный путь опасностей, тревог — и никакой славы!
Шесть недель Ричард выдерживал, во главе своей рати, непрерывную битву, где все силы неба и земли, все могущество Магомета, все враги в его собственных рядах — все дружно нападали на него. Ричард один встречал беды с бледным лицом, с твердым взглядом, с крепко сжатыми зубами. Как ни вызывали его чужие и свои враги, он решил, что ни сам не будет нападать, ни своих друзей не допустит до этого, покуда неприятель не будет всецело у него в руках. Восхищайтесь им вы все, знающие, что такое долготерпение, и как трудно достигнуть его.
Не успели христиане перейти через ручей Белус, как на них посыпались всяческие затруднения. Дорога шла по кремнистому пустынному берегу, по соленой траве, меж бурых, косматых кустарников. За милю влево от дороги начинались утесы, отроги горного хребта; кусты превращались в чахлые деревья. Утесы поднимались все выше и выше, а вместе с ними подымались и деревья. Наконец, вздымался целый лес — сначала редкий, а дальше все чаще и темнее. Совсем вдали в темную лазурь небосклона уходили зубчатые края горного хребта, серые, ободранные, расщепленные. По самому краю этих возвышенностей неслись всадники на конях, невероятно твердых на ногах. Они ревели, как дикие, играли своими копьями и бросались в глаза своим белым нарядом, своими смуглыми лицами и хриплыми голосами. Они налетали кучками человек в пятьдесят или целыми тучами проносились мимо, как вихрь, и исчезали вдали. И при каждом таком набеге, полном страшного гиканья, не один христианский воин тщетно призывал себе на помощь Спасителя.
Время от времени попадались на дороге мамелюки в броне; они стояли плотными дружинами под прикрытием своих лучников и словно вызывали на бой. Иногда христиане развертывали свои ряды для натиска (так они делали сначала), или какой-нибудь рыцарский отряд, более предприимчивый, зарывался вперед галопом и, разгорячившись, бросался на врага с криками «Вперед!» или «Выручай Акру!». Но тут из лесу с гиканьем появлялась черная конница, она огибала наших и отрезала ту или другую дружину. Так бывало днем, да и ночью было не больше мира под блестящими звездами. Вечно — отчаянная топотня, вспыхивающие там и сям лагерные огни, фырканье и храп в потемках, всадники-привидения, внезапно возникающие и исчезающие в полумгле, а среди перемежающегося затишья — злобное вытье встревоженных хищных зверей!
За днями, полными суматохи, следовали порожние дни, когда воинство оставалось в одиночестве между пустыней и солнцем. Зато тут людьми овладевали голод и жажда; их жалили змеи; кусачие мухи сводили их с ума; песок жег им ноги сквозь железо и кожу. От всего этого войска теряли больше людей, чем от сарацинских засад, и еще больше теряли они дух. Тогда было раздолье для личных ссор: эта сушь питала ненависть. И вот, на бездейственных ночных караулах, под ослепительным солнцем полудня, под беловатыми и под желто-лазоревыми небесами, де Бар припоминал свою пощечину, де Герден — свою похищенную жену, Сен-Поль — своего убитого брата, а герцог Бургундский — свои сорок фунтов.
Надо признаться, что Ричард простирал свою власть, может быть, уж чересчур далеко. Его целью было поскорей достигнуть Яффы, а оттуда направиться внутрь страны по холмам прямо в Святой Град. Было бы безрассудно бросаться на неприятеля, который охватывал лесистые высоты. Но время шло. Ричард терял своих людей и слышал ропот тех, которые были свидетелями их кончины. И он понял, что было бы хорошо, если б удалось вызвать Саладина на открытый бой в удобном месте. Но это было трудно: Ричард знал, что войска сарацинов, хотя и следуют за ним по пятам лесами, но стараются не попадаться ему на глаза. Никого, кроме легкой конницы, не видно было поблизости: сарацины старались жалить неприятеля, как осы, и тотчас же убегать, не ввязываясь в битву.
Наконец, в болотах Арсуфа, где Мертвая Река тянется по широкой болотистой равнине и, сама обращаясь в болото, спускается к морскому берегу, Ричард заметил, что может попробовать и воспользоваться случаем.
Гастон Беарнец весьма ловко обманул Саладина и заманил его в открытое поле. Между тем как христиане продолжали свой мучительный поход, Саладин ударил на их задние отряды, которые добрых шесть часов (а, может, и больше) выдерживали натиск неприятеля, не нападая сами, между тем как середка и чело рати поджидали их. То был один из самых тяжелых дней железной власти Ричарда. Де Шаррон, начальник задних отрядов, посылал к нему гонца за гонцом с мольбой:
— Христом-Богом прошу тебя, государь: дозволь нам ударить по врагу! Мы не можем дольше терпеть.
— Пусть они нападут еще раз! — отвечал Ричард. Сен-Поль, считавший, что это — счастливый случай в его жизни, открыто восстал языком.
— Бараны мы, что ли? — говорил он французам вместе с герцогом Бургундским. — Разве король — погонщик стада? Где французское рыцарство?
Даже друзья Ричарда стали тревожиться. Граф Шампанский мотал головой и бранился себе под нос. Гастон Беарнский, бледный, угрюмый, покусывал свою бородку. Еще два бешеных набега задний отряд выдержал стойко, но при третьем он раскололся, хоть и отбил турок.
Как ястреб, следил Ричард за ходом дела; он понял, что пришла его пора. Он послал сказать герцогу Бургундскому, Сен-Полю и де Шаррону:
— Задержите неприятеля еще разочек — и ударьте, как только шесть раз протрубит моя труба!
Герцог Бургундский, настоящая дубина, был готов повиноваться. Но вокруг него вертелись Сен-Поль и его друзья. Они все уши ему прожужжали:
— Ваша светлость! Это невозможно! Мы не можем дольше удержать своих людей. Вперед! Вперед!
Саладин как раз вел один из самых грозных своих натисков.
— Господь послал слепоту на этих французских ослов! — воскликнул Ричард. — Они вышли вперед.
В самом деле, от левого центра отделились лучники-христиане, а рыцари за ними следом уж неслись на неприятеля. От всей души Ричард послал им свои проклятия.
— Трубите в трубы! — вскричал он. — Делать нечего, приходится идти!
Трубы затрубили. Войска ринулись вперед — сначала англичане, потом нормандцы, пуатуйцы, анжуйцы, пизанцы, наконец, черные генуэзцы. Но левое крыло двинулось раньше, и успех отряда Ричарда сделался сомнительным. Люди стали на колени, приложив тетивы к самому уху. Небо затмилось тучей стрел. Как взбаламученное море, заколебался прилив людской волны; зеленое знамя султана потонуло в нем, словно прибрежный камыш. Град стрел, как смертоносная струя, вторично ошеломил врага. Голос Ричарда раздался резко:
— Рыцари, вперед! Анжу, выручай!
Тотчас же молодой рыцарь-пуатуец, согнувшись в седле, полетел вдоль линии к Генриху Шампанскому, который начальствовал середкой рати. Лучники отшатнулись назад и присели на корточки. Ричард со своей конницей, на правом крыле, понеслись вперед, а за ними один, другой отряд — все по порядку. Наконец полная дружина героев птицей помчалась в галоп по болоту. Она окружила, сжала в своих широких объятиях орды сарацинов. Бешеный крик одного из эмиров у штандарта предупредил об опасности. Стража телохранителей, окружавшая султана, подгоняла его. Саладин отдал наскоро какое-то приказание и ускакал. Ричард заметил это. Он закричал с безумной горечью:
— Клянусь Богом, он от нас не уйдет! О, грязная свинья, Бургундец!
Поскорей отправил он гонца к герцогу, но уже было поздно. Саладин исчез в лесу, а с ним и его отряд телохранителей — самый цвет его государства.
Мамелюки также ударились в бегство. Справа, слева, со всех сторон обезумевшие всадники — чернокожие, с высокими султанами, нубийцы в желтых плащах, тюрк-мены в пестрых шкурах поверх панцирей, уроженцы Сирии, рыцарство Египта — попирали друг друга ногами. Но стальным кольцом охватывали и удерживали чуть не всех их кони рыцарей, привязанные один к другому. Заскакавшие далеко левее храмовники и госпиталиты загоняли всех отставших в эту стальную цепь. И началась в этом железном обруче молчаливая, бездыханная, сложная борьба! Здесь-то был убит добрый рыцарь Жан д'Авен; де Бар свалился в гущу темнокожих и неизбежно сгинул бы, если б сам король Ричард не вырвал его оттуда, работая своей секирой.
