Конн Иггульден - Троица
Сомерсет наклонился к Дерри так, что тот чувствовал тепло его дыхания:
– Я предан королю, мастер Брюер. Смерть отца по-прежнему взывает во мне к отмщению, и уклоняться от него я не думаю. Если это мое испытание на верность, то вот вам мой ответ.
Без всякого предупреждения он вынул меч и махом от бедра рубанул рыцаря по оголенной шее, вкладывая в удар всю силу.
Прежде чем врезаться в плоть, клинок задел край латного воротника и высек искру, погасшую в крови и дожде. От удара сэр Хью покачнулся. Лицо его подернулось мертвенной бледностью, рука непроизвольно поднялась к горлу, и, оторопело выпучив глаза, он с размаху грянулся в грязь.
Дерри вперился в молодого человека, видя в нем ярость, скрываемую до этой поры.
– Конца этому нет, – досадливо бросил молодой Сомерсет. – У вас ко мне всё, мастер Брюер? Я промок и продрог, а еще неизвестно, что ждет меня в Кенилворте.
– Благодарю вас за доверие, милорд, – потрясенно сказал Дерри.
Своим помощникам – этому жалкому препятствию на пути следования колонны – он велел жестом убраться с дороги. Сомерсет возвратился к строю и снова сел на коня. Рыцари поехали мимо Дерри; десятки шлемов поворачивались в его сторону, наверняка оглядывая его с подозрением и неприязнью. Сделав свое дело, он осмотрительно держался в стороне от проезда.
Когда всадники скрылись, Дерри дал знак своим людям. Труп они привязали к ломовым лошадям, и он поволокся по грязи, направляясь следом за ними к замку.
Маргарет сосредоточенно смотрела, как Дерри Брюер в сопровождении еще одного человека входят и кланяются. Волосы шпионских дел мастера были прилизаны дождем, хотя перед тем как явиться к ней на аудиенцию, он успел переодеться. Неизвестно, какое предупреждение Дерри дал своему спутнику, но тот был явно в тихом ужасе от того, что находится перед королевой Англии. Был он худ как щепка, а его растрепанные каштановые волосы имели такой вид, будто он укладывал их плевками, приминая при этом ладонью. Пытаясь повторять движения Дерри, он заметно подрагивал, особенно когда выставлял перед собой одну ногу и сгибался над ней; был момент, когда Брюеру пришлось его выпрямлять, иначе бы он опрокинулся. Королева была немало потешена, хотя не показала виду.
Несмотря на бурю и дождь, окативший нынче стены и крыши, длинное лето пятьдесят девятого года сильно пропекло Кенилворт. Потрескались оштукатуренные стены замка. Нестерпимое сухое солнце светило на пустые и знойные поля; покуда хватал глаз, воздух словно тек горячими слоями над простором побуревших нагих равнин.
Маргарет здесь нравилось.
Тремя годами раньше на каменные стены и башни с воротами были установлены двадцать шесть мощных серпентин, ядра которых покрывали четверть мили, позволяя превратить любого врага, рискнувшего подойти, в груды изуродованной плоти и металла. О своих намерениях Маргарет не упреждала ни Солсбери, ни Йорка, умолчав о том, что не вполне довольна своим уделом. В конфиденты себе она избрала лишь Дерри Брюера, поскольку доверяла ему одному. Вместе они устроили так, что Генрих, уговорив однажды медиков выпустить его из покоев Вестминстера на свежий сельский воздух для поправки здоровья, оказался за чертой Лондона, откуда Маргарет умыкнула его на север так быстро, что никто и спохватиться не успел. За три последующих года она получила сотню возмущенных писем и приняла не меньшее количество герольдов, но что мог поделать Йорк? Новых заседаний парламента без короля не созывалось. Закон и порядок в стране начинали давать сбои и рушиться, а вместе с тем Кенилворт был во всех смыслах крепостью. Даже Йорк не мог собрать такой армии, которая бы отняла короля Генриха у его собственной супруги.
– Подойдите, мастер Брюер, – сказала Маргарет. – И подведите сюда вашего… компаньона, чтобы я могла по достоинству оценить качество людей, которых вы привлекаете на служение моему мужу.
Дерри выпрямился, видя в глазах королевы озорные искорки. Игривость ее настроения легко передалась и ему.
– Сей дивный экземпляр, ваше высочество, зовется Уилфредом Таннером. За этот год он мне неоднократно оказывался полезен. Когда-то он был контрабандистом, но не вполне успешным…
– Дерри! – прошипел Таннер, в ужасе от того, что вслух назван его прежний род занятий.
– …но сейчас он на королевской службе, – как ни в чем не бывало продолжал Дерри, – путешествует со мной по стране и заключает контракты о принятии на служение вам. – Он поднял кожаную сумку, полную бумажных свитков. – Здесь вот еще с полсотни, ваше высочество. Подписаны людьми, намеренными причислить себя к вашим поборникам и служить вам душой и честью.
– Вы хорошо нам служите, мастер Брюер. Мой муж часто похвально отзывался о вашей преданности. Будь он сейчас здесь, он бы, несомненно, выразил благодарность за все, что вы проделали за последние годы.
От Дерри не укрылось, что при упоминании о короле Генрихе меж бровей королевы образовалась складочка. Маргарет не исполнилось еще и тридцати, а за годы своего замужества она сделалась просто красавицей. Ее темные блестящие волосы были сплетены в пышную косу. Глядя на нее, Дерри с ленцой прибрасывал, сознает ли Маргарет тот эффект, который она оказывает на мужчин. Пожалуй что да, причем сполна. Сейчас она сидела на резном деревянном стуле, в темно-синем шелковом одеянии, выгодно подчеркивающем ее формы: тонкую и твердую от корсета талию и полные груди, приподнимающие платье кверху. Эта стройность еще не была нарушена рождением второго ребенка – за те шесть лет, что прошли с появления на свет принца Эдуарда. Дерри чуть наклонил голову, оглядывая свою королеву не с трепетом страсти, а скорее с благоговением мужчины, который видит перед собой прекрасную женщину. Из большого окна ее наискось озарял столп света; от этого глаза королевы мягко светились, а воздух вокруг переливался золотистыми пылинками.
– Эти новые люди, изъявляющие нам поддержку, – спросила Маргарет, – они поборники именно королевы или же ее супруга-короля?
– Те сорок шесть присягнули вам, моя госпожа. Уилфред роздал им ваши знаки Лебедя[6], и могу засвидетельствовать, что они носят их с большой гордостью. Думаю, к следующей моей поездке надо бы изготовить еще один гросс[7]. Кое-где они стали прямо-таки новинкой сезона, и многие мужчины преподносят их в подарок своим женам.
– Однако, когда прозвучит призыв, мастер Брюер, они будут должны носить либо мой знак Лебедя, либо Газель моего мужа. Условились? Независимо от веяний моды, наши поборники должны распознавать друг друга по знакам.
Дерри неопределенно махнул рукой:
– Поборники хоть королевы, хоть короля все равно служат короне, ваше высочество. Мне радостно видеть верноподданнический пыл в городах и деревнях. Меня там неизменно привечают как особу, приближенную к государю, едва я появляюсь на своем Возмездии.
– На Возмездии? – с веселым любопытством королева взглянула на своих визитеров. – Мне кажется, довольно странная кличка для жеребца, мастер Брюер.
– Он и в самом деле мстительный зверь, моя госпожа. И кличка подходит ему столь же хорошо, как мне моя работа. У нас и Уилфред обеспечил себе несколько любовных побед уже тем, что таскал мою сумку с бумагами и броши.
Маргарет рассмеялась, а Таннер запунцовел и локтем ткнул в сторону Дерри, хотя тот для тычка отстоял слишком далеко.
В зал аудиенций вошел один из дворецких, ступая войлочными подошвами настолько бесшумно, что когда он из-за спин визитеров обратился к своей госпоже, Дерри и Таннер встрепенулись. Иметь при себе оружие в присутствии королевы запрещалось, так что Маргарет с интересом отметила, к каким именно местам на дублетах скользнули руки ее гостей. Впрочем, оба тут же оправились, воровски меж собой переглянувшись.
– Ваше высочество, – объявил дворецкий, делая шаг в сторону перед вновь прибывшими гостями, – к вам герцог Сомерсетский Генри Бофорт, а также сэр Джон Фортескью, главный судья Королевской скамьи.
Заслышав это, Дерри вновь склонился перед королевой:
– Ваше высочество, не позволите ли мне остаться? Мне как советнику, возможно, есть смысл присутствовать при разговоре с этими людьми.
Заручившись от королевы кивком, с собою в сторонку он утянул и Уилфреда Таннера. Оба смиренно потупили головы, хотя Дерри Брюер внимательно наблюдал из-под бровей за герцогом и его сопровождающим. В зал с дальнего конца вошли двое совершенно разных людей.
Генри Бофорту было от роду всего двадцать три. Хорошо зная его отца, Дерри улавливал в сыне определенное с ним сходство. Хотя теперь он знал о Генри и кое-что еще: неуемный гнев, ослепительным малиновым углем тлеющий под спокойной внешностью и четыре года спустя. Ростом Бофорт-младший был немного выше почившего Эдмунда. За годы, истекшие с битвы при Сент-Олбансе, в моду снова вошли бороды, и молодой Сомерсет, будучи не чужд этим веяниям, отпустил себе каштановый клинышек, от которого кверху закручивались кончики усов.
