Сергей Жоголь - Сыны Перуна
Как-то раз Фотий пригласил Глобу к себе и угощал привезенными заморскими винами и яствами, развлекал умными речами да беседами, и когда новгородец слегка захмелел, предложил ему диковинку — восточный танец, который должна была исполнить красавица-рабыня. Увидев девушку, Глоба почувствовал себя моложе. Танец, исполненный красивой восточной невольницей, которую Фотий, по его словам, купил за большие деньги у арабских купцов, также привел боярина в восторг.
— Продай, любые деньги уплачу, — буквально вцепившись в рукав византийца, принялся умолять подвыпивший Глоба. — Больно уж хороша девка, аж мочи нет.
— Так ты что же с ней делать-то будешь? — усмехнулся ромей. — Неужто в дом свой приведешь да челядьницей сделаешь?
Фотий пристально смотрел на своего гостя, и в глазах его стоял тот самый зловещий блеск, который при первых встречах так настораживал новгородского боярина. Глоба не унимался.
— Продай, не будет она с челядью моей жить. Домишко ей куплю, да к ней самой челядь приставлю, чтобы прислуживали. Домой-то мне ее, пожалуй, вести не с руки. Жена уж у меня больно сварливая да вредная, не поймет, старая, да и проходу не даст, — хитровато прищурившись, Глоба усмехнулся.
О том, что его жена — настоящая карга и склочница, новгородец уже не раз жаловался своему приятелю-греку. Фотий из слов Глобы уже давно сделал вывод, что грозный муж в душе побаивается своей престарелой супруги.
— Эта рабыня очень дорога, поэтому я не продам тебе ее. Мы ведь с тобой теперь друзья, и ради нашей дружбы я тебе ее просто дарю, — произнеся эти слова, Фотий пристально посмотрел на собеседника, оценивая его реакцию.
Счастью новгородца не было предела, он в душе даже корил себя за то, что раньше немного не доверял ромею и сомневался в его искренности и доброте.
3
Всем нам когда-то приходится делать выбор между тем или другим поступком, который может повлиять на всю нашу дальнейшую жизнь. Все мы когда-то выбираем дорогу, тропку или путь, по которому нам придется идти впредь. Глоба тоже выбрал свой путь и тем самым определил свою судьбу. Выбрал тогда, когда в его жизнь вошла прекраснейшая из всех женщин, которых он видел до того момента, когда ромей Фотий показал ему свою невольницу и позволил ей продемонстрировать ее заманчивый, дурманящий танец. С этого момента новгородец Глоба, купец и воин, словно потерял разум, поддавшись искушению и страсти.
Женщины, женщины, в чем же ваша сила? Ваши руки слабы и вы не можете держать в них меч или копье, не можете строить города, сражаться и убивать врагов так, как это умеют мужчины, но вы достойны гораздо большего. Женщина может заставить сильного мужчину стать слабым, даже хитрый и коварный, смелый и до безумия отчаянный, поддавшись вашим чарам, может потерять свою суть и превратиться в податливое и мягкое существо. Мужчина, в чье сердце закралась страсть, которую многие называют любовью, если не боятся произнести этого слова, способен отречься от всего, во что верил, чем жил и дышал до того момента, когда его сразила та быстрая, до упоения смертельная и страшная стрела, которая перевернула всю его жизнь.
Ее настоящее имя Лейла, переводимое с арабского как «рожденная ночью», Глоба заменил на более привычное, славянское Леля — богиня весны. Но кем была она, богиней или рабыней, ответа на этот вопрос новгородский воин так никогда и не узнал. Стройная красивая девушка с пронизывающим взглядом карих, почти черных глаз, купленная когда-то ромеем Фотием на невольничьем рынке у арабских торговцев живым товаром, вошла в жизнь Глобы и перевернула ее в один миг.
Он не нарушил своего слова и поселил свою новую рабыню, ставшую его наложницей, в маленьком уютном домике в одной из близлежащих к городу деревень. Боярин приставил к ней двух девок-прислужниц и престарелого лысенького мужика для охраны. Глоба проводил много времени со своей новой забавой, осыпал подарками и баловал, как мог. Характер у восточной красавицы был весьма переменчивый. Она то баловала своего покровителя и любовника, то временами становилась своенравной и строптивой, но Глоба терпел и прощал все капризы и упреки своенравной женщины и наслаждался тем, что является ее любовником и господином. Так он жил до поры до времени, но жизнь бывает переменчива, и однажды его страсть навлекла на него беду.
Важный боярин из Киева прибыл на двор к Глобе, и хозяин затеял шикарную пирушку, чтобы порадовать своего дорогого гостя. Шутка ли, ведь гость был приближенным самого киевского князя, и гостеприимный Глоба постарался не ударить в грязь лицом. Вина и мед лились рекой, лучшие кушанья лежали на столах, и дворовые девки-прислужницы только и успевали уворачиваться, когда то хозяин, то гость пытались ущипнуть какую-нибудь розовощекую и грудастую красотку или залезть под подол. Визг и хохот сотрясали воздух, и сердца пирующих были полны радости и веселья.
— Ох, потешил ты меня, боярин, порадовал, — развалившись на огромном стуле, произнес раскрасневшийся от хмельного киевлянин, когда веселье было в самом разгаре.
Довольный Глоба, такой же красный и распаренный, самодовольно ухмыльнулся в ответ.
— Для гостя дорогого ничего не жалко, гуляй, веселись, у меня всего вволю — и девок красных, и кушаний сладких, — произнеся эти слова, Глоба бросил взгляд на гостя и увидел в его глазах лукавую усмешку.
— А коли не жалко ничего, чего же ты мне главную свою жемчужину не кажешь? — произнеся эту фразу, гость не мигая, пристально уставился на своего собеседника.
— Ты о чем же это, в толк не возьму? — попытался изобразить недоумение Глоба, прекрасно понимавший, что кто-то шепнул киевскому гостю о его тайной страсти.
— Ой ли, не понимаешь, не лукавь, боярин. Ведомо мне, что есть у тебя дева красоты невиданной, танцам заморским обученная, хочу я на танец тот взглянуть и рабыню твою увидеть, правда ли то, что я о ней слыхивал аль нет, — при этих словах Глоба заметил, что гость сжал кулаки и нахмурил брови.
«Гневается, ох, не быть добру от всей этой затеи. Кто ж рассказал-то злыдню этому про Лелю мою кареглазую?» — подумал озадаченный таким поворотом событий новгородец и вслух произнес, изображая недоумение и невинность:
— Ах, ты про танцовщицу арабскую, так чего ж в ней такого, тоща да невзрачна, ухватить даже не за что, ты вон на этих взгляни, девки — кровь с молоком — и посмотреть есть на что и пощупать.
Девки-прислужницы, о которых шла речь, только глупо хихикали, прикрывая рты руками и переглядывались.
— А та, рабыня заморская то бишь, ну танцует, ну и что с того, так.
Но киевлянин не унимался, и Глоба понял, что если не уступит, то рискует сильно обидеть гостя, а заиметь такого врага ох как не хотелось. Скрепя сердце хозяин пригласил гостя в жилище своей тайной любовницы, так как в хоромы свои вести ее не решался.
4
Страстный танец стройной восточной красавицы превзошел все ожидания гостя, который смотрел на девушку, в буквальном смысле, разинув рот. Сначала Лейла препиралась и капризничала, увидев, как в ее жилище ввалились подвыпивший хозяин и какой-то незнакомый разряженный мужчина, но после того как Глоба шепотом наобещал ей целую кучу разных подарков и нарядов, согласилась порадовать своего господина и его гостя. Танец, исполненный Лейлой под музыку, которую исполнил на каком-то восточном незнакомом гостю инструменте прислуживавший девушке старик, которого она сама обучила музыке за то время, пока жила в Глобином доме — восхитил киевлянина, но больше всего его поразила красота самой танцовщицы.
— Продай девицу, любые деньги уплачу, — пристал к Глобе сластолюбивый киевский боярин. — Деньги дам, пред князем за тебя слово замолвлю, помогу возвыситься и почет добыть.
Но на этот раз Глоба не уступил, и оба приятеля расстались очень холодно. Киевлянин даже осыпал новгородца бранными словами и угрозами по дороге в город, и вся прислуга гостя слышала и видела ту ссору. А через день во двор Глобиного дома вбежал впопыхах тот самый старик, который прислуживал Лейле и играл для нее музыку, и сообщил хозяину, что девица исчезла.
Лишившись любимой игрушки, боярин пришел в ярость, и даже отчаянные вопли жены, которая не могла взять в толк, что случилось, и принялась бранить мужа на чем стоит свет, на этот раз не остановили лишившегося рабыни хозяина. Прихватив с собой с десяток удальцов из личной дружины, Глоба бросился на поиски.
— Вот злодей, ворюга, добился-таки своего, не удалось купить, так посмотрите-ка на него, взял и выкрал, — негодовал Глоба, обвинив в случившемся киевского гостя.
Посетив хоромы, где останавливались киевляне, Глоба узнал, что накануне они собрались и уехали. Выяснив у очевидцев, по какой дороге уехали похитители, разъяренный боярин бросился в погоню со своим небольшим отрядом. На второй день пути новгородские всадники настигли тех, кого преследовали. Но тут незадачливых преследователей поджидало горькое разочарование, те, за кем они гнались, закончили свой путь буквально несколько часов назад. Глоба нашел еще не остывшие тела киевского боярина и двух его охранников в кустах возле дороги. Кто-то опередил преследователей и убил тех, кого Глоба обвинил в похищении. Ничего, что могло бы указать на то, что Лейла была похищена именно этими людьми, обнаружить не удалось. Только сейчас Глоба понял, в какую беду он попал: многие слышали, что он ругал киевлянина и грозился расправиться с ним, и если теперь обнаружат их тела, то все, конечно, подумают на Глобу и его людей. Они, мол, поквитались с похитителями.
