Житие маррана - Маркос Агинис
Странное дело: твой отец, врач без всяких денежных амбиций, подался в места, где царила настоящая серебряная лихорадка. Я же, человек, знающий цену презренному металлу, выбрал Буэнос-Айрес, маленький портовый городишко. Из Потоси тезка переехал в Ибатин и начал практиковать. А я совершал частые вылазки в Кордову, торгуя фруктами, и году так в 1600-м прослышал, что именно туда, спасаясь от инквизиции, перебрался вместе с семьей и мой старый товарищ по несчастьям. Тебе, Франсиско, тогда исполнилось лет девять. Дела у меня пошли в гору. Я купил небольшой корабль, назвал его «Сан-Бенито»[34] и стал возить муку в Бразилию, в Сан-Салвадор-да-Баия, а там загружал в трюм оливки, бумагу и вино. Члены тайной еврейской общины в Сан-Сальвадоре были надежными партнерами. Я нажил неплохой капитал и, желая навсегда обезопасить себя от преследований инквизиторов, решил купить свидетельство о чистоте крови. Кордова издавна славится мастерами подделывать всевозможные грамоты, их труд пользуется и спросом, и уважением. Сперва я не верил в успех, но потом сумел раздобыть документ высочайшего качества, прямо-таки реликвию, украшенную гербом, печатью и подписями именитых особ. Однако дом в Буэнос-Айресе все же пришлось продать: порт быстро рос, и туда стягивалось все больше евреев, бежавших из Бразилии. Я обосновался в Кордове, и благодаря общительности, предприимчивости и деньгам меня вскоре избрали в городской совет. Вот тогда-то мне и пришла на ум печальная мысль: к чему тайно лелеять веру предков? Родителей ею не воскресишь, а на детей беду навлечь можно. С виду я добрый католик: ношу на груди серебряную цепь с тяжелым крестом, аккуратно хожу к мессе, исповедуюсь. К внешности не придерешься, осталось исправить нутро, тоску излечить. Я устал бегать. Если бы мог, начал бы изучать теологию и сделался бы священником, как, например, Пабло де Сантамария, который был раввином, а превратился в ярого поборника христианства. Кому теперь нужны иудейские мученики? Людей они больше не интересуют, да и Богу без надобности. Так что толку во всем этом нет никакого.
46
А Севилья продолжал рассказывать смятенному Франсиско историю испанских евреев. Суровые христианские королевства на севере полуострова поначалу приняли иудеев, бежавших с юга от мусульманских гонений. Однако же между церковью и синагогой взаимной симпатии не возникло. Церкви нужно было крепить свое единство, а соседство с избранным народом подрывало устойчивость некоторых традиций. И тогда получили распространение опасные словесные поединки: богословские диспуты. На самом деле христиане не столько хотели убедить в своей правоте иудеев (в конце концов, они всегда могли силой крестить иноверцев), сколько утвердиться в ней сами. Дабы найти истину, выдающихся представителей обеих религий приглашали участвовать в диспутах. Но если христианам не хватало аргументов, в еврейских кварталах начинались погромы.
Один из выдающихся иудейских полемистов появился на свет в Андалусии и, по его собственным словам, вел родословную от легендарного Хасдая, блистательного Самуэля ѓа-Нагида и прочих семейств Кордовы, породивших замечательных ученых и поэтов. Звали его Элиас ѓа-Сефер, в переводе с иврита Элиас Книга, но, разумеется, не просто книга, а Писание. Возможно, позднее прозвание Сефер превратилось в фамилию Сильва — так, по крайней мере, утверждают некоторые ее носители. Диспут проходил в Кастилии, в присутствии принцев, вельмож и рыцарей, и был обставлен с большой помпой. Церковь представляли епископ, главы монашеских орденов, доктора богословия и прочие мудрецы. Перед ѓа-Сефером положили Библию и позволили заглядывать в нее в случае необходимости, однако же он удивил слушателей, цитируя по памяти длиннейшие фрагменты священных текстов. Начался религиозный спор, больше походивший на схватку. Обе стороны блистали красноречием, и первый раунд завершился без объявления победителя, а во втором и третьем чаша весов начала склоняться на сторону христиан, забросавших оппонента неожиданными аргументами. В знак ликования рыцари забарабанили по щитам. Но в четвертом раунде их ждал сюрприз: Элиас, начавший было сдавать позиции, вдруг выдвинул несколько неопровержимых доводов, которые разили противников, точно ядра катапульты. Рыцари перестали колотить по щитам и потянулись к шпагам. Пятый раунд не принес победы ни одной из сторон, а шестой закончился триумфом ѓа-Сефера. Король что-то тихо спросил у епископа. Хотели уже начать седьмой раунд, однако монарх объявил диспут закрытым и пожелал поощрить участников за их превеликое усердие. Он пояснил, что присутствующие собрались не на судилище, а на спор и что, хотя христианские догматы не подлежат сомнению, иудейский полемист достоин награды, как и все остальные. Вручая Элиасу ѓа-Сеферу богато изукрашенный ларец, король произнес: «Жаль, что ты не выступаешь на стороне Христа». Слова эти были дороже любых даров. Но на следующий день иудеям пришлось оплакивать славного мудреца: его зарезали на пороге собственного дома.
— И все же, вопреки всем потрясениям, альхамы[35] дали миру не меньше блестящих астрономов, математиков, поэтов и врачей, чем в свое время подарили ему мусульманские эмираты на юге полуострова, — продолжал свой рассказ Севилья. Правда, некоторым светилам, достигшим небывалых высот, суждено было закатиться. Например, Самуил ѓа-Леви Абулафия, советник Педро Жестокого, короля Кастилии, равный славой самому Хасдаю. Об этом удивительном человеке евреи до сих пор говорят кто с восторгом, кто с содроганием, а некоторые вообще предпочли бы похоронить всякую память о нем, словно такого человека и на свете не было. Абулафия ухитрился привести в порядок расстроенные финансы королевства и завоевал благорасположение многих вельмож. На его средства в Толедо построили знаменитую синагогу дель Трансито, существующую и по сей день. На ее стенах еще можно различить надписи на иврите. Жил Абулафия в роскошном особняке, прозванном Дворцом Иудея. Однако политические интриги подорвали его авторитет. Верность талантливого казначея своему королю вызывала не только восхищение, но и ненависть: враги срывали ее на жителях еврейских кварталов, устраивая погромы, во время одного из которых погибло тысяча двести человек, в том числе и малые дети. В конце концов злопыхатели взяли верх, оговорили преданного советника, и король приказал заточить его в темницу и подвергнуть пыткам. Палачи вдоволь потешились, измываясь над опальным вельможей, и замучили несчастного до смерти.
Тем не менее этот эпизод истории, и без того полной драматических событий, не следует считать показательным. Со времен правления вестготских монархов народ был более склонен к веротерпимости, нежели к отвержению. Антиеврейские настроения укоренились на Пиренейском полуострове гораздо позже, чем в других частях Европы. Альхамы пользовались автономией, и документы тех времен свидетельствуют об их процветании. Развитие философии и духовного
