Эдуард БОРНХЁЭ - Мститель
— Как так? Уж не провинился ли я в чем-нибудь, не был ли я, чего доброго, дерзким?
— О нет, нет! Но я не желаю, чтобы вы слишком унижались передо мной. Если это будет необходимо, мы сможем снова вспомнить наш уговор, и я обещаю быть таким гордым и суровым юнкером, каким вы только захотите меня видеть. Но пока в этом ведь нет нужды, и… одним словом, я хочу побеседовать с вами как с веселым товарищем и о многом, многом вас расспросить.
«А-а! — подумал Гавриил.— Рыцарской девице наскучило молчать, и она готова, если нет под рукой ничего лучшего, поболтать и с человеком, стоящим ниже ее».— Спрашивайте, фрейлейн Агнес,—сказал он вслух.
— Мой первый вопрос таков: не можем ли мы немного отдохнуть и позавтракать? Здесь такая славная полянка, что было бы жаль пройти мимо, не посидев на ней.
— Этот вопрос заслуживает серьезного внимания,— сказал Гавриил и тотчас же сбросил узел с плеч. Сам он растянулся на траве и стал с удовольствием наблюдать, как Агнес проворно развязывает узел и вынимает копченое мясо и огромную ковригу хлеба.
— У вас есть нож.? — спросила Агнес.
— Да, есть, но берегитесь, чтобы не порезать себе пальцы,— сказал Гавриил и подал ей блестящий острый кинжал, серебряная рукоятка которого была покрыта искусной резьбой и украшена драгоценными камнями. Гавриил сам взял бы на себя труд порезать хлеб и мясо, но не решался: слишком уж приятно было смотреть, как гордая дочь рыцаря приготовляет завтрак.
— О, какая прелесть! — воскликнула Агнес, разглядывая нож.— Откуда он у вас?
— Память о хорошем человеке,— коротко ответил Гавриил.— Но кто вас научил так искусно резать хлеб, фрейлейн Агнес?
— Уж не думаете ли вы, что меня до восемнадцати лет держали в пеленках? — рассмеялась Агнес.— Поверьте, я была бы хорошей домашней хозяйкой.
— Женой помещика,— поправил Гавриил.
— Домашней хозяйкой,— продолжала Агнес, не давая себя сбить,— потому что я вела хозяйство у отца целых шесть лет, с тех пор, как умерла моя мать.
При последних словах блестящие глаза Агнес затуманились. Помолчав немного, она вдруг весело сказала:
— У вас нет никакого основания так низко ценить дочерей помещиков. В нашем роду женщины всегда были образцовыми хозяйками. Одна из моих теток (у меня их несколько) сейчас в Германии замужем за простым ремесленником и очень хорошо справляется с хозяйством, имея всего одну служанку.
— Как же могло случиться, что ваша тетушка вышла замуж за простого ремесленника? — спросил Гавриил.—Ведь по законам этой страны женщина из рыцарского рода не имеет права выйти замуж; за человека низкого происхождения.
Моя тетя и вышла замуж; за этого человека не по закону, а по своей воле. Юноша этот приходил на мызу работать, тетя тогда была еще молодой, красивой девушкой. В одно прекрасное утро они оба исчезли, как в воду канули. Лишь через год родственники узнали,
что тетя в Германии стала женой простого ремесленника. С тех пор наша родня отказалась от бедной тети и не признает ее своей родственницей. Отец мне строго-настрого запретил при нем произносить ее имя. Это меня огорчает — я еще с детства помню, что тетя была красивая и добрая женщина и я ее ужасно любила. Не понимаю, как она могла совершить такой тяжкий поступок; ведь это страшный грех — против воли бога и всей семьи выйти замуж; за низкого человека!
— Разве это был такой уж низкий человек?
— По натуре он таким не был, но ведь он низкого происхождения и все же осмелился рассчитывать на благосклонность девушки из высшего сословия. Разве это не низкий поступок?
— Самый настоящий грабеж и разбой,— холодно подтвердил Гавриил и с аппетитом принялся за еду. Агнес проглотила два-три кусочка, но пища показалась ей невкусной; у нее вдруг пропал аппетит. Она продолжала:
— В нашей семье только я одна время от времени тайком подаю ей весточку и получаю от нее ответ. Я не оправдываю ее ошибку, я считаю это большим грехом, но…
— Разве это не умаляет вашего уважения к тетушке?
— Моей любви к тете это не умаляет. Я могла бы ей простить еще много грехов, пока сохраняются дорогие для меня воспоминания. Правда, ее поступок мне понятен. Ведь она совершила ошибку ради любви, и тот, кто ее соблазнил, был, по крайней мере, чистый
немец, красивый и благовоспитанный юноша; его самым искренним стремлением было и по сей день осталось — сделать тетю счастливой. Но мне совершенно непонятно, как девушки высокого происхождения могут выходить замуж; за эстонских или латышских крестьян, как здесь не раз случалось в эти страшные военные годы.
— Беда заставляет,— улыбнулся Гавриил.
— Даже в самой большой беде человек не должен унижать себя в своих собственных глазах! — воскликнула Агнес, и щеки ее запылали.
— Вы еще не испытали самой большой беды, фрейлейн Агнес.
— Против самой большой беды есть средство— добровольная смерть!
— Смерть — горькое лекарство, фрейлейн Агнес.
— Я скорее бы умерла тысячу раз, чем…
— Чем стали бы женой эстонского или латышского крестьянина, — подхватил Гавриил, так как Агнес не находила подходящих слов.
— Чем сделала бы что-нибудь такое, что сама считала бы неправильным,— с суровой серьезностью добавила Агнес.
У Гавриила появилось такое чувство, будто холодный ветер пахнул ему в сердце и в нем что-то застыло.
«Очень хорошо,— подумал он,— что все это я слышу из твоих собственных уст. Я считал тебя холодной и гордой, но иногда в твоих глазах отражается нечто такое, что противоречит всем моим суждениям и порождает мечты. Впредь буду осмотрительнее. Жаль, что она даже в мужской одежде так прекрасна и чиста, что голос ее так нежен и пленителен. Иначе я бы ее отчитал как следует».
— Господин Габриэль! — сказала Агнес после короткого размышления.
— Опять «господин Габриэль»!
— Я не могу иначе к вам обращаться; по-моему, вы — господин. Но разве это не удивительно, что я досих пор не знаю, кто мой случайный спутник? Вы даже не назвали мне своего полного имени.
— К чему? — сказал Гавриил, пожимая плечами.— Я не из вашего общества, фрейлейн фон Мённикхузен, и не могу остаться вашим знакомым. Дня через два мы, бог даст, доберемся до Таллина и сразу расстанемся — мы ведь и встретились случайно.
— Расстанемся? Почему вы хотите, чтобы мы расстались? — спросила Агнес, оторопев.
— Я боюсь, что если бы вы узнали, кто я, то немедленно прогнали бы меня и прокляли тот час, когда вынуждены были со мной пуститься в дорогу.
— Ну, мы еще посмотрим,— сказала Агнес улыбаясь.— Кто же вы такой?
— Большой грешник,— холодно ответил Гавриил.— Самый низкий из людей, ибо в моих жилах течет крестьянская кровь.
6
Кто был Гавриил?
Гавриил ошибался, полагая, что эти слова, как удар грома, поразят гордую рыцарскую дочь. Вначале Агнес, действительно, немного испугалась, но уже через минуту с ласковым недоверием посмотрела Гавриилу в глаза и, улыбаясь, сказала:
— Вы шутите?
Гавриил решил, что нужно действовать резче: он испытывал странное желание показать высокородной девице, что он гордится своим низким происхождением.
— Я не только из крестьянского сословия,— сказал он жестко, — но моя мать, кроме того, была дочерью эстонского крестьянина, то есть крепостного, так что я потомок крепостного раба.
— Почему вы стараетесь себя принизить? — спросила Агнес слабым голосом.
— Я вовсе не стараюсь себя принизить,—сухо возразил Гавриил.— Вы желали знать, кто я такой, и я исполняю ваше желание. Вы глубоко ошибаетесь, думая, что я стыжусь своего происхождения. Нисколько! Я горжусь тем, что в моих жилах течет кровь доблестного, но несчастного народа. Разве может быть для меня позором то, что предки мои были насильственно обращены в рабство? Если человек без всякой вины попадает в тюрьму, разве это позорно? Вы сами еще вчера были богаты и свободны, как королевна, а сегодня вы несчастная беженка — так разве вы себя за это презираете? Мои предки отважно сражались за свою свободу, и дух вольности и поныне не угас в их потомках. Мой дед возглавлял тех крестьян, которые шестнадцать лет тому назад были грозой для немецких рыцарей. У вас есть причина еще сильнее ненавидеть меня, чем презирать. Ведь это от руки моего деда пал в битве при Ко-
лувере отец вашего жениха, Иоган фон Рисбитер. Крестьяне тогда не добились успеха. Они проиграли битву, дед мой попал в плен и по приказу вашего отца был, как мятежник, предан мучительной смерти.
Агнес широко раскрытыми глазами взглянула на Гавриила и произнесла, бледнея и запинаясь:
— Вы знали все это и все-таки… все-таки спасли мне жизнь!
— Я не сражаюсь с женщинами,— с улыбкой ответил Гавриил.
— Вы должны были бы жестоко меня ненавидеть! — воскликнула Агнес, скрестив руки на груди.
— Нет, я не питаю к вам никакой злобы. Я охотно спас бы вас из во сто раз большей беды, но полагаю—как вы и сами теперь видите,— что я могу быть вашим… знакомым только пока это крайне необходимо. Но чтобы вы окончательно убедились, насколько я заслуживаю вашего глубочайшего презрения и ненависти, выслушайте и еще кое-что: мой отец был русский, и всего несколько недель назад я сам состоял в русском войске, то есть был врагом вашего народа и орденского государства.
