Александр Лоза - Не изменяя присяге
«Заключенные, кандальщики, преступники, воры, убийцы, поножовщики, кинжалорезы, отщепенцы общества, парии свободы, пасынки морали, отвергнутые всеми! Восстаньте и поднимитесь! На пиру жизни займите первое место. Вы были последними — станьте первыми. Сыны темной ночи, станьте рыцарями светлого дня, дня угнетенных!»
Весной 1918 года Петроград захлестнула новая волна грабежей и насилия.
10—11 марта 1918 года советское правительство покинуло наводненный бандитами и грабителями загнивающий, умирающий Петроград и переехало в спокойную и сытую Москву.
12 марта 1918 года Москва становится столицей советского государства. Петроград из столицы великой Российской Империи в одночасье превратился в заштатную столицу Союза коммун Северо-Западной области. Город падал в бездну. Жизнь человеческая и права личности не стоили и ломаного гроша и стремительно обесценивались. Город голодал.
9 марта 1918 года большевики приказом народного комиссара по военным и морским делам Л. Троцкого разогнали Морской кадетский корпус (Морское училище). Морское училище прекратило свое существование. Последние 208 выпускников получили свидетельства об окончании училища и звание «военных моряков». Одновременно старшим кадетам были выданы аттестаты об окончании курса соответствующего общего класса. Очевидец событий, советский писатель-маринист Леонид Соболев, сам учившийся в Морском корпусе, писал об этом: «В один мартовский день те из гардемаринов, которые за это время не смылись к Каледину на юг или к Миллеру на север, вышли на набережную с буханкой хлеба и фунтом масла, отпущенными комитетом на первое время, и, разделившись на две неравные части: большая подалась по семьям, где их через родных пристроили по продкомиссиям, по службам, по университетам — доучиваться, а меньшая, бездомная и не имеющая в Петрограде теток, скромно пошли по судовым комитетам “наниматься в бывшие офицеры”». Флотскому писателю Л. Соболеву можно простить его — «смылись». Это дань советскому времени и цензуре, а вот его фраза «наниматься в бывшие офицеры» звучит по-настоящему горько и через 90 лет. Действительно, все так и было.
* * *В начале мая на улицах Петрограда потеплело. Небо сочилось влагой, под ногами чавкало слякотное месиво. Странное и жуткое зрелище представлял собой когда-то великий, имперский город Петроград в 1918 году после пережитых им революционных бурь.
Английский журналист А. Рэнсон, побывавший в Петрограде в 1918 году, писал: «Улицы были едва освещены, в домах почти не было видно освещенных окон. Я ощущал себя призраком, посетившим давно умерший город».
По весне начался исход жителей из города. Простым обывателям было страшно и обреченно в голодном, промерзшем за зиму, опустошенном грабежами и реквизициями Петрограде.
Продовольственный дефицит весной обернулся настоящим голодом. Исчезли пресловутые «хвосты» — очереди, появлявшиеся раньше у дверей продмагов. Исчезли — потому, что покупать больше было нечего.
Пробираясь 25 июня 1918 года по заброшенному и грязному Петрограду на Васильевский остров, на бывшую Николаевскую набережную, в здание Морского корпуса, в его родной и навсегда оставшийся в памяти светлой и яркой страницей учебы корпус, Бруно Садовинский узнавал и одновременно не узнавал любимый город. Контраст с дореволюционными временами, с тогдашним блеском и великолепием, чопорностью и торжественной яркостью, богатством и деловитостью столицы Российской империи — был неизмерим.
Садовинский шел вдоль фасада Морского корпуса, который выходил на Неву, ограниченный с одной стороны 11-й, с другой 12-й линией Васильевского острова. Бруно вспомнил, что до революции против крыла здания, выходящего на 11-ю линию, размещался женский Патриотический институт, а со стороны 13-й линии размещался женский Елизаветинский институт.
В его время по этому поводу кадеты шутили: «Среди двух роз сидел матрос».
По фасаду здания Морского корпуса тянулась колоннада — белые колонны на желтом фоне. Он прошел к левой стороне здания, к парадному подъезду. Подъезд был заколочен. Пришлось поворачивать за угол и идти через боковой служебный вход. Наконец Садовинский вышел на широкую лестницу, поднимающуюся на второй этаж в приемный зал, где прежде располагались в ожидании пришедшие в корпус проведать кадет их родные и знакомые. Вдоль невского фасада здания размещался большой кабинет, бывший раньше кабинетом дежурного по корпусу. В конце коридора — он хорошо помнил — размещалась лавочка, а после поворота вдоль 11-й линии — были классы и кабинет физики. Против него в коридоре — Компасный зал. Пол в этом зале выполнен из паркета в форме картушки морского компаса с указанием сторон света.
С другой стороны от фасадного коридора, вдоль крыла, идущего по 12-й линии, куда он и повернул, шел узкий «звериный коридор» с барельефами зверей, украшавших некогда носовые части парусных кораблей. Коридор этот огибал зал музея и библиотеки и соединялся с другим коридором, ведущим в Столовый зал. С волнением в сердце Бруно вошел в Столовый зал. Сколько с ним связано воспоминаний о торжественных и радостных минутах жизни гардемарин Морского корпуса!
Столовый зал занимал пространство второго и третьего этажей. Зал был двухсветный. Пустой и запущенный ныне зал когда-то блистал нарядами первых красавиц Петербурга.
Бруно вспомнил последнюю, парадную встречу праздника Морского корпуса 6 ноября 1913 года. Этот яркий праздничный день запомнился ему во всех деталях.
Пройдя Столовый зал, Бруно прошел по опустевшему, со следами запустения, зданию бывшего «рассадника» блестящей плеяды флотских офицеров, сделавшихся за две сотни лет гордостью и славой своего Отечества не только в военном, флотском ратном деле, но и в науке, живописи, музыке. Получив на руки личные документы, мичман Садовинский шагнул за порог родного Корпуса.
В РГАВМФ хранятся документы, подтверждающие, что действительно мичман Б. Садовинский 25 июня 1918 года в Морском училище забрал свои личные документы. Сохранилась расписка в получении документов, подписанная уже знакомой мне энергичной подписью «Б. Садовинский».
«Сумской Кадетский Корпус
Опись документов
Бруно Садовинского
1). Метрическое свидетельство за № 1278–3718.
2). Медицинское свидетельство за № 135.
3). Свидетельство о дворянстве за № 772.
4). Свидетельство о приписке к призывному участку за № 5218.
5). Опросный лист (медицинский).
6). Аттестационная тетрадь кадета.
“Все документы обратно получены 25 июня 1918 года.”
Мичман Б. Садовинский».
(РГАВМФ. Ф. 432. Оп. 7. Д. 2973)
С грустью в душе и затаенной болью в сердце вышел бывший мичман Российского Императорского флота Бруно Садовинский из стен родного училища. Прошел, слегка ссутулившись, по набережной, дошел до 11-й линии и вспомнил, как гардемаринами забегали они со знакомыми барышнями в кафе-кондитерскую на первом этаже одного из зданий этой линии. В памяти возникло прохладное царство мороженого и птифуров. Бруно показалось, что он почувствовал на языке сладость яблочного безе, нежность кремовых и кофейных трубочек, вязкость наполеона, отягощенного жирной сладостью крема, и хруст воздушной слоенки.
Отбросив воспоминания, Бруно Садовинский зашагал в сторону Благовещенского моста. Он остановился на минуту у холодного красно-серого гранитного парапета, недалеко от въезда на мост, и посмотрел вниз. Нева несла свои полные, стремительные воды. Они мчались и мчались вдаль, в Финский залив, как и сотню, и тысячу лет назад. Набережные Невы были пусты и унылы. Все было гнетуще и мрачно.
Мысли, подобные тем, что обуревали мичмана Бруно Садовинского, были очень точно описаны человеком, который сам находился в то же время в Петрограде, — мичманом Императорского флота Александром Гефтером в романе «Секретный курьер», изданном в Париже в 1938 году. Он вспоминает о Петрограде 1918 года следующее: «Сейчас все было пусто. Печать отверженности и уныния лежала на набережных. Не могло быть, чтобы эти огромные, изящные и прекрасные строения были необитаемы. Вероятно, в них скрывались люди, не решаясь только показаться наружу. И от этого казалось, что набережные покрыты призраками, невидимыми прохожими. Несказанная печаль повисла над этим местом. Шпиль Петропавловской крепости, прорезавший неясную пелену тумана, был ясно виден. Черные точки вились вокруг. Галки. Тоска. Дух Петра витал над созданным его волей городом. Казалось, он притаился здесь огромным костлявым призраком, с грозным взором круглых глаз, с длинными, прямыми, развевающимися волосами, в синем кафтане с Андреевской звездой, в чулках и больших башмаках голландского покроя с пряжкой. Притаился и смотрит, затаив стенание, как гибнет его чудесное детище».
