Джеймс Купер - Лионель Линкольн, или Осада Бостона

При перечисленіи преступленій Джоба ллца солдатъ становились все мрачнѣе и мрачнѣе.

— Въ этоіъ день, — продолжаль капитанъ, — пострадало много королевскихъ офицеровъ; кто былъ убить въ бою, кто лишился — гмъ! Кхе-кхе! — ноги или руки, а были также и предательски убитые.

— Кровь за кровь! — раздался всеобщій крикъ.

Даже Польвартъ увлекся общимь негьдующимъ чувствомъ и переставъ укрощать солдатъ, самъ закричалъ громовымъ голосомъ:

— Вы помните Дениса Мэкъ-Фюза, убитаго въ окопахъ, когда они были уже почти взяты и когда битва уже кончилась? Отвечайте, негодяй! Не вы ли его убили? Не ваша ли подлая рука совершила это гнусное преступленіе?

Джобъ пробормоталъ очень тихимъ голосомъ, но такъ, что всѣ хорошо разслышали:

— Змѣи изъ преисподней!.. Имъ покажутъ, что такое законъ!

— Убить его! Умертвить! Не долженъ онъ больше жить на свѣтѣ! — закричали самые свирѣпые изъ гренадеръ.

— Тише! — крикнулъ еще громче Польвартъ. — Потерпите минутку! — Я хочу заплатить дань памяти капитана Мэкъ-Фюза. Говорите, негодяй, что вы знаете о смерти гренадерскаго капитана?

Джобъ повернулся къ Польварту и сказалъ ему съ видомъ безсмысленнаго торжества:

— Гренадеры ирландскаго королевскаго полка явились на гору, крича, какъ свирѣпые львы; но они закричали совсѣмъ подругому, когда повалился самый высокій изъ нихъ.

Польвартъ самъ дрожалъ отъ волненія, но все-таки сдѣлалъ солдатамъ одной рукой знакъ, чтобы они сдержали себя, а другой рукой досталъ изъ кармана офицерскій знакъ Мэкъ-Фюза и поднесъ его къ глазамъ идіота.

— Вы знаете, что это такое? — спросилъ онъ. — Чьей рукой была выпущена изъ ружья пуля, прострѣлившая этотъ знакъ?

Джобъ взялъ въ руки офицерское украшеніе и нѣсколько секундъ тупо глядѣлъ на нето, потомъ какъ будто сообразилъ что-то и сказалъ самодовольнымъ тономъ:

— Говорятъ, что Джобъ идіотъ, но стрѣлять изъ ружья онъ умѣетъ.

При этихъ словахъ Польвартъ отшатнулся назадъ, а солдаты окончательно разсвирѣпѣли. Комната наполнилась дикими ругательствами и воплями о мщеніи. Стали обсуждать, какому роду смерти предать убійцу. Въ это время солдатъ, которому было поручено топить каминъ, схватилъ одну изъ горящихъ веревокъ и крикнулъ:

— Сожжемъ его! Это всего лучше! Онъ — исчадіе ада, такъ пусть онъ обратится въ пепелъ.

Предложеніе было встрѣчено свирѣпо-радостнымъ одобреніемъ. Въ тотъ же мигъ около дюжины горящихъ веревокъ повисло надъ головой несчастной жертвы. Джобъ сдѣлалъ слабую попытку отстранить отъ себя жестокую участь, но его руки были совершенно безсильны, а его стоны вызывали только свирѣпый смѣхъ. Его окутало облако дыма. Его одежда стала уже загораться, какъ вдругъ въ комнату вбѣжала какая-то женщина, протискалась сквозь толпу, вырвала изъ рукъ изумленныхъ солдатъ горящія веревки, сдернула съ кровати пылавшее одѣяло, бросила на полъ и затоптала ногами, послѣ чего встала между Джобомъ и солдатами, точно разъяренная львица, защищающая своихъ дѣтенышей. Она стояла и смотрѣла на солдатъ, вся трясясь отъ охватившей ея злобы. Отъ волненія она долго не могла говорить, но потомъ успѣла овладѣть собой и воскликнула съ тѣмъ безстрашіемъ, которое всегда является у женщинъ, когда онѣ придутъ отъ чего-нибудь въ негодованіе:

— Чудовища въ образѣ человѣческомъ! Что вы это дѣлаете? Душа-то въ васъ есть человѣческая, или вы только по внѣшности люди? Кто вамъ позволилъ судить и наказывать другихъ? Нѣтъ ли между вами отцовъ? Пусть они выйдутъ впередъ и посмотрятъ, какъ страдаетъ умирающій сынъ! Кто между вами сыновья? Пусть они взглянутъ на меня и полюбуются на страданія матери. Вы хуже дикихъ звѣрей, ревущихъ въ пустынѣ… Тѣ хоть себѣ подобныхъ жалѣютъ, а вы что дѣлаете?

На солдатъ сначала подѣйствовало горе матери и ея смѣлая неустрашимость, но потомъ они еще громче закричали: — Кровь за кровь!

— Негодяи! Трусы! Подлецы! — кричала безстрашная Абигаиль Прэй. — Солдаты по имени, а no поступкамъ демоны ада! Вы сюда кровь человѣческую пришли пить? Уходите! Идите на сосѣдніе холмы и мѣряйтесь тамъ силами съ мужчинами, которые васъ ждутъ съ оружіемъ въ рукахъ, а этого убогаго оставьте. Не трогайте его. Это и безъ того уже надломленная трость. Стоитъ ли ее доламывать? Его поразила Божія десница, онъ Богомъ отмѣченъ, чтобы васъ пристыдить и отомстить за попираемые вами законы…

Больше гренадеры не въ силахъ были терпѣть. Эта оскорбительная рѣчь раздула искры солдатскаго гнѣва въ цѣлый пожаръ.

Снова началось волненіе и движеніе, снова послышался шумъ и раздались крики:

— Подожжемте домъ! Сожжемте колдунью вмѣстѣ съ ея чортовымъ отродьемъ!

Въ эту минуту сквозь толпу протѣснился человѣкъ огромнаго роста и огромной силы и очистилъ дорогу для какой-то важной дамы, закутанной въ теплую мѣховую мантилью и по всей видимости принадлежавшей къ несравненно болѣе высокому кругу, чѣмъ обычные посѣтители стараго магазина. Ея неожиданное появленіе и аристократическій видъ, при всей наружной кротости, произвели сильное впечатлѣніе на солдатъ. Крики утихли. Послѣ шума настала такая глубокая тишина, что если бы кто-нибудь самымъ тихимъ шонотомъ сказалъ хоть одно слово, это слово было бы услышано.

Глава ХXVIІ

Да, сэръ, я буду благоразуменъ. Если же я буду благоразуменъ, то и поступать буду разумно.

Въ концѣ предыдущей сцены Польвартъ находился въ такой растерянности, что совершенно не въ силахъ былъ реагировать какимъ бы то ни было образомъ на угрозы солдатъ. По своему природному характеру онъ склонялся въ сторону гуманности, но послѣднія слова, сказанныя юродивымъ, пробудили и въ немъ чувство мести. При первомъ взглядѣ на поблекшія, но когда-то красивыя черты матери Джоба онъ узналъ въ ней ту женщяну, которую встрѣтилъ на кладбищѣ у могилы мистриссъ Лечмеръ. Когда она встала передъ солдатами съ неустрашимостью матери, защищающей своего сына, въ ея чертахъ обнаружилось столько достоинства, что у Польварта явилась къ ней невольная симпатія. Капитанъ уже собирался опять пустить въ ходъ, чтобы поддержать усилія Абигаили, все свое вліяніе на солдатъ, какъ вдругъ появилась вышеупомянутая дама и однимъ своимъ появленіемъ вызвала въ солдатахъ реакцію. Польвартъ остался только безмолвнымъ и внимательнымъ зрителемъ того, что потомъ произошло.

Очутившись средя безпорядочной толпы солдатъ, неизвѣстная дама сначала встревожилась и смутялась, но сейчасъ же преодолѣла свою женскую робость, призвала себѣ на помощь все свое присутствіе духа и откинула капюшонъ своей шелковой мантильи. Передъ изумленными зрителями явилисъ блѣдныя, но попрежнему милыя черты Сесили.

— Я не знаю, почему здѣсь всѣ съ такими гнѣвными лицами столпились у постели больного, — сказана она послѣ нѣсколькихъ секундъ глубокаго моячанія. — Если вы задумали протавъ него что-нибудь жестокое, то умоляю васъ вспомнить о своей солдатской чести и объ отвѣтственности, которая на васъ ляжеть передъ вашимъ начальствомъ. Я сама жена военнаго и обѣщаю вамъ именемъ того, это можетъ всегда замолвить слово главнокомандующему, что васъ или простятъ за все, или строго накажутъ — смотря по тому, какъ вы поступите дальше.

Солдаты нерѣшительно переглянулись. Повидимому, они уже хотѣли отказаться отъ мести, но тутъ выступилъ впередъ тотъ самый солдатъ, который предлагалъ сжечь Джоба живьемъ, и сказалъ съ неудовольствіемъ:

— Если вы, миледи, самя супруга военнаго, какъ вы говорите, то вамъ слѣдуетъ знать, какъ горько товарищамъ и друзьямъ предательски убитаго офицера. Позвольте спросить, миледи: что же, по вашему, должны дѣлать гренадеры, когда какой-нибудь идіотъ хвастается при нихъ, что онъ убилъ капитана Дениса Мэкъ-Фюза, ихъ ротнаго командира?

— Кажется, я васъ теперь поняла, — отвѣчала Сесидь. — Я слышала, что этого юношу подозрѣваютъ въ томъ, что онъ былъ на сторонѣ американцевъ въ день той битвы, о которой вы говорите. Но убить человѣка въ сраженіи не значитъ быть убійцей, иначе кто же вы тогда сами? Вѣдь война — ваше ремесло.

Ее перебилъ съ десятокъ голосовъ, почтительно запротестовавшихъ:

— Большая разшща, миледи! То — сраженіе, честный бой, а тутъ было простое убійство.

Много было и еще сказано, чего Сесиль не разобрала и не поняла, потому что было сказано безсвязно и съ обычной ирландской живостью. Когда шумъ улегся, опять выступилъ прежній гренадеръ и объяснилъ Сесили:

— Мидеди, вы сказали сущую правду, и въ то же время не совсѣмъ вѣрно. Когда человѣка убьютъ въ бою, это значитъ ужъ такая его судьба. Ни одинъ настоящій ирландецъ протестовать противъ этого не будетъ. Но вѣдь этотъ негодяй спрятался за трупъ убитаго гренадера, прицѣлился въ нашего капитана и застрѣлилъ его. Вотъ въ чемъ мы его обвиняемъ. Да и стрѣлялъ, онъ уже пбслѣ того, какъ битва была кончена, слѣдоватеньно, смерть капитана была ни на что не нужна. Черезъ нее дѣло не мѣнялось.