Желтая жена - Садека Джонсон
Монро с любопытством рассматривал новорожденную сестру, осторожно прикасался к ней, гладил по голове и целовал в щеку. Поскольку он совсем недавно был отлучен от груди, я старалась не кормить малышку в его присутствии и, когда наступало время кормления, уносила ее наверх. После того как Монро немного привык к нашим встречам и перестал слишком бурно реагировать на появление Эстер, я стала усаживать его рядом и, прижимая к себе сына и дочь, пела им те же детские песенки, которые пела мне мама. Эти несколько часов, проведенные с детьми, были лучшими моментами дня и за долгие месяцы пребывания в тюрьме более всего походили на состояние, которое можно было назвать покоем и миром.
Когда Эстер исполнилось три месяца, Тюремщик решил устроить вечеринку в честь ее рождения. Он пригласил три семейные пары: Сайласа Омохундро, Гектора Дэвиса и Дэвида Пуллиама. Все трое владели тюрьмами в Ричмонде и торговали живым товаром. Я мало что знала об этих людях и никогда не встречалась ни с одним из них, однако Тюремщик потребовал от всех нас, чтобы мы из кожи вон вылезли, готовясь к торжеству.
– Это должен быть королевский прием! Эстер достойна лучшего, – неустанно твердил он. О своих планах Лапье сообщил всего за неделю до назначенного срока, и теперь слуги сбивались с ног, стараясь поспеть вовремя.
К празднику зарезали выращенную Элси свинью, Джули обчистила овощные грядки позади кухни, Томми усадили полировать столовое серебро, Бэзил заново белил дом, а Эбби отправили в кондитерскую покупать сласти. Элси пришла в ярость, когда выяснилось, что ее лишили возможности приготовить десерт. Но это было разумное решение, поскольку кулинарные таланты нашей кухарки ограничивались в основном яблочным пирогом, да и то она клала слишком много начинки, так что в результате пирог напоминал кашу из теста и яблок.
Тюремщик настоял на том, чтобы мне сшили новое платье. Ателье, куда он отправил меня, находилось на Грейс-стрит. Поначалу прием, оказанной немкой-портнихой новой клиентке моего круга, был более чем прохладным. Она небрежно сняла мерки, допустив несколько ошибок, и была крайне удивлена, когда я указала на них. Затем немка попыталась отговорить меня от выбранного материала, поскольку он был слишком дорогим. Когда же я сослалась на Рубина Лапье, женщина мгновенно переменилась: превратилась в саму любезность и бросилась помогать мне советами. Подобное лицемерие раздражало. И все же эффект, произведенный одним только упоминанием имени Тюремщика, не мог не впечатлить.
Накануне торжества я передвинула мебель в гостиной, чтобы сделать комнату более просторной, собрала композицию из цветов и фруктов для украшения стола и помогла Эбби вытереть пыль в главном холле. Прежде в доме Тюремщика никогда не устраивали приемов, и потому экономка не знала, как следует подавать блюда и как вести себя, обслуживая белых гостей. Я научила ее этим премудростям: спина прямая, плечи расправлены, выражение лица «вижу, но не слышу».
Жизнь в городе отличается от жизни на плантации. В городских домах не принято использовать панкхи[23], а открывать окна из-за долетавших снаружи звуков и запахов тюрьмы я не любила. Но поскольку летом в комнатах становилось душно, выбирать не приходилось. Чтобы заглушить тюремный смрад и отпугнуть насекомых, я решила зажечь свечи, предварительно опрыскав их духами, к тому же канделябры придавали гостиной и столовой нарядный вид.
Пока я готовилась к торжественному выходу, Эстер лежала на кровати и сосредоточенно жевала собственный кулак.
Джули затягивала на мне корсет.
– Достаточно? – спросила она.
– Потуже.
– Но, мисс, вы и так едва дышите.
– Давай еще немного. – Я сделала глубокий вдох.
Джули справилась со шнуровкой, помогла надеть нижнюю юбку-кринолин и подала платье из бело-голубого муслина с широкой атласной вставкой на лифе. Никогда в жизни у меня не было столь элегантного наряда. Глядя на себя в зеркало, я подумала, что мама осталась бы довольна тем, как я сумела распорядиться ситуацией, в которой оказалась. Сколько я себя помнила, она не уставала твердить, что мне не следует думать о себе как о рабыне. Сегодняшний прием даст возможность применить мамины наставления на практике. Надевая новенькие шелковые туфли, я старательно гнала от себя другую мысль, которая настойчиво стучала в висок: а что на это сказал бы Эссекс? Неужели и он счел бы мое поведение правильным? Возможно, когда обстоятельства сильнее тебя, нужно отбросить чувства и жить дальше.
Джули нарядила Эстер в белую атласную рубашечку и повязала вокруг головки голубую ленточку, сочетавшуюся по цвету с моим платьем. Когда мы были готовы, пришел Тюремщик. Прежде чем войти, он деликатно постучал в дверь. Его темно-синий жилет и василькового цвета шейный платок также гармонировали с нашими нарядами.
– Вы обе чудесно выглядите, – сказал он, прижимаясь щекой к моей щеке.
– Спасибо.
– А у меня для вас сюрприз. Бери Эстер и спускайся.
Джули подхватила ребенка, и мы двинулись вниз по лестнице. В гостиной нас поджидал незнакомый мужчина, рядом с ним на высокой треноге стоял деревянный ящик – фотографическая камера.
– Наша первая семейная фотография! – торжественно объявил Тюремщик. Он взял меня под руку и подвел к своему любимому викторианскому креслу с мягкой спинкой.
Семейная фотография без Монро? Я нахмурилась. Но, как бы ни было обидно, зная Лапье, я понимала: лучше помалкивать и не задавать лишних вопросов. Изобразив на лице нечто вроде счастливой улыбки, я опустилась в кресло и крепко прижала к себе Эстер.
* * *
Приглашенные являлись парами. Тюремщик вывел меня в холл и поставил рядом с собой встречать гостей.
– Гектор, друг мой, позволь представить: Фиби Долорес Браун, хозяйка дома и мать моей дочери Эстер Франсин Лапье.
Впервые Лапье отрекомендовал меня подобным образом. Я почувствовала, что краснею.
– Добрый вечер. Рад знакомству. – Мужчина поцеловал мне руку.
– Поздравляю, – подала голос спутница мистера Гектора Дэвиса. – Материнство вам к лицу. А я Энн. – Женщина улыбнулась.
