Театр тающих теней. Словами гения - Елена Ивановна Афанасьева
Иду вперед — зачем иду? Записала пугающий грохот шепота на диктофон, и хватит.
Если Профессор Жозе, виновник двух убийств, сейчас там, то зачем мне подставляться и самой загонять себя в западню? Зачем становиться третьей жертвой?
Повернуть, уйти, уехать, отдать запись полицейскому комиссару, пусть разбирается, ему по долгу службы положено, а самой все эти трупы, «не трупы» как страшный сон забыть.
Повернуть, решаю я и… слышу крик.
Крик, усиленный все нарастающим гулом голоса океана, выходящим на поверхность из тех расселин в пластах, о которых что-то говорила дочка, но я ее невнимательно слушала.
Диктофон записывает крик, еще крик, еще чей-то громкий шепот, я уже не иду, а бегу вперед, вязну в крупном песке, который набивается в босоножки, бегу и… снова оказываюсь на том раздвоении лабиринта, с которого свернула не на тот, как теперь выяснятся, круг.
Могла бы и вернуться, быстрее бы было. Но кто ж знал!
Теперь на другой круг вдоль песочно-светлых стен, которые, закругляясь и закругляясь, наконец выводят в бордово-красное пространство, кровавость которого видна даже в стремительно сгущающихся сумерках.
Песок под ногами сменяется решеткой, из которой идет почти парализующий, усиливающийся с каждым моим шагом гул. Вот он, «Голос океана».
А на решетке у красной стены лежит красный человек. Весь в крови.
Но это не новая жертва Профессора Жозе. Потому что это сам профессор. С проломленной головой.
Что он шепчет, не могу разобрать. Шепот сливается с гулом океана и обрывается. Профессор Жозе замолкает. Бормоча по-русски и по-английски, умоляю профессора потерпеть, что, кажется, уже не поможет — он явно теряет сознание, и я не понимаю, как ему помочь.
Машинально делаю несколько фото на телефон — нужно зафиксировать, в каком состоянии я все обнаружила, вдруг что-то поменяется до приезда полиции, и звоню в правильную полицию, номер которой за эти два дня успела запомнить наизусть. Кричу, что Профессор Жозе Кампуш с пробитой головой в лабиринте на мысе Сагреш. Что он умирает, пусть вызывают скорую помощь и сами едут как можно быстрее.
Отбиваю звонок и только тогда пугаюсь — сейчас меня снова запрут в «Барракуде». Или в полицейском участке. Решат, что я не случайно снова оказалась на месте преступления. И я опять не поеду с дочкой в Лиссабон. Нужно успеть если не задержать, то хотя бы увидеть того, кто это с профессором сделал, чтобы дать полиции подозреваемого. Профессор Жозе не мог появиться здесь намного раньше меня, и с кем-то же он разговаривал, вряд ли сам с собой. Значит, тот, кто проломил ему голову и вышел из лабиринта по правильному кругу, пока я блуждала по неправильному, не мог далеко уйти.
Оставляю Профессора Жозе, бегу в обратную сторону — не запутаться хотя бы теперь, и, выбравшись из лабиринта, на секунду замираю — уши должны привыкнуть к тишине и звуку ветра вместо голоса океана, а глаза хоть что-то увидеть, кроме кроваво-красного, который будто запечатлелся у меня на сетчатке.
Несколько одиноких фигур слева и справа от лабиринта. Какая из фигур нужна мне? Пара справа медленно и неспешно бредет в сторону обрыва, фигура слева движется быстрее в направлении к выходу с мыса. Похоже, это тот, кто пытался убить Профессора Жозе.
Снять на камеру нереально — слишком далеко, слишком темно, на фото лишь невнятное темное пятно.
Бегу. Не по нахоженной веками дорожке в обход всего мыса, а, спотыкаясь, по неровным камням напрямую к выходу, бегу за стремительно удаляющейся фигурой, пытаясь рассмотреть хоть какие-то приметы. Но почти ничего, кроме чуть сгорбленной фигуры — мужской? женской? скорее все же мужской — в ветровке — черной? темно-серой? темно-синей? — рассмотреть не успеваю.
Полиция, которая по трупам — я же кричала про проломленный череп, — приезжает на удивление быстро. И жалуется, что я опять вызвала не тех, кого надо, — и этот еще «не труп».
Приехавшая следом скорая помощь говорит, что пострадавший жив и что я вовремя их вызвала — пролежи он в этом лабиринте еще хотя бы полчаса-час, его было бы уже не спасти. А лежал бы он, скорее, до утра — кто же в темноте пойдет в лабиринт, кроме странной русской, которая уже третий раз за два дня оказывается рядом с преступлениями.
Профессора Жозе увозят на скорой. Еду следом, сама не знаю зачем. Подсознательный профессиональный рефлекс, сначала журналистский — первой все узнать и обо всем рассказать, потом писательский — все, кроме скучного, может пойти в роман или в сценарий, хотя вряд ли когда-то моих героев угораздит сломать шею на краю земли на мысе Сагреш. Понимаю все про героев, но продолжаю ехать следом за скорой помощью, невольно на светофорах от нее отставая. Поэтому в больницу доезжаю, когда каталки с Профессором Жозе уже в холле не видно.
Около стойки регистратуры толпа посетителей, попробуй в такой давке что-то узнай. Откуда их здесь столько? Все разом ближе к вечеру решили получить информацию о больных? Или прилипли к телевизору, где начинается футбольный матч, я уже поняла, что в Португалии преступления преступлениями, больные больными, а футбол по расписанию.
Пробую протиснуться ближе к стойке, чтобы о Профессоре Жозе узнать, как уже около входа замечаю темный серо-синий джемпер. Красивый пожилой мужчина с военной выправкой, садившийся в горчичного цвета «Фиат» на стоянке на Сагреше? Что он здесь делает?
Только протиснулась, как приходится выныривать обратно, чтобы посмотреть, куда этот мужчина идет. Но дойти до двери не успеваю — навстречу мне Комиссариу, который только два часа назад сообщил, что у следствия вопросов ко мне нет.
— Только не говорите, что где я, там и трупы!
Комиссариу усмехается.
— И как это у вас получается?
— Детективы давно пишу, интуитивно бегу в нужную сторону.
Комиссариу качает головой — верит, не верит.
— А вы-то сами как здесь оказались? — удивляюсь столь скорому появлению полицейского комиссара в клинике. — Я вам только новый «еще не труп» везу, а вы уже на месте!
— По другому делу здесь, — хмурится Комиссариу. — Не выжил ваш старичок.
— Старичок?
После шока с Профессором Жозе с пробитой головой не сразу понимаю, о ком речь.
— А, «Мистер Бин»… то есть сеньор Тиензу? Он не мой старичок, а ваш. Не выжил, говорите? Не спасли?
— Спасли, — отвечает полицейский комиссар. — Но, похоже, следом
