Вадим Полуян - Юрий Звенигородский
— Отправлюсь к государю в златоверхий терем, — решил Юрий. И попросил бывшего дядьку: — Сопроводи меня.
Лето было в разгаре. Тополиный пух плутал в пространстве, попадая в очи, ноздри… Солнечный день слепил. По узким людным улицам кони медленно тащили колесницы, как улитки свои домики, а в домиках-то луноликие подруги кремлевской знати. В опущенном окне кареты конный Юрий встретил постаревшую Елену Ольгердовну. Поздравствовался.
— Как дядюшка?
— Плох Владимир Андреевич. Ох, плох! Увожу в Серпухов. Тут иноземные лекари залечат.
В Набережных сенях столкнулся с Софьей Витовтовной. Великая княгиня выглядела довольной. Может быть тем, что затмевавшая ее свекровь уходит в монастырь? Пухлые щеки ее более набухли, тонкие уста змеились. Принимая поклон деверя, спросила:
— Твоя Настаска-то скоро опростается?
Юрий отвечал учтиво:
— Спасибо на внимании. Анастасия Юрьевна вот-вот должна родить.
Завидно неудачнице! Чужие сыновья колют глаза.
Великий князь принял брата в деловом покое за большим столом, заваленным листами пергамента и писчей бумаги. Он в противоположность татуньке любил письмо.
— Присядь со мною, Гюргя, — придвинул мягкое кресло. — Выслушай известие и просьбу.
Юрий насторожился: братнее лицо не радовало.
— Чего так грустно ожидал, то и случилось. Позавчера Смоленск отдался подоспевшему Витовту.
— Ужели? — вскочил Юрий. И подумал: «Вот он, гром небесный!»
— Чему дивишься? — вскинул хмурые очи старший брат. — Пока твой тесть выклянчивал здесь моей помощи, его бояре, родичи казненных, послали звать Витовта: «Приди скорее, прежде чем ваш князь вернется с московским войском». Тестюшка мой пришел и взял город. Проворный Елисей Лисица пять коней загнал, чтоб срочно сообщить. Теперь ходи и думай: может, так лучше?
Братья помолчали. Юрий в душе не согласился, что так лучше. Однако не имел уверенности, полезнее ли было бы помочь силой Святославичу сберечь свое великое княжение.
Государь-братец попросил:
— Поезжай с матунькой в обитель. Проводи ее: сегодня постриг. Мне недосуг: улан-царевич прибыл из Орды. Надо договориться о подмоге. Не покусился бы литвин на наши слабые окраины.
Юрий наклонил голову. В дверях услышал:
— Зайди вечером. Доставь матунькино благословение. Я инокиню после навещу.
На женской половине встретилась постельница Анютка. Она и доложила Евдокии Дмитриевне о сыне. Юрий был принят в Передней. Великая княгиня-мать вышла, готовая к выезду. Сын бросился к ней:
— Сколь скорбное известие услышал я сегодня! Ты покидаешь мир?
Матунька с сияющим лицом поправила:
— Радостное известие!
Юрий искал причины:
— Что тебя подвигло? Смерть братьев, моих дядей?
Княгиня покачала головой:
— Сие пережила. Все смертны. На все Божья воля. Но вчера во сне я лицезрела ангела. Проснувшись, чувствую: лишилась дара речи. Анютке показала знаками, чтоб подала икону, дабы приложиться к ней в надежде обрести возможность говорить. Постельница в расстройстве чувств не с моего киота сняла образ, а сбегала к себе в спальню, принесла… Гляжу, глазам не верю: архангел Михаил! И, только что не могшая произнести ни слова, я воскликнула: «Он точно в таком виде явился мне!»
Сын вымолвил:
— Ниспосланное свыше чудо!
Евдокия Дмитриевна кивнула:
— Вот оно-то и подвигло торопиться с постригом.
Вышли в Набережные сени. Встретили Галицкого, что расстался с князем перед его свиданьем с государем, сказав: иду, мол, по своим делам. Теперь он будто ждал матери с сыном. Поприветствовал ее и выразил желание:
— Дозволь, великая княгиня-матушка, сопутствовать сегодня твоему уходу.
Она доброй улыбкой разрешила.
В «царицыной», как называла еще мамка Домникея, карете пересекли Великокняжескую площадь, проехали Архангельский собор, помчались правой стороной Спасской улицы к воротам, где за бревенчатой стеной обители, построенной стараниями Евдокии Дмитриевны в честь Вознесения Господня, высился каменный, еще не завершенный храм.
— Здесь я упокоюсь, — взглянула на него великая княгиня, выходя с помощью Галицкого из кареты.
Юрий шел рядом, наблюдая у монастырских врат череду нищих. Вдруг у боярина Бориса вырвался возглас. Но тут же князь был отвлечен голосом нищего-слепца, что от входа в монастырь полз к матуньке, протягивая руки.
— Боголюбивая княгинюшка, кормилица нищих! Ты обещала мне во сне даровать зрение. Исполни же слово твое!
Евдокия Дмитриевна, не обращая на него внимания, как бы нечаянно приопустила длинный рукав тонкого летнего платья. Слепец мгновенно ощутил его в руке, отер глаза и встал с колен.
— О! — молвил, изумленно поводя очами, как бы сызнова воспринимая Божий мир. — О, благодать!
Торопясь, стал земно отбивать поклоны вслед.
Борис Галицкий зашептал Юрию:
— Это же тот самый, Афонка Собачья Рожа, что спьяну в кабаке повторял хульные измышления о вдове Дмитрия Ивановича и ослеп. Вот совпадение!
Князь бросил взор на прощенного слепца:
— Не совпадение, а искупление греха.
Матунька остановила провожатых у привратницкой:
— Не ходи далее, Георгий. — Перекрестила сына. — Будь справедлив во всем. — Еще раз перекрестила. — Государю-брату передай благословение и пожелание наследника. — Галицкому сказала: — Боярин Борис, остерегай князя от дурного. Бог будет тебе судья.
Потомок галицких княжат едва успел припасть к ее руке.
Пришлось вернуться в златоверхий терем не в седлах, как положено мужчинам, а в карете. Будет теперь ветшать богато изукрашенная колесница без царицы.
Юрий жалел, что матунька не разрешила переступить порога женской обители. Где-то в глубине души лелеялась надежда хоть на миг узреть бывшую мамку Домникею, в иночестве Мелетину.
Галицкий же по пути вспомнил, как при нашествии Тохтамыша великая княгиня доверила ему на сохранение великокняжеские ценности, и как он справился с таким труднейшим делом, приобретя боярство. Юрий, слушая воспоминания бывшего дядьки, думал о Настасьюшке и с беспокойством повторял мысленно ее слова: «Почаще навещай. Чую, время мое близится». Простясь с боярином у Красного крыльца, высказал просьбу:
— Загляни к моей княгине. Как она там?
Полный пережитых впечатлений, поднявшись в златоверхий терем, младший брат не постучался к старшему. Вошел, задумавшись, в государев деловой покой и тут же поругал свою забывчивость. Застал, чего не хотел видеть и слышать.
Брат бегал по покою, потрясая кулаками. Вдругорядь свергнутый смоленский князь стоял, потупясь.
— Ты, — кричал Василий, — ты виноват! Мыслил обольстить меня лукавыми словами. «Будь моим великодушным покровителем! — передразнил великий князь несчастного союзника. — Будь государем моим и смоленским! Желаю лучше служить тебе, нежели зреть иноплеменника на престоле Мономахова потомства!» Лестные глаголы! Что за ними? Смоленск не мог сдаться Литве без твоего ведома.
Убитый горем Святославич заверял:
— Бояре, говорю, бояре виноваты. Крамольники! Ты медлил, а они…
— Да, — перебил Василий, — я слишком терпеливо медлил. А теперь скажу: нет у тебя защиты на Москве. Нет даже безопасности. Живи, как знаешь!
— Что ж, — пробурчал изгой. — Благодарствую на откровенности. Пойду искать защиту с безопасностью в великом вольном Новгороде.
И, не взглянув на зятя, вышел.
Юрий укорил брата:
— Это чересчур!
Великий князь взял себя в руки, сел в кресло.
— А что мне, воевать с Витовтом за Смоленск? Да я лишусь Москвы! Тесть твой союзник без единого воина за пазухой!
Чуть оба успокоились, завели речь о матуньке. Младший поведал старшему о чуде исцеления слепца. Василий встал, задумчиво взглянул на образ в красном углу, с глубоким чувством тихо промолвил:
— Святая женщина!
Расстались, сговорившись вместе навестить родную инокиню после пострига.
В Набережных сенях к страшному своему изумлению Юрий снова встретил Галицкого. Бросился к нему:
— Что?
Бывший дядька поспешил пошире улыбнуться:
— Поздравляю, князь, со вторым сыном!
Лобзания, объятья и — бегом с Красного крыльца к коням…
В доме, словно в улье, все в движении: челядь снует, сенные девки гомонят, дворский Матюша Зарян с ног сбивается:
— О, господине, пир готовим!
В больших сенях уже — сбор ближних: Данила Чешко, Семен Морозов, прибывший недавно по удельным надобностям звенигородский молодой боярин Глеб Семеныч. Добрые, приятные люди!
Счастливый Юрий, не дослушав поздравления, опрометью — к жене.
Она лежала в спальне, где нынче с ней простился. Рядом — новый человек, спящий малютка, коего так ждали с обоюдными мечтаниями. Юрий припал к влажному лбу Анастасии.
