Валерий Замыслов - Ярослав Мудрый. Историческая дилогия
Еще зимой лодочных дел мастера большими артелями уходили вглубь дремучих лесов, подыскивая самые могучие и стройные деревья.
Изо дня в день стук топоров сотрясал студеный воздух лесных чащ. Немало сил приходилось приложить артельщикам, дабы свалить лесного великана. Затем ствол очищался от сучьев и коры, и начиналась самая ответственная работа — стволу придавался вид лодки; его выдалбливали, а концы обтесывали. Заготовку весной спускали на воду и доставляли в Киев, где и продавали князю, а тот с выгодой — местным и заезжим купцам.
В Киеве было обусловлено особое место — на реке Почайне, куда и привозили заготовки. Теперь к делу приступали киевские плотники. Однодеревки надо было оснастить. Для этого снимали со старых однодеревок весла, уключины и прочие снасти и прилаживали к новым, а чтобы однодеревка могла взять больше груза, на ее борта нашивались, с помощью ладейных заклепок, ряды тщательно изготовленных досок. Вот почему ее называли еще и набойной ладьей.
Для большей устойчивости судна к его бортам подвязывались пучки сухого камыша (как это позже делали запорожцы). О том, какой груз выдерживала однодеревка, можно было судить по ее способности брать на борт до сорока — шестидесяти человек.
Сплав и оснастка требовали усилий многих тысяч плотников и корабелов. Работа эта была поставлена под тщательный контроль пяти волостных начальных людей, из коих один приходился сыном великого князя, и завершалась в самой столице.
К работе мужчин, делавших деревянную основу корабля, добавлялся труд женщин, ткавших паруса для оснастки судов. На один парус требовалось около восьми саженей «толстины» (грубой, но прочной парусины, что выражалось примерно в 150 локтях ткани). Для получения всех парусов требовалось свыше тысячи ткацких станов. Численность торговых судов доходила до 500–600, военных — до двух тысяч. Надо добавить к этому выращивание и прядение льна и конопли, и изготовление свыше тысячи «ужищ» — корабельных канатов.
Сборы в далекий путь были важным событием. В это время жизнь Киева особенно оживлялась. Людно и суетливо было на Почайне: с утра до ночи над ней стоял шум и грохот, стучали топоры, звенели кузнечные молоты. Из княжеских и боярских подвалов челядь выносила на берег и грузила в судна меха, воск, мед и другие товары, пользовавшиеся спросом на византийском торге.
Оснастив и нагрузив купленные суда товарами, купцы в июне спускали их по Днепру к Витичеву,[141] где выжидали несколько дней, когда соберутся торговые лодки из Новгорода, Смоленска, Любеча, Чернигова, Вышгорода, а затем, большим караваном, — вниз по Днепру, к морю в Константинополь.
Предстоял далекий и нелегкий путь. Среди бесконечных гирл,[142] глубоких лиманов,[143] корчей,[144] порогов и заборов[145] только видавшие виды ладейшики могли плавать, не рискуя своей жизнью; среди бесконечных островов, топких болот, среди непроглядных камышей мог не потеряться только тот, кто отменно изведал Днепр и его плавни. Не случайно перед отплытием по Днепру его водам приносились жертвы, а после принятия христианства, дабы умилостивить реку, совершались богослужения, пытаясь склонить на свою сторону «тайные» силы Днепра и отстранить от себя опасность. А их было достаточно.
Но самая страшная опасность — нападение степных кочевников — печенегов. Большой заботой для киевского князя являлась охрана торговых путей.
Ярославу никогда не забыть слов Добрыни Никитича, кой один раз, еще будучи молодым, плавал с дружинниками и торговыми людьми до Византии:
— Печенеги для купцов — самый лютый враг, будь они прокляты! Без воинов не обойтись. Ты представь себе, Ярослав, в июне скапливаются сотни княжеских, боярских и купеческих ладий. Плыви себе от Витечева к морю и покойно помышляй о прибытке мошны. Но какой тут покой! Там, где Днепр делает большой и крутой изгиб к востоку, он на протяжении семи десятков верст пересекается отрогами Авратынских взгорий.[146] Вот уж помеха так помеха! Отроги эти, княжич, здесь так наворочены, что жуть берет. Здесь первый порог называется «Не спи». Посреди этого неширокого порога вздымаются крутые скалы. Вода обрушивается на них и с грохотом низвергается, внушая страх. Подходя к порогу, гребцы не отваживаются преодолевать его сходу. Судна причаливают берегу, а затем слуги и воины раздеваются и сторожко проводят ладьи вдоль берега.
Миновав таким же образом несколько первых порогов, купцы оказывались перед самым грозным из них, коего прозвали «Ненасытец». Если все другие пороги во время половодья скрывались под водой, тот Ненасытец оставался на поверхности. Он вечно ревет, вечно покрыт седой пеной и брызгами, и постоянно вызывает страх. Ведая норов порога, печенеги облюбовали его для своих засад. Одно удачливое нападение могло погубить всю годовую торговлю Руси с Византией. Именно здесь, у порога Ненасытец, печенеги убили твоего деда Святослава. В этом месте корабли опять причаливали, а воины выбирались на берег для охраны каравана. Другие — разгружали суда и переносили товар по другую сторону порога, а затем по суше на плечах или волоком перетаскивали и сами однодеревки.
В этот час, когда переносили суда, печенеги и нападали. Они, лиходеи, пользовались тем, что люди были заняты, и им необходимо было какое-то время, дабы сбросить тяжелый груз и взяться за оружие. У переправы через Днепр, неподалеку от Херсонеса, караван вновь подвергался опасности. Пороги остались позади, но для печенегов — еще одно удобное место для нападения. Здесь кочевники были особенно частыми гостями, поелику переправа являлась отправным местом их набегов на славянские поселения правобережья Днепра. Здесь же проходил и торговый путь из Херсонеса на Русь.
Днепр на месте переправы был узким, и степняки этим пользовались. Стрела, пущенная с одного берега, почти достигала другого. А степняки, давно всем известно, зело меткие стрелки. Порой, погибали многие торговые люди. Хорошо еще, если печенеги устраивали засаду на одном берегу. В этом случае торговцы прижимались к противоположному берегу и ожесточенно отстреливались.
Ужасное плавание! По всему низовью Днепра раскиданы огромные скалы, а сами берега поднимаются отвесными утесами, высотой до сорока саженей, и не только сжимают Днепр, но и загромождают скалистыми островами и перегораживают путь грядами камней. Вода ударяется о камни и скалы и несется на судна с таким шумом и бешенством, что хоть глаза затыкай от страха, и молись Богу о спасении.
— Жуткие пороги.
— Не то слово, княжич. Дивлюсь, как купцы пускаются в такое рискованное странствие.
— Дедушку жаль.
— Святослав погиб не из-за порогов. Его византийский император Цимисхий предал, послав своих людей к печенегам.[147] Тебе о том уже рассказывали, Ярослав.
— Помню, дядька… Ну, а дальше как купцы справлялись?
— От устья Дуная путь становился уже безопасным. Измученные торговцы наконец-то приставали к желанному берегу. Византийцы называют его островом Святого Георгия.[148] Посреди его стоит огромный вековой дуб. Торговцы подле него собирались, и каждый приносил ему жертву. Один нес кусок хлеба, другой — мяса, третий — что-либо еще, но неизменно на жертвенный алтарь приносили живых петухов.
— Да где ж их брали?
— В Киеве запасались, и весь путь кормили их и поили. Передышка на острове использовалась для многих неотложных дел. Раненым и хворым людям спешили оказать посильную помощь.
— А если они не выздоравливали?
— Их оставляли на острове, выделив судно, корм и оружие, с тем, чтобы одолевшие недуг могли возвратиться домой. Сей обычай, Ярослав, — жестокая надобность, ибо недужный, в столь опасном плавании, был тяжелой обузой.
Передышка использовалась и для приведения в порядок кораблей. Снова стучали топоры и ручники. Отдохнув и починив суда, торговцы пускались в дальнейший путь. Дня через четыре они оказывались в лимане Днепра, причаливали к острову Эферия[149] и останавливались здесь на несколько дней.
— А чего ради?
— Обстановка круто менялась, ибо впереди караван ожидало море и надо было подготовить ладьи к морскому плаванию. Ставили мачты и реи, кои торговцы везли с собой из Киева, крепили паруса. Окончив оснастку и подняв паруса, ладьи неслись к Днестру. В устье опять делали остановку для отдыха, другую — в устье реки Белой, а затем, совершив еще один переход, караван судов достигал гирла[150] Дуная.
Путь же по морю был не только долгим. Здесь караван ждали новые трудности и опасности. Случалось, внезапно налетала буря, крушила и ломала ветхую оснастку, срывала паруса и угоняла однодеревки в открытое море. А то бросала на берег и била о скалы. А на берегу потерпевших крушение поджидали те же печенеги. Эти лиходеи подстерегали караван вплоть до устья Дуная. Они зорко наблюдали за однодеревками, и всё время следовали вдоль берега. Как только потерпевшая крушение лодка причаливала, она тотчас могла стать добычей печенегов. Но у мореходов — надежная взаимовыручка. Они чутко следили за лодками во время бури и приходили на выручку тем, кто терпел бедствие. В этом случае завязывалась ожесточенная сеча.
