Юзеф Крашевский - Два света
— Но, милый дядюшка, не думайте, что мы рассчитываем на ваши наследства… Для нас слишком довольно Карлина… Эмилию ничего не нужно, кроме приюта и попечения родных. Я, со своей стороны, не думаю идти и не пойду замуж…
— Да, пока не найдешь себе кого-нибудь, — рассмеялся президент, — хоть, говоря правду, я еще не знаю достойного тебя человека…
— Не потому, дядюшка! Вы не понимаете меня. Но на мне лежат обязанности, которых я не могу оставить… А Юлиану, по моему мнению, очень довольно Карлина, если никто не возьмет из него части.
— Совершенная правда. Карлин составлял бы прекрасное имение, но у вас есть долги, которые вследствие неосмотрительности и неумения управлять имением с каждым днем увеличиваются, и это угрожает совершенным разорением. Юлиан ничего не знает и не будет знать о том, что поставил вас на краю пропасти.
— Как так? — спросила встревоженная Анна, ломая руки.
Президент взглянул на племянницу и, чтобы утешить ее, сказал с улыбкой:
— Не бойся, пока еще нет ничего, все можно поправить… Но для этого нужен деятельный и опытный человек, который добросовестно занялся бы вашими делами и хозяйством… Юлиан пусть отдохнет. Может быть, мы женим его…
— Да, женим, женим его! — воскликнула Анна. — Он скучает в своем одиночестве, ему необходимо, чтобы мужественное сердце и сильная рука руководили им в жизни.
— Да, да, нужна богатая помещица и благородная женщина с прозаическим взглядом на жизнь… Скажи мне, Анна, не заметила ли ты в нем склонности к кому-нибудь? Уж не питает ли он какой-нибудь тайной привязанности?
Делая этот вопрос, президент думал о Поле, но Анна простодушно отвечала ему:
— О, между нами нет секретов!.. Может быть, Юлиан потому собственно печален и как будто недоволен, что его сердцу недостаточно одного долга.
— Может быть, — рассеянно сказал президент, — может быть… Но об этом поговорим тогда, как хорошенько обдумаем, у меня даже составлен проект… А теперь надо что-нибудь придумать для поправки дел. Я не скажу ему, почему именно желаю, чтобы он поручил свое имение кому-нибудь другому, предоставив себе только общее наблюдение за делами… но найду средство уговорить его… Пойдем к нему, только о теперешнем разговоре не говори ему ни слова.
Юлиан сидел в своей комнате, задумчивый, с сигарой в зубах, перелистывая последний номер одного французского журнала.
— Что это ты сидишь один? — спросил президент. — И такой невеселый…
— Ах, вы не можете себе вообразить, как надоел мне бухгалтер… Кроме того, недавно было у меня три эконома и толпа крестьян… Целые три часа я должен был толковать с ними о том, что легко можно кончить в четверть часа, но с подобными людьми длинный разговор составляет совершенную необходимость, если отправить их скоро, то никогда не удовлетворишь их, хоть сделай для них все, о чем просят… Им нужно досыта наговориться.
— По всей вероятности, это страшно надоедает тебе? — сказал президент.
— Да, не скажу, чтоб оно приносило мне удовольствие… Мне кажется, что для подобных занятий Господь Бог должен создавать особых людей, но куда они девались и отчего их нигде не видать?
— Подобные люди толпами ходят по свету… Что для нас до крайности неприятно и тягостно, то для них составляет приятное занятие и почти главную цель жизни… Затем, серьезно подумав, я сказал бы, что если кто не чувствует в себе ни способности, ни охоты к хозяйству и управлению имением, тот вместо напрасных усилий достигать сомнительных успехов непременно должен искать чужой помощи…
Юлиан взглянул на президента.
— Что сказали бы вы, дядюшка, если бы я сознался вам, что пришел к такому же заключению.
— Я сказал бы, что ты умница, милый Юлиан!
— Но не сами ли вы запрягли меня в эту барщину?
— Правда, но это было только временное, необходимое испытание, тебе необходимо было освоиться с делами и домашними распоряжениями, чтобы впоследствии не позволять обманывать себя. Я хотел только испытать тебя… Но теперь, когда ты уже довольно познакомился с делами, и опыт показал, что эти занятия не идут к тебе…
— Так вы полагаете, что я распоряжаюсь очень дурно?
Юлиан покраснел.
— Нет, но это обходится тебе слишком дорого… милый мой. Le jeu ne vaut pas la chandelle (игра не стоит свеч).
— И я так думаю, — прибавила Анна. — Подобные занятия только убивают Юлиана…
— А если они составляют мою обязанность? — сказал Юлиан со вздохом. — Найдется ли средство помочь моему положению?
— Найдется и самое простое. Тебе время отдохнуть, немножко познакомиться со светом, поездить и, если представится случай, жениться… Между тем, можно найти человека, способного заменить тебя в Карлине и заняться твоими обязанностями с таким же усердием, но с большим успехом.
— Где же найдем мы такого человека? — спросил Юлиан, подходя к дяде и улыбаясь. — Признаюсь, я не стал бы противоречить вашему плану.
— Я укажу тебе такого человека, и надеюсь, что ты согласишься принять его, — отвечал президент, садясь на стул. — Это твой друг Дробицкий!
— Он? Алексей? — воскликнул Юлиан.
— Послушай. Я видел его здесь, и он довольно понравился мне. А как я имею привычку всегда спрашивать и узнавать о людях, не ограничиваясь собственным впечатлением, то говорил о нем с соседями: все они почти чудеса рассказывают о его трудолюбии, домовитости и способности управлять имениями. Это единственный для тебя человек!
— Мысль прекрасная, только жаль, что невозможно осуществить ее.
— Почему?
— По многим причинам… Во-первых, подобно мне, он только по необходимости хозяин, а в душе поэт…
— Однако он исполняет свои обязанности благоразумно и честно.
— Правда, исполняет, но ради матери и братьев, а это другое дело.
— То, что он приобретает дома, мы легко и даже с прибавкой можем доставить ему здесь, в случае надобности, мы, я и дядя Атаназий, сложимся и дадим ему хорошее жалованье. После этого найдет ли он причину не принять здесь должности управителя и по дружбе к тебе, и для поправки своих собственных обстоятельств?
Разговор этот с некоторыми промежутками продолжался до приезда Алексея, который нашел всех в комнате Юлиана. Через минуту пришла Анна и поздоровалась с ним, как с приятелем. Президент проводил ее назад и оставил друзей наедине.
— Ну, теперь к делу! — воскликнул Юлиан, подавая Алексею руку. — Но прежде всего, дай мне дружеское слово не сердиться на меня ни в каком случае.
— Я слишком уверен в доброте твоего сердца, — произнес Дробицкий, — а от доброго сердца я все приму с благодарностью: говори смело!
— Но если я потребую от тебя большой жертвы?
Алексей улыбнулся, пожал плечами и вдруг покраснел, потому что ему пришла на мысль Анна.
— Что же это значит? — спросил он. — Право, не могу понять…
— Милый Алексей, бесценный Алексей! — продолжал Юлиан. — Сделай милость, только пойми меня хорошенько… я требую твоей помощи в хозяйстве и домашнем управлении. Не желая огорчать меня, президент ничего не говорит прямо, но я уже сам вижу, что не могу управлять имением. Кажется, по моей вине мы понесли значительные убытки… два срока платежа в банк пропущены, проценты увеличиваются, в некоторых фольварках хозяйство совершенно заброшено… спаси нас, друг!.. Я знаю, что слишком многого требую у тебя, прося взять на себя эту тяжесть… но я не хочу обременять тебя даром…
Юлиан взглянул на друга, лицо которого покрылось ярким румянцем. Впрочем, Алексей принял сделанное предложение гораздо лучше, нежели надеялся Карлинский.
— Поверь, милый Юлиан, я очень рад быть вам полезным и тем доказать тебе дружбу мою, — возразил Алексей, подумав минуту. — Но обсуди сам, чего требуешь ты от меня? Могу ли я располагать собою, имея мать и трех братьев? Прежде всего, я обязан трудиться для них…
— Во-первых, — перебил Юлиан, — Жербы так близко от Карлина, что ты почти не расстанешься с ними, я подумал об этом. Во-вторых, что можешь ты заработать там самыми усиленными трудами? Мы гораздо больше можем дать тебе. Здесь ты можешь быть во сто крат полезнее и для нас и для своего семейства.
Слезы показались на глазах Алексея.
— О, ты требуешь от меня, милый Юлиан, несравненно большей жертвы, нежели воображаешь! Теперь хоть общественное положение разделяет нас, мы еще друзья, еще равны друг другу в минуты воспоминаний и сердечных излияний, но тогда… Что станется с нашею дружбою? И ее придется принести в жертву… Ведь я буду только твоим слугой.
Юлиан вспыхнул и проговорил:
— Ты не понял меня…
— О, нет, я верю в твое сердце, но гораздо более знаю людей и свет… Есть положения, которым человек противиться не может, есть права столь великие, что нет возможности освободиться от них…
Алексей задумался и, спустя минуту, прибавил:
