Курт Давид - Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка
— А кто, хотел бы я знать, сейчас император в империи Хин?
Властитель задал этот вопрос, хотя его разведчики уже несколько дней назад сообщили ему как о переменах на троне, так и имя нового императора.
— Император Вай Вань, — ответил главный посол. — Император Вай Вань — это бывший князь Юн Хи!
— Вот как! — Хан сделал шаг вперед, снял шапку и обратился лицом к югу.
Китайское посольство, немало подивившись этой удивительной перемене в настроении хана, почтительно поднялось и встало, как того требовал церемониал, за его спиной.
— Князь Юн Хи? — переспросил Чингис.
— Да, — ответил главный посол. — Теперь он Сын Неба.
— Как может слабоумный стать императором? И еще: как он смеет называть себя Сыном Неба, когда он даже не человек!
Чингис трижды плюнул в южную сторону, потребовал коня и, оседлав своего жеребца белой масти, воскликнул:
— Передай этому Вай Вану, который утверждает, будто он Сын Неба, что я намерен спросить у Неба и наших богов, я ли должен возвеличивать его на коленях или он должен на коленях возвеличивать меня!
— За то, что мне довелось здесь увидеть, и за весть, которую вы велите передать моему императору, — печально проговорил посол, — император накажет меня и бросит в темницу.
Жалобный тон посла повеселил хана, который сказал:
— А чего же ожидать от слабоумного? Я бы за такую весть вознаградил тебя, потому что это правда, и мне, властителю, предстояло бы сделать из услышанного важные выводы. Или ваш Сын Неба считает, — тут Чингис перегнулся к послу с лошади и прошептал: — Неужели он считает, что у неба есть границы?
Другой китаец, безмолвно простоявший рядом с послом во время всего приема, воскликнул:
— Он хочет войны!
Оттолкнув посла в сторону и став на его место, он бросил ему в лицо обидные слова:
— Что вы стенаете и дрожите перед теми, кто оскорбляет нашего императора? Смойте кровью это оскорбление, чтобы Сын Неба опять мог улыбаться.
Едва заметным кивком головы он приказал одному из военачальников, входивших в посольство, убить посла. И острый кинжал вонзился прямо в его сердце.
— Вот вы мне больше нравитесь! — сказал Чингисхан, огрел белого жеребца плеткой и, сопровождаемый своей свитой, поскакал к главному лагерю. В дороге его застал сильный холодный дождь. Властитель оглянулся, проводил взглядом уходивший на юго-восток караван китайцев и заметил:
— Вы только на них посмотрите. Они уползают под дождем, как змея. Когда они потребовали от меня, чтобы я стал на колени, я трижды плюнул и попал в голову этой змеи — и теперь ее голова лежит в степной траве, отравленная собственным ядом. Теперь, ослабев, эта змея возвращается в свое убежище, чтобы напитаться от Сына Неба свежим ядом.
— Но сначала ей придется проползти через жаркую пустыню, отец, — сказал Джучи.
Один из военачальников воскликнул:
— Да, им придется проползти через всю Гоби, великий хан. Жара лишит их сил. Они умрут от жажды, ведь от нас они воды не получили!
— Или боги превратят их в жалкие солончаки, — добавил верховный шаман. Он распростер руки и не отводил глаз от грязно-серого неба. Дождевая вода стекала струйками по его смуглому морщинистому лицу, и казалось, будто шаман плачет.
А караван уходил все дальше и дальше и вскоре исчез за горизонтом. Остался один только посол в красном платье, прошитом золотыми нитями; скорчившись, он лежал на траве. Ярко-красное пятно походило на огонек посреди степи, который не в силах погасить никакой дождь.
Вопреки всем предположениям и недобрым пожеланиям китайское посольство все-таки вернулось в Йенпин и передало Сыну Неба о случившемся, хотя они отлично знали, что бывает с теми, кто приносит дурные вести.
— И вы еще живы? — воскликнул император, вскакивая на ноги.
Он подбежал к высокой ширме, где на шелке были изображены роскошные цветы и кусты, и замахнулся на нее, словно желая вырвать нарисованные цветы. Ширма задрожала, задрожал светло-золотистый наряд императора, задрожал вытканный на нем дракон. Этот дракон бегал с императором туда-сюда по залу дворца, он нагибался, когда нагибался император, угрожающе выпрямлялся, когда император принимал грозный вид, и делал молниеносный бросок вперед, когда император резко поворачивался.
— И вы еще живы? — громко повторил он свой вопрос и повернул голову в сторону своих посланцев, которые сейчас не знали, в чьи глаза им лучше смотреть: в глаза императора или в глаза дракона.
— Чтобы спасти нашу честь, мы главного посла убили, — попытался оправдаться один из них.
Император горько усмехнулся, взял с лакированного столика кипарисовую коробочку с засахаренными орешками и бросил несколько штук в рот. Жуя, он спросил:
— Разве недобрая весть стала от этого доброй? На что годятся послы, которые умными и льстивыми речами не могут заставить вождя варварских племен преклонить передо мной колени!
— Он называет себя Ха-ханом!
— Он себя называет! Он волк, степной волк, который, может быть, и способен зарезать целое стадо овец, но разве он становится от этого гордым львом?
Сын Неба позвонил в серебряный колокольчик.
Появились дворцовые стражи.
— Всех их заточить в подземелье!
Он снова взял со столика кипарисовую коробочку и отправил в рот несколько засахаренных орешков. Снова тронул серебряный колокольчик — и на пороге появился один из его мандаринов{16}. Смиренно согнувшись, он сделал несколько шагов по мягчайшему ковру, приблизился к своему господину.
— Пригласите к вечеру членов Большого Совета на пир!
Когда солнце спряталось за цветущими кустами, а последние ласточки расцарапали своими лапками отливающее пурпуром зеркало озера в дворцовом парке, самые высокопоставленные люди страны, полководцы и мандарины, уже прогуливались по напоенным запахом пионов террасам. Перед дворцом на невысоком круглом возвышении стоял молодой поэт, слагавший гимн в честь этого празднества.
Умолкли птичьи голоса в ветвях.Последнее облачко сдуло с неба.Мы с тобой не наскучим друг другу в веках,И неразлучны вечные мудрые горы и я.
Сын Неба восседал перед бассейном, покрытым цветами лотоса, и с нескрываемым любопытством наблюдал за тем, как закрываются нежно-розовые чашечки цветов, как в мягком вечернем свете темнеют эти бархатистые листочки. Когда все члены Большого Совета заняли свои места, император несколько раз ударил в ладони.
Раздвинулся шелковый занавес, зазвучала музыка, и к гостям императора на выложенный золотыми узорами, сверкающий пол зала выпорхнула девушка, красивая, как молодая луна, с телом гибким, как у молодого кипариса.
— Она танцует не хуже нашей легендарной танцовщицы Пан! — воскликнул Сын Неба. — Разве от легчайшего прикосновения ее ног не раскрываются вновь заснувшие было цветы лотоса? Разве всем вам это не кажется?
Полководцы и мандарины не сводили глаз с золотистого сверкающего пола с узорами, точь-в-точь похожими на цветки молодого лотоса, и почтительно кивали, низко-низко склоняя свои седые головы, но когда император вторично ударил в ладони, они задрали головы к потолку: девушка быстро сбросила с себя затканную жемчугом платье-сетку и с улыбкой полетела к императору через золото, лотосы и драгоценные камни.
После пира и долгого представления знаменитых танцовщиков Сын Неба потребовал от членов Большого Совета, чтобы они подумали, как ему отомстить вождю варварских племен, который вместо того, чтобы почтительно преклонить колени, оскорбил его.
Первым поднялся полководец, которому подчинялись все войска Великой стены. Он потребовал войны и отмщения.
Другой полководец предложил набраться терпения и следить за тем, что предпримут варвары. Кроме того, он потребовал соорудить новую крепость у ближайших ворот Великой стены.
За ним встал главный мандарин. Он сказал:
— Не разумнее ли будет пригласить к нашему двору вождя варваров, именующего себя Чингисханом и объявившего, что он — верховный властитель всех живущих в войлочных юртах и кибитках племен? Пусть падет перед нашим императором на колени и молит его о пощаде!
Сын Неба сидел перед бассейном с лотосами с совершенно непроницаемым лицом: он либо прислушивался к советам, либо совсем не слышал их, когда они ему не нравились. А когда члены Большого Совета начинали спорить и некоторые речи становились скорее крикливыми, чем мудрыми, император отворачивался и подходил к высокому окну, рисовая бумага в котором подрагивала от этих криков. Потом оглядывался на своего слугу. Слуга подбегал к нему и торопливо открывал окно. За террасами с пионами открывалась зеркальная гладь продолговатого озера. У входа во дворец стояли стражи, неподвижные, словно каменные изваяния. Видно было, как из-за гор надвигаются тучи. Император резко повернулся, сделал несколько шагов по направлению к бассейну и сказал, желая положить конец неуместной болтовне:
