Людо Зубек - Доктор Есениус
Вся эта история порядком злила Кеплера, но он не мог упрекать Тенгнагеля за то, что тот хлопочет о своей собственности.
Дело запуталось, и император, вместо того чтобы сразу положить ему конец, принял соломоново решение: велел спорное имущество запереть, а Кеплеру запретил входить в обсерваторию.
— Будь доволен, Иоганн, теперь, по крайней мере, ты можешь спокойно сидеть сложа руки, — успокаивала его Барбора. — Тебе не дают работать. В конце концов император будет вынужден вмешаться в эту историю. Так нечего тебе и волноваться.
Но Кеплер волновался. И еще как!
— Ну как ты можешь так говорить, Барбора! Ведь я хожу как безрукий, как слепой. Представь себе, что у тебя заберут все горшки, сковородки, кастрюли и заставят варить обед. Что бы ты стала делать?
— Я бы сказала, что без горшков варить нельзя, и дело с концом. И ты должен заявить императору, что без приборов работать не можешь, другими словами, не можешь выполнять свои обязанности.
— А дальше? Что будет дальше? Скажи, что будет дальше? — нетерпеливо восклицал Кеплер, повышая голос. — Сидеть сложа руки, бессмысленно глядеть на луну и, смотря по тому, затянуто небо облаками или нет, предсказывать, какая погода будет завтра? Так, что ли? Неужели ты не понимаешь, Барбора, что приборы нужны не столько императору, сколько мне? Вот почему меня так огорчает вся эта история.
Кеплер не преувеличивал. Собственных астрономических инструментов у него не было. Перед приездом в Прагу он запрашивал Тихо Браге, брать ли ему с собой инструменты или нет. И при этом составил скромный список того, чем располагал. Просматривая этот список, Браге от души смеялся. Да разве это сравнишь с превосходным ураниенбергским оборудованием! Нет, не стоит возиться с такой мелочью. И Браге посоветовал Кеплеру продать свои инструменты, ибо в Праге их достаточно.
Вот и оказалось, что Кеплер вдруг очутился в положении погорельца, с пустыми руками, а бездеятельность для него была величайшим наказанием.
Что теперь делать?
Пришли Есениусы и попытались его развлечь. Но тщетно
— Я постараюсь найти себе занятие где-нибудь в другом месте, — решительно заявил Кеплер.
Есениус с ним не согласился.
— Не торопитесь. Император человек настроения. Возможно, он снова одарит вас своей милостью.
— Мне нужны приборы, а не милость! — горячо воскликнул Кеплер.
— Я не согласна с вами, доктор, — вмешалась в разговор Барбора, укоризненно глядя на своего мужа. — Как можно тут ждать? В самом деле, лучше всего покинуть Прагу. Иоганн легко найдет себе службу в другом месте.
Видя, что никто ему не противоречит, Кеплер успокоился. Уйти с императорской службы казалось ему в нынешнем положении наилучшим выходом.
Есениус молчал. Он знал быстрые смены настроения у императора и был убежден, что история с приборами Браге скоро уладится. И, наконец, Кеплер не может покинуть Прагу без согласия Рудольфа.
Так рассуждал про себя Есениус, поглядывая на Марию.
— А ты что об этом думаешь, Мария? — спросил он.
— Я считаю, что Кеплер должен остаться в Праге, но не ждать императорской милости, а бороться.
Слово «бороться» вывело всех троих из задумчивости. Больше всего оно поразило Кеплера. Такое слово — и из уст женщины!
Но Есениус не понял, что имеет в виду его жена. Бороться с императором? Да ведь это безумие.
Пани Барбора крепко прижала к себе Зузанку, будто ей грозила какая-нибудь опасность.
— Бороться? — воскликнул Кеплер. — Как вы это себе представляете, пани Мария?
В глазах Марии зажглись огоньки.
— А вот как: не смейте считать себя побежденным и не сидите сложа руки. Не сдавайтесь! Воюйте! Покажите им, что обойдетесь и без них. Без их приборов. Закажите новые приборы.
Лицо Марии порозовело от волнения. Смутившись оттого, что вмешалась в разговор, она виновато опустила глаза и еще больше покраснела. И стала похожа на девушку, которая впервые ринулась в схватку с миром, отстаивая свои представления о добре и красоте. В эту минуту она была прекрасна.
Кеплер смотрел на нее с восхищением.
— Новые приборы? — повторил он. — А вы представляете, сколько они стоят? Ведь Браге приобретал их постепенно. Собирал более двадцати лет…
— Я и не предлагаю, чтобы вы приобрели их сразу. Но хотя бы самые нужные, — возразила Мария.
— Пусть даже так… Где взять столько денег? Придется, видно, снова заняться предсказаниями и гороскопами. Я еще не забыл, как это делается. — Он улыбнулся и с пафосом заговорил. — «Если в час рождения Луна и Марс соединены добрым лучом, телесные и душевные свойства ребенка будут развиваться в прекрасной гармонии. Марс как раз находится в созвездии весов, из чего следует, что ребенок будет понятлив, ему свойственны будут добрые суждения и блестящее красноречие. Его любимыми предметами будут философия, математика и астрономия. Сатурн старается повредить ребенку, но если Марс находится в противостоянии к Сатурну, то все попытки Сатурна называются безуспешными…» Вот так. А теперь прошу у вас столь блестящий гороскоп десять золотых.
И Кеплер шутливо обратился к жене:
— Так что же, Барбора, вернемся к гороскопам?
Пани Барбора искоса взглянула на Марию и ответила:
— Надеюсь, что обойдемся без гороскопов, Иоганн. У тебя Праге много друзей. Они наверняка тебе помогут, если ты к ним обратишься. Барон Гофман, Эриксен…
— Барон Гофман уже столько раз нам помогал, что я не хочу беспокоить его новой просьбой.
Мария многозначительно посмотрела на мужа.
Наконец Есениус понял.
— А разве нас вы не считаете своими друзьями? — спросил он Кеплера. — У меня есть кое-какие сбережения. Не все ли равно, где им находиться: дома в сундуке или у вас?
— Нет, не все равно, — ответила вместо мужа Барбора: — если деньги у человека в сундуке, он всегда может взять оттуда сколько ему нужно, а если он дал их взаймы, то еще немало походит, пока получит обратно.
— Нет, нет, прошу вас, не смотрите так на наше предложение, — постаралась рассеять сомнения Барборы Мария. — Наша помощь не отразится на нашем хозяйстве. Вы можете ее принять без всяких опасений. А мы были бы очень рады. Не правда ли, Иоганн?
Предложение Есениусов воодушевило Кеплера. Он воспрянул духом и снова принялся строить планы на будущее.
— Императорский механик Биргиус изготовит мне приборы. И я вовсе не должен за все сразу ему заплатить. Он наверняка подождет. Да и Эриксен как-то предлагал одолжить мне на время кое-что из своих приборов… Таким образом, я уже сейчас могу быть обеспечен самым необходимым и приступить к работе. — Лицо его раскраснелось. — Теперь я смогу вновь наблюдать путь Марса, этой волнующей всех планеты. Он должен привести меня к разгадке тайны, которую напрасно старался разгадать Коперник. Я чувствую, что разгадка близка… Но придется еще повоевать. Да, воевать, бороться, собирать силы для последнего удара, которым я заставлю небо выдать свои самые сокровенные тайны.
И он запнулся.
Есениус помог ему вопросом:
— Не ошибка ли это, что только Марс заслуживает внимательного наблюдения, а на остальных планетах нет ничего любопытного?
— И другие планеты интересны, и еще как! — воскликнул Кеплер и подошел к столу, на котором были разложены книги и бумаги.
На груде бумаг сверху лежало письмо. Кеплер взял его и показал Есениусу:
— Мне пишет Галилей. И такие замечательные вещи, что не сразу им поверишь. Вы помните криптограмму[32], которую он мне прислал несколько месяцев назад?
Есениус припомнил, что действительно тому около полугода Кеплер показывал ему письмо Галилея, в котором содержались загадочные, непонятные строки. Собственно говоря, это было одно длинное, во всю строку, слово, не имевшее смысла. Вот как оно выглядело: «Smaismirnilmepoetalevmibunenuqtlaviras». Так в те времена извещали ученые о своих открытиях. Фразу, сообщавшую об открытии, зашифровывали и рассылали друзьям. А те потом ломали голову над ее расшифровкой. Попытался это сделать и Кеплер. После изнурительной и долгой работы ему удалось из написанных букв составить следующую фразу. «Salve umbistineum geminatum Martia proles». Занятый наблюдением Марса Кеплер невольно предполагал, что и открытие Галилея касается этой планеты. Правда, у него получалось на одну букву больше. «Ну и пусть. Вероятно, Галилей ошибся! Со временем узнаем», утешал себя Кеплер и ждал.
— Это было что-то в связи с Марсом, не так ли? Вы мне тогда показывали.
— Что вы! — воскликнул Кеплер. — Я сам думал, что криптограмма касается Марса. Но теперь Галилей сообщил мне нечто совсем иное. Знаете, каков смысл той криптограммы? «Altissimum planetam tergeminum observavi»[33].
Есениус не понимая смотрел на Кеплера:
— Самая далекая планета Сатурн. Но что означает тройная планета?
