Фернандо Триас де Без - Повелитель звуков
– Спорить некогда! Экипаж ждет. Мы едем в Ландсхут. Вы с нами? Я знаю священника‑иезуита. Он обвенчает нас без лишних вопросов, так что никто не узнает. Но нужно торопиться. Мы прибудем в Ландсхут на рассвете, войдем в храм и выйдем оттуда уже супругами.
Марианна и я поднялись с постели, спустились во двор и сели в четырехместный экипаж. Дионисий и Анна сидели напротив нас. Княгиня не опустила глаза, когда я посмотрел на нее. Дионисий был моим лучшим другом. Ради него я был готов на все, и он это знал.
Так вчетвером мы убегали от реальности. Мы держали путь в маленький городок на севере Баварии – туда, где нас ждал католический священник.
Через три часа мы въехали в ворота Ландсхута и направились к небольшой церквушке, стоявшей на окраине этого прелестного городка на берегу реки Изар. Дионисий выпрыгнул из экипажа и постучал в дверь храма. На пороге появился монах. Они обменялись парой слов, после чего священник исчез, а Дионисий повернулся к нам и подал знак, что все идет как задумано. Через несколько минут появился старый священник‑иезуит. Переговорив с ним, Дионисий вернулся к экипажу. «Старик согласился обвенчать нас», – сообщил он. Вы же знаете, отец, что многие священники соглашаются на тайные венчания взамен на щедрые пожертвования, а также стремясь в наше непростое время пополнить ряды паствы двумя новыми обращенными.
Тайная церемония. Никаких гостей. Четыре любящих сердца. Двое мужчин, две женщины. Двое смертных и два божества. Любовь земная и любовь вечная. Дарующая жизнь и несущая смерть.
Мы выехали на главную улицу Ландсхута. Фасады домов, окрашенные в пастельные тона, были единственными спутниками нашего свадебного кортежа.
– Ну а сейчас… что нам делать? – спросил я Дионисия.
– Делайте что хотите. Вы свободны…
Его слова вызвали во мне огромную грусть. Свободны?! Да что он знает о свободе? Ведает ли он каково это – знать, что тебе никогда не суждено соединиться с той, кого несколько минут назад ты нарек своей женой? С женщиной, которую ты любишь больше всех на свете?
– А вы, Дионисий?
– Анна должен вернуться в Мюнхен, сегодня вечером она соединится браком с князем.
– Но… Дионисий! Она – твоя жена! Этой ночью она возляжет с другим мужчиной! Неужели ты допустишь это!
– Анна обещала отцу выйти замуж за этого человека, Людвиг, и я должен уважать его решение. Жизнь и любовь идут порознь, мой друг. Но ничего: рано или поздно мы преодолеем все препятствия и будем вместе. Наша любовь победит! – молвил Дионисий.
Мы попрощались, искренне и горячо обнявшись. Анна и Дионисий сели в экипаж и поспешили вернуться в столицу Баварского королевства. Их несчастья только начинались. Что же касается нас с Марианной, то мы направились в единственную в Ландсхуте гостиницу и сняли номер на ночь. Потом мы отобедали и пошли прогуляться к реке Изар.
Марианна рассказала мне о своей жизни: о детстве и отрочестве, об уроках пения, о первых звуках, о том, что значило для нее петь. Дочь оперной певицы и дирижера, она, в отличие от меня, была с ранних лет окружена музыкой. В пять лет она впервые осознала, что помнит все партитуры, звучавшие в ее доме, что может спеть любую арию или романс, услышанные когда‑то. Она предпочла не рассказывать о первой любви, сказала лишь, что ее избранник был молодым дворянином. Он учился играть на виолончели. Он умер, когда она кричала от наслаждения, прижимаясь к его чреслам. Эти воспоминания навеяли на нее грусть, глаза наполнились слезами. «Мне пришлось вырвать любовь из своего сердца», – вот и все, что сказала она. Но я‑то знал, что эти слова таят сотни преступлений, что в этот миг к ней взывают с мольбой души людей, загубленных ею во время соития.
Наступила ночь. Мы так и не могли побороть в себе страх перед эликсиром смерти, поэтому после жарких объятий и поцелуев мы отправились на охоту поодиночке – так, как мы делали это прежде. Марианна и я рыскали в окрестностях Ландхута, как дикие звери, потому что сила любви звала нас утолить голод. Каждый нашел себе свою жертву, пропел ей песнь любви и завладел ее телом, чтобы отправить несчастного в обитель вечного сна. Так, отец Стефан, прошла первая брачная ночь наследника Тристана и наследницы Изольды. Два убийства в одну ночь в Ландсхуте освятили наш союз. О, ночь, таящая ложь и измену! О, ночь, покров порока и преступления! К полуночи мы вновь вернулись в нашу спальню, снова опустошенные, снова беспечные, снова свободные от зова плоти. Наши лица заливала густая краска стыда, но не от того, что мы сделали, не от осознания пусть необходимой, но все же измены. Нет, в нас стонала пристыженная гордость. Мы, любившие друг друга больше жизни, вынуждены были делить свою постель с другими, чтобы не погибнуть…
Поймите, святой отец, в тот миг мы могли смириться с изменой, лишь бы только не обречь друг друга на смерть. Больше всего на свете мы желали соединить наши тела, но в то же время наша неверность была залогом самой чистой и преданной любви. Это был единственный способ освободиться от довлеющей над нами силы, не причинив страдания любимому.
На рассвете мы заснули, обретя утешение в объятиях друг друга. Наши тела снова встретились на брачном ложе – не о том ли мы мечтали, предаваясь самому разнузданному блуду с посторонними? Нежность переполняла наши сердца, и казалось, ничто в этом мире не в силах разлучить нас.
Тристан
О ночь любви, спустись над нами
и забвенье жизни дай нам.
Изольда
О ночь любви, спустись над нами
и забвенье жизни дай нам.
Тристан
В лоне мрака нас укрой, нас у света отними!
Изольда
В лоне мрака нас укрой, нас у света отними!
Тристан
Погас теперь последний факел…
Изольда
Наши мысли, наши страсти…
Тристан
…все обманы…
Изольда
…все сомненья…
Тристан
…все потонет, все исчезнет.
Тьмой святой объят, меркнет мир сует.
Изольда
…все потонет, все исчезнет.
Тьмой святой объят, меркнет мир сует.
Солнца луч в сердцах наших тает,
кротко светят звезды блаженства.
Тристан
Меня чаруешь ты негой сладкой,
и манят очи силой волшебной.
Изольда
Грудь к груди, к устам уста.
Тристан
Две души в одном дыханье…
Изольда
Гаснет взор в немом восторге,
весь мир исчез в туманной дали.
Тристан
Гаснет взор в немом восторге,
весь мир исчез в туманной дали.
Изольда
Там обманул нас светом день.
Тристан
Пропал без следа тот призрак пустой.
Лишь поцелуи, ласки и объятия… И так до самого рассвета. Когда же мы, утомленные, наконец провалились в глубокий сон, наши руки продолжали свой танец. Ночь вечной любви отступала в тень, начинался день любви земной.
На следующий день Марианна уехала в Дрезден, где у нее был контракт. Мы договорились, что в скором времени соединимся там. Если нам не суждено было соединиться на супружеском ложе, то, по крайней мере, мы могли жить как муж и жена при свете белого дня, не таясь. Марианна пообещала похлопотать перед дирекцией дрезденского театра о том, чтобы мне предоставили место главного тенора.
Наш прощальный поцелуй был полон боли – человеческой боли в душе и сверхчеловеческой в теле, тоски и страдания. Звук вечной любви пожирал нас изнутри.
Я же сел в экипаж и приказал гнать во весь опор. На следующий день должна была состояться премьера «Лоэнгрина». Мне был дан отпуск на два дня, но не на три – до спектакля оставалось всего несколько часов.
После утомительного путешествия я наконец появился в придворном театре. И успел вовремя: уже звучали первые такты увертюры, а замещающий тенор облачился в костюм Лоэнгрина. Это был весьма посредственный певец, который спал и видел, как бы ему занять мое место.
– Роль моя! Снимай костюм! Пока я – главный тенор этого театра! – потребовал я.
– Говори с директором. Он приказал мне петь этим вечером. Где ты был, Людвиг?
Я схватил его за грудки и чуть ли не силой заставил разоблачиться и отдать мне костюм. Кое‑кто из труппы попытался нас разнять, но, в конце концов, замещающий тенор поступил нечестно.
Услышав такты моей первой арии, я прибавил шаг и вышел на сцену как раз тогда, когда должен был вступать мой голос. Не зная, кто скрывается среди публики, я едва ли представлял, что бы могло случиться, если бы я не спел в тот вечер…
Из воспоминаний Рихарда Вагнера
После того как я убедился в невозможности поставить мое новое творение в Вене, лето 1862 года я провел в Бибрихе, на берегу Рейна, и уже оттуда направился в Карлсруэ, чтобы присутствовать на представлении «Лоэнгрина», в котором главную партию исполнял Людвиг Ш.
Я прибыл туда инкогнито, не желая, чтобы кто‑нибудь прознал о моем визите. Менее всего мне хотелось встречаться с самим Людвигом Ш.: я боялся, что подтвердятся мои страхи о его уродстве, поэтому я утвердился в намерении отказать ему, но так, чтобы не сводить с ним знакомство. Верно и то, что мое настороженное к нему отношение сменилось вскоре на противоположное.
