Элизабет Фримантл - Гамбит Королевы
Уильям тоже заметил ее. Сердце колотилось часто-часто, кажется, оно вот-вот вырвется из груди. Прошло столько времени – и все же вот он, ее любимый Уильям!
– А вот и моя Дот! – воскликнул он. – Моя милая Дот!
– Уильям, ты вернулся, – просияла девушка.
Зверек воспользовался случаем и вырвался, но Уильям схватил его.
– Очень похож на тебя, – насмешливо заметил он, щекоча зверька под подбородком, как младенца.
Дот опустила взгляд в пол. Он что же, издевается над ней? Неожиданно Уильям засмеялся, и Дот сообразила, что он пошутил. Он вернул ей обезьянку, погладив ее по руке.
Она улыбнулась ему; ей хочется обнять его здесь же, при всех, прижаться к нему, впиться в него губами. Но он кажется старше, больше… он стал другим. Волосы у него длиннее, а пальцы не испачканы чернилами. Она заметила у него на подбородке темную тень там, где раньше был лишь намек на бороду, и одет он нарядно, его куртка расшита серебряными аксельбантами. Даже пахнет от него по-другому, какими-то сладкими духами. Она прекрасно его знает, но теперь он немного чужой, и Дот застеснялась.
– Где ты был? – еле слышно спросила она.
– В Девоне, – ответил он. – И думал о тебе каждый день.
Сердце Дот забилось еще чаще, она заплетающимся языком произнесла:
– И я тоже.
Франсуа вдруг схватил серебряный аксельбант у него на дублете. Уильям улыбнулся, Дот смотрела на его скошенный зуб, и внутри у нее все сжималось. Обычно она не лезет за словом в карман, но сейчас от его близости голова у нее пошла кругом. Ей хотелось зарыться носом в его шею, насладиться его запахом.
– Кто это такой? – спросил Уильям.
– Франсуа. Его подарили королеве.
– Значит, теперь ты – хранительница королевской обезьяны?
Уильям беззлобно поддразнил ее, а она не могла придумать остроумный или веселый ответ. Оба помолчали.
– Я читала, – выпалила она.
– Моя прилежная Дот!
Ей хотелось рассказать ему все: как они выносили из покоев королевы запрещенные книги. И что теперь все придворные дамы вне себя от страха. Анну Аскью освободили за недостаточностью улик… Уильяму наверняка все уже известно, ведь он тоже один из них. Принадлежит ли Дот к доверенному кругу? Наверное, раз она столько раз проносила во дворец предосудительные книги и знает столько тайн.
– Все было… – начинает она, но ее перебивают:
– Вижу, вы знакомитесь с моей ручной обезьянкой.
Сама Катерина неслышно подошла к ним.
Уильям упал на одно колено:
– Да, ваша светлость. У вас красивый зверек.
– Вообще-то от него больше хлопот, верно, Дот? Но его подарил мне вы знаете кто, поэтому, к сожалению, я не могу с ним расстаться… Рада видеть вас, Уильям Сэвидж. Мне недоставало вашей музыки. Как поживает ваша жена? Благополучно ли она разрешилась от бремени?
Дот кажется, будто под ней разверзлась земля. Жена?! Она, конечно, знала, что когда-нибудь Уильям должен жениться, но считала, что до этого еще далеко, и втайне питала немыслимые надежды, из-за которых теперь ей кажется, будто ее жизнь кончилась.
Королевский шут иногда выбирает жертву, которую унижает, но так ловко, что жертва ничего не понимает до тех пор, пока шутка не кончена. У него уже есть жена! Дот смотрела на Уильяма, ожидая объяснения, но тот отвернулся к королеве. Да и что тут скажешь? Он женат, а она – всего лишь простушка Дот Фонтен; вот и все.
Ей с трудом удалось сохранить внешнюю невозмутимость. Дот развернулась, собираясь уйти, но обезьяна не отпускает дублет Уильяма. Королева смеется, шутит.
Уильям покраснев, пытался разжать цепкие пальцы зверька. Дот, которой отчаянно хотелось уйти, дернула мартышку. Рукав порвался по шву, что вызвало взрыв смеха. Вокруг них уже собралась небольшая толпа, и Дот охотно провалилась бы сквозь землю от стыда.
Появилась Джейн, новая шутиха королевы. У нее большое круглое лицо, беспокойные глазки. Она говорит так, словно перебрала эля. Почти всегда она несет всякий вздор, бормочет бессмысленные стишки, болтает, что в голову взбредет. Впрочем, иногда ее слова бывают на редкость прозорливы. Она как будто вслух произносит то, что другие не осмеливаются сказать. Джейн протолкнулась вперед и, глядя Франсуа в глаза, хлопнула себя по плечу. Франсуа тут же запрыгнул на нее и уселся с самодовольным видом.
– Чем выше сядет обезьяна, – заплетающимся языком говорит Джейн, – тем лучше виден ее зад.
Ее слова сопровождаются новыми взрывами смеха.
Дот словно приросла к месту; ей очень хотелось уйти, но она не знала, как это сделать. Катерина заметила, что ей не по себе, и тихо сказала:
– Ты иди, Дот. Я обо всем позабочусь.
Дот убежала, оставив Франсуа, вниз по черной лестнице. Она вышла к воротам, прошла мимо стражников и направилась к Темзе.
Улицы были запружены народом; ехали повозки, кричали зазывалы, нахваливая свои товары. От того, что на Дот добротное черное платье, ее принимают за состоятельную покупательницу. Через каждые несколько шагов ее останавливают торговцы, призывая потратить деньги, которых у нее нет. Некоторые вели себя довольно напористо; Дот была даже рада, что у нее ничего нет, так ее невозможно ограбить.
Начался отлив; у кромки воды видны отложения ила. Несколько мальчишек рылись в грязи, надеясь найти оброненные монеты или ценные безделушки. От черного ила поднималась страшная вонь. Две чайки кричали и дрались над рыбьими костями. Еще одна чайка, крупнее, с большим изогнутым клювом, камнем упала сверху, выхватила добычу и уселась на причальный столбик. Две чайки, оставшиеся ни с чем, продолжали рыться на берегу. «Так всегда, – думала Дот. – Сильные берут себе самое лучшее, а слабым остается только жаловаться».
Она стояла на берегу и смотрела, как солнце медленно садится за реку. Где-то вдали море; там король сражается с французами – при дворе только об этом и говорят. А если утопиться? Разбитое сердце камнем утянет ее на дно, в глубину… Дот живо представила, как над ней смыкается вода, а потом ее уносит вниз течением и над ее трупом дерутся чайки.
Она ощупала пенни, монетку, зашитую «на счастье» в подол платья. Интересно, что подумают ее родные, если она исчезнет? Они так далеко… Пройдет не один месяц, прежде чем они узнают о ее гибели. Как будто была другая девушка, из другого мира, которая прожила всю жизнь в Стэнстед-Эбботс, любила Гарри Дента и хихикала с подружками на деревенской площади. Ей отчаянно хочется вернуться к прежней простоте. Живи она в родительском доме, сейчас у нее уже был бы целый выводок ребятишек, пьяница муж и ничего, кроме похлебки на ужин… Все как у всех.
Во дворце Дот никогда не приходится голодать. Кроме того, теперь у нее есть приданое. По словам нотариуса, Мег завещала ей четыре фунта в год, больше, чем Дот может себе представить. Так что она – богатая наследница. Зато теперь, если вдуматься, у нее гораздо больше забот. За красивыми гобеленами таятся враги. Она должна все время держать язык за зубами. Если бы не Катерина, которая защищает ее, ее давно бы уже съели заживо. На нее давит бремя тайны: она никому не должна рассказывать о книгах, богословских беседах, проповедях женщины по имени Анна Аскью, о синяках и кровоподтеках на теле королевы. Кроме того, она должна молчать о том, что произошло в замке Снейп. Тайны давят на нее, распинают, как Христа. А еще Уильям Сэвидж… «Моя Дот, моя любимая Дот…» А оказалось, что она – пустое место, и все ее надежды разбились вдребезги. Нет, она не станет думать об Уильяме. Во-первых, он никогда не был «ее Уильямом». Теперь Дот притворится, что его не существует.
Смерть Мег словно пробила дыру в ее груди. Бедная Мег, которая истаяла у нее на глазах. Вспоминая о ней, Дот понимала, что они с Мег были близки, как сестры. Никто не запрещал высокородной Мег Невилл делиться самыми сокровенными мыслями с простушкой Дот Фонтен, самой обыкновенной служанкой, хотя Дот и подарили хорошие платья и она никогда не голодала. И лишь на несколько месяцев – Дот про себя называла их «временем Елизаветы» – они оторвались друг от друга. Впрочем, разрыв оказался недолгим.
Елизавета словно околдовывает людей; она так устроена. Она очаровывает всех, кто ей почему-либо нужен, и безжалостно избавляется от тех, кто ей наскучил. Дот несколько раз видела, как она это делает. Мег она ни в чем не винит. Бедняжка Мег! Кашель свел ее в могилу. Четыре фунта в год не возместят ей утрату Мег… Ели завета не любит никого, кроме, пожалуй, Катерины. Однако девчонка так подольстилась к королеве, что та не видит, какая Елизавета на самом деле. Зато она, Дот, видит все; она не позволит этой девчонке встать между ней и Катериной, потому что, кроме Катерины, у нее никого не осталось на свете. В неблагородном происхождении есть свои плюсы. Для Елизаветы Дот – всего лишь серая мышка, которая тихо прибирает комнаты и не представляет никакой угрозы.
Она медленно возвращалась во дворец по оживленным городским улицам. Тепло, и площадь перед дворцом кишела народом; всем хочется насладиться солнцем. Группа девочек во что-то играет; они подпрыгивают, стараясь увернуться от уличных собак, которые шныряют у них под ногами в поисках объедков. К стене прислонились мужчины с кружками эля; они смотрят на девочек, переговариваются и хохочут. Болтают женщины, сбившись кучками; они держат на руках младенцев. Дот сейчас могла бы быть одной из таких женщин, если бы ее жизнь круто не изменила свой ход. Зазвенел колокольчик городского глашатая; он закричал:
