Валентин Пикуль - Через тернии – к звездам. Исторические миниатюры
Надя велела прислужнику лавры поставить самовар, строго спросила: куда девалась шуба, где все меха?
– Отвезли к меховщику… на хранение… – соврал тот.
Своих часов Надя не имела, обещая мужу не опоздать к обеду, и вспомнила о часах “дедушки” с 12 апостолами. Обыскав всю келью, не нашла их и снова обратилась к келейнику:
– Послушайте, а где же часы отца Иакинфа?
– Мы их сдали в починку, – нагло отвечал тот…
С каждым разом монахи становились грубее, не хотели впускать женщину в обитель, Надя подолгу барабанила в колокол у ворот, чтобы их открыли. “При виде дедушки я невольно содрогнулась. Переменился он ужасно… громко стонал…
– Обижают… не кормят… забыли… не ел…”
Так записано в ее мемуарах. Она с плачем взмолилась:
– Покормите отца Иакинфа, где же ваше милосердие?
Монах-прислужник назидательно ответил:
– Зачем ему пища земная, если ждет его пища небесная?..
Надя Моллер вдруг ощутила зловоние. По грязной рубашке Бичурина ползали отвратные насекомые. “Наволоки на подушках, простыни – все было грязно и воняло. Закрыт он был ситцевым драньем, из которого торчали клочья ваты. Я приподняла одеяло и отшатнулась: по простыни ползали мелкие белые черви, умирающий дедушка лежал в нечистотах”. Так – в смраде, в гноище, среди ползающих червей и насекомых – церковь оставила умирать человека, далекого от святости; четырежды лауреата Демидовской премии, основоположника отечественной синологии, которая уже затмила востоковедение всей Европы…
– Чего здесь ходите? – вдруг обозлился монах. – Уйдите, и незачем смущать покой умирающего старца…
“Он выждал, пока я оделась, вышел со мною и долго шел молча сзади меня, постукивая клюкой монаха по каменному полу коридора обители. Это было в конце апреля, а в начале мая пошли у нас хлопоты о найме дачи…” Среди бытовых хлопот родственники забыли Бичурина, и лишь 13 мая 1853 года в газете “Северная Пчела” вычитали о его смерти.
– Боже мой! Завтра уже хоронят, – сказала мать.
Всей семьей Мициковы и Моллеры поехали на следующее утро в Александро-Невскую лавру, чтобы не опоздать к отпеванию. Но впустивший их в лавру монах сказал, что они опоздали:
– Мы вашего ученого нехристя уже закопали.
– Господи! Да почему не известили о его кончине? Мы единственные его родственники, – сказала г-жа Мицикова.
– У братии монашествующих нет земных родственников, – отвечал привратник. – Есть один отец небесный…
Никита Яковлевич был погребен на старом Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры, и могила его сохранилась. Позже она была отмечена памятником: подле некрополической справки о датах жизни выстроилась колонка китайских иероглифов. Туристы, посетив кладбище, удивляются – откуда здесь взялись иероглифы? Между тем китайские письмена гласили о Бичурине подлинную истину: “ПОСТОЯННО И ПРИЛЕЖНО ТРУДИЛСЯ НАД ИСТОРИЧЕСКИМИ ТРУДАМИ, УВЕКОВЕЧИВШИМИ ЕГО СЛАВУ”.
Разве не странная судьба выпала этому человеку?
Вольтерьянец-безбожник смолоду, а пошел в монахи.
Всю жизнь прожил в окружении умнейших друзей, а умер в забвении одиночества, окруженный врагами и хапугами.
Наконец, оставил после себя целую библиотеку написанных им книг, но до сих пор еще не все они вышли в свет, и рукописи Никиты Яковлевича продолжают печатать уже в наше время. Ожидает публикации и гигантская книжища “Все проникающее зеркало” об истории Китая, составляющая 16 толстых томов.
Да, умел старик поработать… нам бы так!
В 1953 году ученая общественность нашей страны отметила столетие со дня смерти Н. Я. Бичурина, а в 1973 году состоялась особая научная сессия востоковедов СССР, посвященная двухсотлетию со дня рождения Бичурина.
В одном из докладов о нем были приведены его пророческие слова, сказанные Никитой Яковлевичем еще в 1844 году:
“Очень неправо думают те, которые полагают, что западные европейцы давно и далеко опередили нас в образовании, следовательно, нам остается только следовать за ними. Эта мысль ослабляет наши умственные способности… рассудок наш будет представлять в себе отражение только чужих мыслей, часто странных и нередко нелепых”.
Об этом, читатель, не стоило бы забывать.
Русские, мы всегда и всем будем обязаны России, благодарные за все нашим пращурам… На этом и конец!
Бобруйский “мешок”
Я никогда не бывал в Бобруйске, не знаю, какие в нем (и в его окрестностях) здания прошлого сохранились и какие не уцелели: наверное, местные краеведы знают об этом лучше меня, и все-таки я рискну поведать одну историю, связанную с Бобруйском, а если в чем-то и допущу ошибку, я буду благодарен, если знающие люди меня поправят…
Но для начала нам предстоит потревожить один из томов “Петербургского некрополя” – нужна вот эта могила! Действительный статский советник Виктор Никитич Никитин скончался в 1908 году и погребен на Митрофаньевском кладбище. С этим человеком я познакомился еще в молодые годы, приобретя у ленинградских букинистов его книгу “Многострадальные” – из жизни кантонистов николаевской эпохи, которая была издана в 1872 году. Теперь я знаю, что автор, рожденный в бедной еврейской семье, еще ребенком был разлучен с родителями, его крестили в православную веру под фамилией “Никитин” и поставили в строй кантонистов.
Никитина от казарменной муштры спас красивый почерк. Будучи военным писарем, повзрослев и насмотревшись всякого, дурного и доброго, Виктор Никитич решил испытать свои силы в литературе. Чернышевский, с которым он познакомился случайно, вывел его на писательскую стезю. Ныне совсем забытый писатель, В. Н. Никитин создал немало книг, но почти все его книги посвящены тюремному быту и нравам заключенных. Не надо этому удивляться, ибо чиновная карьера писателя складывалась по Тюремному ведомству, и эта карьера (увы, не литературная!) как раз и вывела автора в столь высокий гражданский чин, что высечен на камне его петербургского надгробия…
Однажды судьба занесла Никитина в Бобруйск, чтобы инспектировать военно-арестантскую роту, и здесь он познакомился с бобруйским комендантом Григорием Даниловичем Бабкиным, который по долгу службы обязан быть “зверем”, но старик, напротив, был большим добряком. Чтобы его не обвинили в “либерализме”, он творил добро из-за ширмы. Да, он ставил перед окнами ширмы и, когда мимо дефилировали арестанты, он швырял в них каждый день по сотне свежих булок, сам оставаясь невидим за ширмами, а солдаты, ловя булки, кричали: “Премного благодарны, ваше превосходительство!” – Григорий Данилович Бабкин, скажу я читателю, имел чин генерал-лейтенанта…
Радуясь свежему человеку из столицы, Бабкин в один из дней пригласил Никитина отобедать к своему столу в квартире, расположенной внутри крепости.
– Я и сам-то, – жаловался старик, – живу здесь в темнице и других неволить обязан… Откушаем, что Бог послал, да поговорим о всяких несуразностях казенного бытия.
Никитин, еще молодой человек, приглянулся Бабкину, в беседе коснулись они и литературы, и коменданту Бобруйска явно захотелось сделать гостю что-либо приятное.
– Хотите, я вас здорово напугаю? – предложил он.
Виктор Никитич сказал, что после частых посещений тюрем и дисциплинарных казарм напугать его трудно.
– И все-таки, – сказал Бабкин, – я приведу вас в ужас.
– Не откажусь и от ужаса, – согласился Никитин.
– Тогда… поехали, – сказал Бабкин.
Уселись в коляску, лошади вынесли их на загородное шоссе. Виднелись вокруг леса и поляны, а вдалеке мрачнело какое-то здание – вроде древней фортеции, строенное на холме.
– Что это там? – удивился Никитин.
– Сейчас приедем, – утешил его комендант.
Приехали, и перед ними, натужно проскрежетав, отворились железные ворота. Разом выбежали солдаты караула, построились, фельдфебель отдал рапорт коменданту.
– А, Гаврилов! – дружески сказал ему Бабкин. – А я тебе гостя привез, давай, милок, тащи ключи от “мешка”…
Никитин заметил, что Гаврилов изменился в лице, при этом солдаты жалобно смотрели на своего “гостя”. Гаврилов, едва переставляя ноги, утащился в караулку и вынес ключи. В стене форта открылась узкая дверь, а там завиднелась узенькая лестница, ведущая наверх. Бабкин подтолкнул Никитина, чтобы шел вослед фельдфебелю, и сказал:
– Ну-ну! Смелее… ну!
Ступени кончились, все трое оказались на каменной площадке перед массивной железной дверью с заклепками.
– Открывать, што ли? – неуверенно спросил Гаврилов.
– Открывай, – велел ему Бабкин.
Руки фельдфебеля тряслись от страха, он с трудом попал ключом в замочную скважину. Открылась железная дверь, за ней и вторая – деревянная. Изнутри пахнуло застоявшимся холодом.
– Мое дело – сторона… пожалте! – сказал Гаврилов.
Тут Бабкин горячо облобызал Никитина, перекрестил его:
– Ну, Витенька, посиди-ка тут да подумай…
