Апельсин потерянного солнца - Ашот Бегларян
Нет, сын не слишком изменился. Конечно, он возмужал, стал шире в плечах, но лицом остался почти прежним, даже усы под дембель не стал отращивать, как это делали многие старослужащие, в особенности кавказцы.
У Армена остро кольнуло сердце, в глазах потемнело. Он невольно отвёл взгляд от незнакомого, сильно исхудавшего и измождённого лица матери и беспомощно посмотрел на отца. Тот обнял сына, поспешив спрятать своё по-детски растерянное лицо у него на плече.
От прежней Лары остались только огромные каре-зелёные глаза. Но в них уже не было блеска жизни, а только боль, грусть и безысходность. Болезнь, словно ненасытный вампир, высосала жадно и беспощадно все соки из своей жертвы. Прекрасный цветок, разливавший вокруг восхитительный аромат любви, радости и покоя, засохнул… У Лары не хватало сил даже обнять сына…
Армен не заметил, как вдруг оказались рядом сёстры и, прильнув к нему, разразились плачем. Не сумел сдержать слёз и отец. Небритый и осунувшийся, с тёмными кругами под глазами от бессонных ночей, он как-то сжался, стал, казалось, меньше ростом. Таким подавленным и потерянным Армен не видел отца никогда — он с трудом справлялся с навалившимся горем…
Происходившее казалось Армену нереальным. Всего за пару суток езды на поезде и час полёта на вертолёте он, словно на машине времени, оказался в совершенно другом измерении. Призывником он покинул родной очаг полтора года назад и с тех пор не видел своих родных и даже не слышал их голоса. Тогда все были веселы, здоровы, полны мечтаний и надежд на будущее. Родители старались дать своим чадам всё самое лучшее, не жалели усилий и средств для правильного воспитания и разностороннего развития. У каждого из детей были свои планы на учёбу и будущую профессию: Анаит уже училась на четвёртом курсе филологического факультета и собиралась стать учительницей языка и литературы; Астхик готовилась поступить в медицинское училище, а сам Армен планировал после армии поступить на факультет журналистики. Он унаследовал от отца творческие задатки: в школе писал заметки для стенной газеты, сочинял небольшие рассказы… Теперь всё в одночасье изменилось, перевернулось с ног на голову. Время, казалось, взбунтовалось, восстало против вечности. Результатом яростной борьбы явилось безвременье. Сама человеческая жизнь висела на волоске, и каждый теперь старался уберечься от шального осколка или прицельной пули, не остаться под руинами от бомб, не умереть вот так глупо и абсурдно. Мечты сузились до чашки горячего чая, тарелки наваристого супа и удобной постели… Нет, не мечты, а элементарные надежды — на следующий день, час, минуту и миг, которые с большой долей вероятности просто могли не настать…
Отправив сестёр в подвал и не сумев уговорить отца спуститься вместе с ними, Армен остался с родителями в квартире, не отапливаемой и лишённой электрического света. Он осторожно присел на кровать рядом с матерью, борясь со спазмами в горле. Сын не хотел показаться слабым перед родными — ведь он боец, их защитник. Но комок всё подкатывал к кадыку…
Отец сел в кресло у кровати и неожиданно заснул, склонив голову набок. Видно, силы окончательно оставили его, измождённого ночными бдениями и переживаниями. Свою роль наверняка сыграло и присутствие сына: теперь можно было немного успокоиться и расслабиться, передав на время ему дежурство у постели больной. Во сне Эрик время от времени вздрагивал и тяжело вздыхал.
Несмотря на нечеловеческую усталость, овладевшую телом и разумом от долгого и тяжёлого пути, а ещё больше — от увиденного дома, Армен всю ночь не смыкал глаз. Он бережно держал прозрачную руку матери. Истощённая (настолько, что не могла разговаривать с сыном, с которым раньше днями и ночами мысленно беседовала), Лара лишь периодически слабо сжимала его огрубевшие за время службы пальцы, по всей видимости, давая понять, что она в сознании и не стоит волноваться. Иногда даже пыталась улыбнуться, скорее, чтобы скрыть боль, грызущую её изнутри. Лара никогда не показывала своей боли, не делилась ею и, наверное, потому так рано угасла…
Армен вспомнил, как часто мать, по поводу (например, когда он приходил домой с ушибами и ссадинами после игр во дворе) или без, просто от полноты любви и нежности, произносила с разными в зависимости от ситуации оттенками в голосе: «Цавт танем» («Возьму твою боль»). Видно, слишком много чужой боли взяла она на себя. Её маленькая, невесомая и беспомощная сейчас рука неизменно дарила окружающим радость и тепло, никогда не уставая и не оскудевая. Но теперь ненасытная болезнь заявляла свои права на эту заботливую и любящую руку, и она медленно уступала ей. Армен готов был взять всю боль матери без остатка себе. Но как?..
На столе медленно таяла свеча, истекая горячими восковыми слезами. Сын держал безвольную руку матери в своей крепкой ладони и мучительно думал: «Разве эта святая женщина заслуживает таких странных и ужасных мучений?..»
А ещё он пытался понять, в чём секрет жизненной силы, где она берёт своё начало и куда вдруг уходит…
Глава 9
Предрассветную тишину взорвал невообразимый грохот. Город встрепенулся всем телом, вмиг проснулся, закричал, задрожал.
Армен, который только под утро забылся тревожным и зыбким сном, бросился прикрывать собой мать, как это делает в минуту смертельной опасности боевой командир, спасая молодого и неопытного солдата. Столь же самоотверженно поступил отец, поспешивший обезопасить не себя, а свою половинку: он в свою очередь лёг грудью на спину сыну с широко раскрытыми руками, тем самым пытаясь заслонить как супругу, так и сына. Смерть миновала их, и не верилось, не хотелось верить, что рядом, буквально в соседнем доме калечились и угасали чьи-то жизни…
Но Лара не могла долго терпеть выпавшие на её долю страшные мучения, да и не хотела, очевидно, ставить под угрозу жизнь родных, не отходивших от неё. На третий день после приезда сына, не дожидаясь очередного смертоносного рассвета, она ушла в иной, наверное, лучший мир. На прощание Лара явилась вздремнувшему Эрику молодой и полной жизни. Прекрасное её лицо озарялось необычным светом, похожим на солнечный блеск. Эрик явственно ощутил нежное прикосновение к своему плечу и вскочил с кресла. Армен в это время пытался прощупать пульс на холодеющей руке матери. Всхлипнув, отец обнял голову сына, крепко прижав к своей груди. Он дал волю своим слезам. По-стариковски опустившиеся его плечи содрогались нервной дрожью. Когда вдруг появились Анаит и Астхик, Эрик вовсе перестал сдерживать себя и стал трястись в прерывистых рыданиях. Девушки тоже заревели.
