Жанна д'Арк из рода Валуа. Книга 2 - Марина Алиева
Двери, действительно, открылись.
В один прекрасный день в келью, где содержали Экуя, Иоланда Анжуйская явилась сама, причем с таким видом, словно только вчера отправила его сюда со стражниками, которым теперь велела ждать снаружи. Сама же безо всякой брезгливости – той, что можно было ждать от дамы её положения – присела на грубый табурет возле окна и заговорила деловито, хотя и несколько отчужденно:
– Итак, господин Экуй, ваше время пришло. Если вы действительно таковы, каким желаете казаться, то отменно исполните поручение, которое я намерена вам доверить.
Преподобный хотел было по привычке поклониться, и вдруг не нашел в себе достаточного почтения. Долгие дни обидного забвения и бесконечных раздумий об уходе в монастырь сделали его отрешённым до безразличия почти ко всему.
Поэтому, ответив герцогине долгим взглядом, он усмехнулся и произнес уже даже без горечи:
– Не понимаю, мадам, как вы можете доверить мне что-либо, не веря до конца.
– Я мало кому верю «до конца». И вам бы не поверила, не получи я подтверждения тому, о чем вы рассказали… Впрочем, разговоры о доверии можно пропустить: у меня не так много свободного времени, чтобы тратить его на пустое. Ограничимся простым вопросом – хотите вы помогать мне или желаете остаться здесь и дальше? Но теперь уже в качестве работника, скажем, при конюшне, потому что, как понимаете, ни отпустить, ни кормить вас просто так я себе позволить не могу.
Веки Экуя дрогнули. Согласие остаться здесь ставило знак равенства между работой на конюшне замка и недавней клятвой замаливать свой грех в монастыре. Только теперь всё это выглядело какой-то глупой обидой на фоне более старой клятвы – отомстить Кошону и остановить его гнусную деятельность, перепутав планы его и герцога Бургундского. Это всегда казалось Экую высокой целью, а высокая цель детских обид не достойна.
– Я желаю помогать вам, ваша светлость, – выдавил он.
– Отлично. Тогда хорошенько подумайте, что вам будет нужно для долгого пути и передайте свои пожелания с человеком, который зайдет к вам через час.
– А поручение? – встревожился преподобный, видя, что герцогиня встала и, кажется, готова уйти.
– Узнаете позднее. Пока следует хорошо подготовиться… Кстати, – она замерла уже на пороге, – умеете ли вы стричь волосы?
Не ожидавший такого вопроса, Экуй беспомощно развел руками.
– Нет… Впрочем, премудрость небольшая.
– Выстригать тонзуры – возможно. Но я хочу, чтобы вы научились подстригать волосы хорошо, и научились бы этому в самые короткие сроки.
– Зачем?
– Чтобы определить вас на службу…
С этими словами мадам Иоланда вышла, оставив бедного монаха ломать голову, к кому и зачем его хотят отправить в качестве цирюльника.
Пришедший через час секретарь герцогини привел с собой сердитого мужчину, к поясу которого были подвешены собранные в пучки конские волосы. Пока Экуй диктовал всё, что может понадобиться ему в пути, мужчина этот безучастно стоял в стороне, но, едва секретарь со списком ушел, выставил на середину кельи табурет и, сунув преподобному в руку тяжелые ножницы, велел ровно отстричь конские волосы, которые снял с пояса и теперь держал перед носом Экуя растянутыми на специальной веревке. Монах несколько раз неловко резанул, но вышло плохо и косо. Мужичина молча осмотрел, что получилось, и, не меняясь в лице, отвесил «ученику» беззлобный, но ощутимый подзатыльник. Потом велел пробовать снова…
Через три дня обучения Экуй мог вполне сносно выстричь ровный или закругленный край на любых волосах. Вместо похвалы услышал от сурового учителя, что этого довольно, и больше уроков не было.
А еще через два дня, оснащенный всем необходимым и целым набором инструментов, в число которых входили щипцы для вырывания зубов и кривые иглы для зашивания ран, новоявленный «цирюльник Гийом» выехал из ворот Пуатье в составе свиты Рене Анжуйского, который заехал навестить матушку и теперь возвращался в Нанси.
Дорога предстояла долгая, однако Экуя это даже радовало: ему было о чем подумать…
Накануне поздно вечером мадам Иоланда удостоила теперь уже бывшего монаха последней аудиенции.
– С герцогом Рене вы доедете до Лотарингии, где и получите подробные указания, – говорила она без особого участия, но и не сурово. – А я сейчас хочу сказать только одно: нежелание посвящать вас во все подробности дела здесь не должно восприниматься вами, как недоверие. Всего лишь предосторожность, потому что тайна слишком велика. Мне не нужны помощники, не понимающие цели, которой следует достичь. Так что на момент расставания с герцогом он не просто скажет вам, что нужно делать, но и объяснит, зачем это нужно.
Герцогиня отвернулась, чтобы посмотреть в окно, за которым еще перекликались какие-то люди, заканчивая приготовления к отъезду.
– Как круги по воде… – пробормотала она, явно отвечая собственным невысказанным мыслям. – Будь это возможно, я бы не посвящала в эту тайну никого, кроме уже посвященных. Но, к сожалению, чем ближе развязка, тем больших откровений она требует, и я должна предупредить: там, на месте, после того, как всё будет сказано, передумать вам уже не позволят.
– А если я все же передумаю? – мрачно спросил Экуй.
– Вас отпустят.
Тон, с которым герцогиня произнесла эти слова, был совершенно безразличным, но у преподобного мурашки побежали по спине.
«Отпустят…»! В Лотарингии! Где, как у себя дома, разгуливают бесчисленные шайки бригантов или просто местных разбойников, особенно обозленных тем, что еще совсем недавно они были мирными крестьянами… Отпустить там, да еще одного, без спутников, означало отдать на волю Судьбы, которая от тех мест давно отвернулась, предоставив людские жизни полному произволу этих же разбойников и бригантов. То есть, говоря иными словами, «отпустить» там ничем не отличалось от просто «убить»…
– Значит, выбора у меня нет? – спросил Экуй.
– Он был у вас на службе Кошону, – холодно ответила герцогиня. – И три дня назад, когда я вам его предложила. Теперь же оставляю за собой право решать вашу судьбу самостоятельно, в соответствии с необходимостью. Нравится вам или нет, но позволить жить человеку, предавшему один раз и не уверенному, сможет ли он удержать себя от нового предательства, я права не имею. Слишком многое поставлено на карту. И вы сами могли бы об этом догадаться, видя, что я снизошла до объяснений, которые вообще не должна была давать тому, кто не так давно страдал от недоверия к своей персоне.
Экуй, заметно пристыженный, низко поклонился.
– Можете верить моей благодарности, ваша светлость, – сказал он.
И, получив дозволение удалиться, всю ночь просидел в
