Палестинский роман - Уилсон Джонатан
Автобус следовал за бронированным автомобилем, пока тот не свернул направо к казарме. Один солдат придерживал на голове берет, чтобы не сдуло.
— Вот мы и приехали, — сказала Майян.
— Слава Богу, — ответил Кирш.
Водитель затормозил. Впереди, на склоне холма, виднелась колония пионеров-переселенцев: маленькие домики, сложенные из каменных блоков, в окружении молодых эвкалиптов — они сильно пахли, но почти не давали тени. Кирш глянул на узкую тропинку, что змейкой тянулась вверх. У него не было уверенности, что по такой жаре он сумеет добраться до вершины — с тех пор, как они остановились, жара резко усилилась, а будет еще жарче.
Кирш и Майян подождали, пока другие пассажиры — две монахини и многочисленное арабское семейство — вылезут из автобуса, затем Кирш медленно поднялся. Выпрямляя ногу, поморщился от боли. Майян вышла первой, спустилась на землю и подала ему руку, но он сделал вид, что не заметил. Поблизости в тени сосен стояла гостиница с беле ними стенами. Майян указала на нее.
— Можете здесь переночевать, — сказала она, понимая, что Киршу трудно карабкаться в гору. — Утром, когда будет попрохладнее, я спущусь и помогу вам подняться наверх.
— А вы? Где живет ваша подруга Роза?
— Она работает в усадьбе. — Майан указала на большой дом на вершине холма, — в администрации колонии. Она и живет там же, ей комнату выделили. Но если вы богатый турист, можете выпить чаю у них на террасе.
— Хорошо, — ответил Кирш. — Если сумею туда взобраться, я так и сделаю. На самом деле я не я, если туда не долезу. А раз уж я такой богатый, приглашаю и вас на чаепитие.
— С удовольствием.
Теперь, когда закончилась их совместная поездка, ненадолго их сблизившая, Кирш чувствовал себя немного неловко. Решение поехать с Майян он принял впопыхах, и теперь ему было странно оказаться на этом аванпосту переселенцев. Хотя все в Рош-Пинне было устремлено в будущее, он чувствовал себя так, словно попал в прошлое или вообще в безвременье. Но все равно он был рад, что Майян рядом, ему нравилось ее открытое лицо, острый ум. Казалось, она может разом решить все его проблемы — хотя, разумеется, это не в ее силах.
— Я провожу вас до гостиницы, — сказала она и подхватила оба саквояжа, свой и Кирша.
Он робко запротестовал, но она действовала решительно — медсестра как-никак, — а он за недели болезни уже привык слушаться.
Майян надела соломенную шляпу, и они пошли к гостинице.
— Вы всех подбадриваете, — спросил Кирш, — или только меня?
Майян поставила саквояжи между двумя большими кадками с розовой и белой мимозой.
— Вы со мной заигрываете?
— Не уверен.
Беленые стены в номере слишком напоминали больничные, но у Кирша не было выбора. Во всяком случае, здесь чисто, и кровать удобная. Его проводила сюда девочка с длинными косами, словно сошедшая со страниц сказки братьев Гримм. Она была дочерью владелицы, застенчивой польской еврейки с необычно длинным тонким лицом и светло-зелеными глазами. Пока Кирш расписывался в книге постояльцев, отец девочки сидел в углу на табуретке и громко хрустел соленым огурцом. Напротив него араб средних лет, в черном тюрбане и кафтане, прихлебывал кофе из крохотной чашечки, а стол перед ним был завален грязной посудой. Похоже, кроме Кирша, других постояльцев здесь не было.
Он лежал на кровати и ждал. Майян отправилась искать Розу: если та свободна, девушки вернутся, и они вместе поужинают, в противном случае Майян придет одна. Кирш снял рубашку и брюки и повесил их на стул. Он бы и поспал, если бы не комар, гудевший над ухом. Кирш хлопнул по щеке, гудение прекратилось, но только на краткий миг. Он сел на кровати и взглянул на ссохшуюся ногу, тонкую, как прут, и белую, как кость. Мелькнула мучительная мысль: может, он и приехал в Палестину для того, чтобы получить увечье, хотел повторить судьбу брата, а вовсе не избежать его участи? Что ж, в таком случае он получил то, что хотел, и теперь знал, как и все побывавшие на войне, что игра не стоит свеч. Лежа на кровати, он тщетно боролся с жалостью к себе: Филоктет и его гнойная рана[71]. Натянул простыню до самого подбородка, но как укрыться от всего, что случилось в последние месяцы?
Перед тем как раздеться, он ссыпал все содержимое карманов в стеклянную пепельницу на прикроватном столике: ключ от иерусалимской квартиры, несколько монет и пуговицу, найденную во дворе Блумберга: ее он хранил теперь скорее как талисман, а не как улику. Медсестра в Шаарей-Цедек выложила ее из брючного кармана, когда разрезала на нем штанину, чтобы высвободить ногу. Он протянул руку, взял пуговицу, посмотрел на герб и опять положил в пепельницу. Возможно, Джойс лгала ему с самого начала. Вспомнил, как она гладила военного по затылку, и его бросило в жар.
Прошло немного времени, он встал с кровати и подошел к окну. В начале поездки Майян ему сказала, что по весне здешние холмы сплошь покрыты красным льном и голубым шалфеем и что когда она, всего через несколько дней после приезда в Палестину, впервые сюда попала, здесь был сплошной зеленый ковер, испещренный кремовыми и желтыми цветочками. Когда Кирш смотрел на выжженные солнцем поля, каменистые и пыльные, подрагивающие в знойном мареве, трудно было даже представить себе подобное буйство красок. Может, это оттого, что он утратил способность воспринимать красоту и радоваться ее проявлениям? С тех пор как с ним случилось несчастье, он видит во всем — и в собственной душе, и в жизни других — только мрачную сторону. И люди как Майян, внешне такие жизнерадостные, вызывали у него недоверие: копни поглубже, думал он, а там беда на беде.
Кирш смотрел из окна на дорогу. Там, где автобус высадил пассажиров, горделиво стоял одинокий аист, будто ожидая следующего маршрута в город. К гостинице подкатил бронированный автомобиль, Кирш его уже видел раньше. Судя по всему, солдаты-индийцы сошли в лагере, остался один водитель. Ему вдруг отчаянно захотелось перемолвиться словом хоть с каким соотечественником — вот уж чего не ожидал. Он натянул брюки — нелегкая задача, учитывая, что колено еле сгибалось, — накинул рубашку и босиком вышел из номера. Опираясь на палку, поспешил к гостиничному холлу, но когда доковылял, водитель-британец, кряжистый коротышка с копной рыжих кудрей, уже шел обратно к автомобилю, держа в каждой руке по открытой бутылке пива и отхлебывая из них поочередно. Судя по румянцу, это была не первая его выпивка за этот день.
— Эй, — прокричал Кирш. — Ты из лагеря?
Водитель обернулся, спрятал бутылки с пивом за спину и смерил Кирша суровым взглядом. Кирш заметил у него на рубашке сержантские нашивки.
— Допустим, а тебе что за дело?
— Да так. Просто ищу, с кем бы выпить.
— Вот как… — Сержант с подозрением смотрел на Кирша.
— Слушай, мне до лампочки, — Кирш кивком указал на бутылки.
— До лампочки ему… А вообще-то тебе какое дело?
Кирш только пожал плечами. Нелепая ситуация: сначала человек напрашивается в компанию, а потом признается, что он полицейский.
— Слушай, инвалид, ты чего ко мне привязался?
Он подошел к бронированному автомобилю и сел за руль.
— Погоди минутку! — крикнул Кирш. — По-моему, мы с тобой встречались. Ты был в иерусалимском участке? Ты случайно не приятель Сэма Картрайта?
Сержант уже собирался повернуть ключ зажигания, но передумал и обернулся к Киршу. На лице мелькнула слабая улыбка узнавания:
— А, так это ты та сволочь, из-за которой его подстрелили. Что ты здесь делаешь? Хотя мне на это плевать.
— Подстрелили из-за меня? Вот уж… — Кирш хотел сказать: «Подстрелили как раз меня», но было уже поздно. Сержант запустил двигатель.
— Сукин сын! — крикнул он, отъезжая. — Лучше выпью со своими негритосами.
Кирш вернулся в номер, уселся на железную кровать, подложив под спину подушку, и стал ждать возвращения Майян. Ему даже не пришло в голову прихватить с собой в дорогу какую-нибудь книгу. Где-то возле гостиницы работник опорожнял мусорный бак. Слабый запах мимозы, доносившийся из открытого окна, сменился другим, горьким: кто-то разбил бутылки с пивом возле лондонского паба.
