Игорь Лощилов - Несокрушимые

Ржевитин не появлялся, хотя за ним были посланы люди. Не выдержав ожидания, Афанасий похромал сам, чтобы поторопить его, и на пути встретил посланников, поразивших скверным известием: Ржевитина нашли в келье мёртвым! Афанасий был в полном недоумении: конечно, тот был болен, но не настолько, чтобы умереть в одночасье, он мог даже передвигаться без посторонней помощи. Неужто его убрали как неугодного свидетеля, и враг опять торжествует победу?

Афанасий бросился к келье; по сравнению со вчерашним днём там никаких изменений не замечалось, лишь Малафей лежал недвижно на своём ложе, устремив в потолок незрячие глаза. Следы какого бы то ни было насилия отсутствовали. «Господи, прими душу его с миром», — прошептал Афанасий и подошёл к покойному. Отвернул рясу — покрытое рыжим волосом тело было усеяно многочисленными язвами явно болезненного происхождения. Возможно ли отыскать что-нибудь иное? И хотя времени для подробного осмотра не имелось, то, что он увидел, было вполне достаточным.

Афанасий вернулся в трапезную и объявил о внезапной кончине Ржевитина; по палате пронёсся скорбный вздох: ещё один брат оставил обитель. По отсутствии главного свидетеля начатое дело сразу зашло в тупик: Долгорукий, ссылаясь на Ржевитина, обвинил Голохвастова в подстрекательстве, тот решительно отрицал обвинение и в доказательство приводил вчерашнее признание того же Ржевитина.

   — Как вовремя помер твой единственный свидетель, — не преминул съехидничать Долгорукий.

   — Он же твой единственный обвинитель, — в тон ему ответил Голохвастов.

   — У меня есть ещё Михайла Павлов! — воскликнул обидевшийся неизвестно на что Долгорукий.

   — А у меня есть брат Афанасий, — последовал ответ.

   — Говори, говори, сын мой, — поспешно сказал Иоасаф, чтобы потушить начавшуюся перепалку, и Афанасию пришлось поведать о своём посещении покойного и состоявшемся с ним разговоре; упустил только то, что касалось утаивания драгоценностей, об этом решил говорить отдельно.

   — Ты не нашёл в нём ничего странного?

   — Нет, он был полон раскаяния и не подавал вида, что умрёт нынешней ночью.

Всегда неприметный в совете Гурий вдруг громко спросил:

   — Наш юный брат считает себя столь сведущим в лекарском деле?

   — Нет, но он ещё вчера выполнял твои поручения, вряд ли ты по своему милосердию способен давать их умирающему.

Гурий злобно блеснул глазёнками, по палате пронеслось некоторое оживление — у вьюноша, кажется, есть ответ на любой случай. Иоасаф тоже был доволен, он приязненно посмотрел на своего выученика и предложил:

   — Не поможешь ли нам выяснить истину?

Афанасий попросил позвать Михайлу Павлова.

   — Ловко! Сами съели, а на волка поклёп, — буркнул Гурий, на громкий возглас он уже не решался.

Павлов в это время готовился сопровождать портомоев в очередной поход и был задержан стражей, получившей приказ никого не выпускать за ворота. Оттуда его и доставили в трапезную. До сей поры совет старцев — самый уважаемый в лавре орган. Михайла, хоть и понабрался наглости, но как монастырский служка почтения к нему не утратил, потому сначала выглядел немного оробевшим. Скоро, однако, пришёл в себя и на вопросы отвечал всё более уверенно.

Последний раз видел Ржевитина вчера, тогда же имел с ним разговор. Тут же повестил князя, дело важное, чего тянуть? О воеводе слышал худое и раньше, от Девочкина, но попервости сомневался...

   — А когда воевода огрел тебя по голове, сразу поверил, — заметил мимоходом Афанасий.

«Ах ты, змеёныш, — подумал Михайла, — насмешки вздумал строить? Ну, погоди у меня». Теперь в его ответах слышалась злость.

С Ржевитиным встречался нечасто. Игрушки? Нет, он из дитячего возраста выступил, не брал. Чего это он вдруг мне доверился? Михайла закатил глаза и вызывающе сказал:

   — Поди сам спроси, он сейчас многое тебе расскажет.

   — А кто тебе сказал, что он умер? Покажи-ка свой нож.

Михайла осёкся и растерянно огляделся.

   — Давай, давай, — приказал неожиданно заинтересовавшийся Долгорукий. Он внимательно осмотрел узкое, заострённое с обоих концов лезвие и заключил: — Хорошая сталь, входит, должно, как в масло.

Голохвастов подтвердил:

   — Убивает без шума и без крови, от него такая маленькая дырка, что плоть сама закупоривается.

   — Точно, я нынче на Малафее её едва приметил, — как бы между прочим заявил Афанасий, — и на Марфе, что вчера из проруби вытащили.

   — Врёшь, собака! — вскричал Михайла, казалось, ещё немного — и он бросится на юношу.

   — Врёшь ты, — спокойно ответил тот, — говоришь, что Ржевитинских игрушек не видел, а сам при себе имеешь.

Михайла дёрнулся и испуганно схватился за карман.

   — Давай сюда! — грозно приказал Долгорукий.

Павлов, однако, застыл в недвижности, страх прямо-таки парализовал его. Князь сделал знак слугам и вскоре с недоумением разглядывал свистульку. Попробовал дунуть, но, кроме змеиного шипа ничего не произвёл. Афанасий заметил:

   — Этот свисток с хитростью, её понять нужно. Скажи, князь, есть ли у тебя подозрение, что в крепости сидит Сапегин лазутчик?

   — Давно об этом говорено, за тем и собрались.

   — А если есть, то должен ляхам постоянные известия передавать, верно? Удобнее всего делать это тому, кто часто выходит из крепости. Стал я приглядываться, и вот он показался мне самым подозрительным: по должности служка, а замашки господские. Сначала не мог понять, как это делается? Бедная Марфа подсказала: он у всех на виду ссильничать её хотел, а девка, защищаясь, уцепила свистульку из его кармана и ударила по голове. Оружие, конечно, слабое, от удара рассыпалось, только часть у покойницы в руке осталась. Насильник не стерпел противления, пырнул её ножом и в прорубь сбросил, воспользовавшись общей суматохой. Потом её тело, когда затвор открыли, к трубам прибило...

Гурий, снова не сдержавшись, выкрикнул:

   — Нетто есть время сказки малосмысленные слушать?

Архимандрит, на что старец терпеливый, и тот осердился на выкрик:

   — Молчи, брат, и внимай, а ежели смысла не ловишь, вразумляйся. Продолжай, сын мой.

   — Я всё думал, зачем злодею эти свистульки носить, сам ведь сказал, что не ребёнок. И если, думаю, государь нам выручку послал, то вор по своей воровской думе непременно должен ляхов о том повестить. Так оно и вышло.

Афанасий обвёл палату счастливым взглядом, однако понимания не встретил.

   — Продолжай, сын мой, — осторожно сказал Иоасаф.

   — Я всё сказал. Писульки у него в свистульке! — Афанасий по-детски хохотнул невольной складнице. — Он её при выходе из крепости в договорное место кладёт, а кто-то из воров потом забирает. Князь, ты разбей глинянку, чего там.

Долгорукий хлопнул игрушкой о стол, среди черепков действительно белел свёрнутый трубкой бумажный лоскут, развернул его и прочитал:

«В лавру из Москвы идёт войско с обозом. Прибудет днями».

Приблизился к Михайле и спросил:

   — Тобою писано?

Тот съёжился под княжеским взглядом, куда только наглость девалась? Долгорукий поднял было руку, да задержал. — Эх, мараться не хочется. — Потом подошёл к Голохвастову и поклонился:

   — Прости обиду, Алексей Иваныч, мой подзор не от сердца был, но от неведения и навета.

Голохвастов застеснялся.

   — И ты прости, Григорий Борисыч, моё бранное слово... — а у самого голос дрогнул.

Архимандрит и вовсе слезами залился.

   — Счастье-то какое, помирились наши воеводы! Знал Господь, когда их свести, ведь ныне, 27 февраля, — Прощёное воскресенье. Отец Небесный учит прощать согрешения другим, тогда простятся и наши. Не станем же, братья, более судить друг друга, лучше подумаем о том, как бы не подать брату случая к преткновению или соблазну. Будем искать то, что служит миру, а не вражде. Винюсь перед вами, ежели чем обидел.

Иоасаф обошёл каждого, поклонился и сказал: «Прости, брат, отпусти вину мою». В ответ услышал то же. Мир и благодать установились в палате, лишь Афанасий чувствовал беспокойство от неполного разрешения дела. Не хотелось нарушать общий праздничный настрой, но скоро ли представится другой случай? Всё же решился, и когда Иоасаф подошёл к нему, проговорил:

   — Дозволь, отче, довершить начатое?

   — Доверши, сын мой, — отвечал тот, — ты ныне хорошо потрудился.

Афанасий выступил вперёд и сказал:

   — При проверке монастырской казны мною и братом Симоном обнаружились неучтённые ценности. Они йогом исчезли и заменились подделками. Ржевитин показал, что замену произвёл он по приказу отца Гурия...

   — Это поклёп! — крикнул Шишкин. — Можно ли верить тому, кто пользовался именем мертвеца для получения лишней яди?

   — Помолчи, брат, он за свой грех уже наказан.

   — Раскаяние его было искренним, — продолжил Афанасий, — какой смысл лукавить на смертном одре? К тому же всё можно проверить: драгоценности спрятаны в тайнике, о котором отец Гурий хорошо знает. Он тут, за иконой Николы Чудотворца.