Евгений Федоров - Демидовы
Держась за изгородь, Никита старался обойти стороной непролазную грязь. Сельские избенки низко сгорбились; серыми и бесприютными казались они под осенними тучами. У кузницы лежала перевернутая и заляпанная грязью двуколка; кузнец и ямщик топтались по грязи, разглядывая сломанную ось.
Демидов вошел в ямскую избу. Направо, в огромной черной пасти печи, пылало яркое пламя; костлявая стряпуха с испитым лицом гремела ухватами. Прямо за широким столом сидели бородатые широкоплечие мужики, ели кашу. Над мисками дымился пар; в горнице пахло дегтем, капустой и острым потом. Мордастый меднобородый ямской староста, облапив жбан, пил из него кислый квас.
— Хлеб да соль! — поклонился Никита, огладил мокрую бороду и скинул шапку.
Черномазый румяный ямщик приветливо кивнул Демидову:
— Садись с нами, проезжий!
— Спасибо на том, — сдержанно отозвался Демидов. — Мне коняг надо.
Староста оставил жбан, крякнул, утер руками рыжую бороду.
— Надулся-таки! — сказал он. — Ты, милай, не стесняйся! Мы заезжие, купецкие товары везем.
— Где хозяин яма?
— На полатях отлеживается, старый! Кони ямские в разгоне, да и погодка-то.
Ямщики дружно работали деревянными ложками, чавкали. Делать нечего; Демидов сбросил дорожный кафтан, попросил стряпуху:
— Посуши, хозяюшка…
Он присел, пригляделся к народу. Ямщики были на подбор крепкие люди.
Стряпуха подала запеченную рыбу. У старосты от сытости сонно слипались глаза, но от рыбы не отступился. За ним потянулись ямщики; они брали ее руками, жирные пальцы обсасывали.
От печки шло тепло. Демидов подставил спину.
— Колесо стерял, вот какая грязища, — пожаловался он ямщикам.
Бородатый ямщик отложил ложку в сторону, разворошил бороду:
— Ох, борода-бородушка, тридцать рублев в год за тебя плачу в царскую казну.
— А ты сничтожь ее, — ухмыльнулся Демидов, — легче будет.
Ямщик угрюмо поглядел на черную бороду Никиты, рассердился:
— Я-то тридцать рублев плачу, а борода помене твоей. Где тут толк, братцы, все бороды в одной цене ходят. — Ямщик положил руку на стол и стал загибать пальцы: — Сам суди: рази все едино? Скажем, есть борода клином, а то лопатой, а вот борода козлиная, а то борода мочальная; все-то по тридцати рублев ходят. Я вот с тебя, купец-молодец, и все сто целковых сгреб бы…
Демидов прибеднился:
— Кабы я в купцы вышел, все бы два сот отвалил, а то приказчик, да самый маленький.
— По наряду как бы и приказчик, — крутнул головой ямщик, — а по роже купцу быть…
Никита не откликнулся: закинув за плечи руку, он почесал пригретую спину.
Староста утер рукавом жирные губы:
— А что я вам, братцы, расскажу, что наделал Александра Данилыч Меншиков с воронежскими купцами. Ох, и что было!..
Ямщики, дожевывая пищу, насторожили уши. Стряпуха развесила мокрый кафтан Демидова перед печью; от кафтана поднимался пар. Староста, выждав, пока возросло нетерпение, начал рассказ:
— Красное яичко ко Христову дню преподнес ловкий Александра Данилыч батюшке-царю Петру Ляксеичу. На святой неделе наехал на Воронеж царь, а Меншиков надумал: «Дай угожу, да отменно, его царской милости». Вот!
Ямщик перевел дух, помолчал; на него зыкнули:
— Не тяни, начал байку, досказывай!
— Вишь, братцы, созвал Александра Данилыч всех портных в Воронеже да наказал им сшить новое платье и все такое, даже рубашки, по иноземщине. Мы стояли тогда обозом: решили на святой-то хоть ден двое выстоять. Подошла страстная суббота, и вот перед самой заутреней кличет Меншиков всех именитых воронежских купцов да и говорит им: «А что, господа купцы, каково живете-поживаете да плутуете? Вот неправдами беду на себя и накликали. Примчался ко мне гонец с именным указом его царского величества от Петра Ляксеича, и наказ тот строг, и выбирайте сами, что вам выгодней да сподручнее…»
Староста потянулся к жбану с квасом; посудина была пуста.
— Хозяюшка, налей еще, — попросил староста.
Ямщики закричали:
— Не томи, остуда! Дале что?
Демидов погладил бороду; байка про Меншикова задела его за живое. «Молодец Ляксандра Данилыч, и что такое наделал с купцами?» — подумал он, но сдержался и не спросил.
Ямщик продолжал:
— «А наказ царев таков, чтобы немедля обрили бороды да оделись бы в новое платье, а кто не хочет — готовься в чужедальнюю сторонушку, в Сибирь, а вот на то и подводы готовы, да никто отсель не пойдет проститься с женками да с детками. Выбирайте, купчики-голубчики, любое: либо бороду долой да в новое платье, либо дорожка дальняя на Сибирь».
Купцы бухнулись в ноги Меншикову, поднялся плач да рыдание. «Батюшка ты наш, милостивец, — купцы хватали Ляксандру Данилыча за ноги и лобызали его ручки. — Заступись ты за нас, сирых, перед царем-государем. Легче нам головы стерять, нежели растлить на себе образ божий».
Меншиков ни в какую; видят купцы, не выходит дело, заплакали, да и говорят: «Веди нас в заточение, такая, видно, у нас судьбина, а бород терять не будем…» И тут подходит обоз…
— В Сибирь отправили купцов? — закричали ямщики.
Демидов наморщил лоб. Староста усмехнулся.
— Не отправили, баба попутала.
— Неужто Ляксандра Данилыч на купчиху какую польстился?
— Осподи, какие вы непутевые. Да не Ляксандра Данилыч, а купец помоложе, любя молодую женочку, смалодушествовал. «Буде воля божия», — сказал он, перекрестился и отдал свою браду на растление брадобрею.
Что тут делать? Купцы дрогнули, и один за другим обрили бороды. К заутрене обрядили их в новое платье. Тут царь Петр Ляксеич в церковь подоспел, глянул на купцов и диву дался: «Данилыч, что это за народ?» — «Да это, ваша светлость, царь-государь, купчишки наши, чтобы порадовать вас, рыло свое оскоблили». — «Ох и молодцы же! — обрадовался царь и пошел с купцами христосоваться…»
— Гей, лешие, чьи кони? — закричали вдруг со двора. — Убери, дай дорогу…
Ямщицкая байка нежданно оборвалась.
Ямской староста мигом выскочил в сени, но быстро вернулся, красный, перепуганный, выпучив глаза.
— Сбирайся, артель, живо! Сам фискал-прибыльщик, господин Нестеров, пожаловал… Эй, мил-человек, приказчик-доглядчик, — моргнул он Демидову, — коль бережешь кису, сматывай удочки!
Никиту встревожила весть, но он не шелохнулся:
— Пустое, я человек бедный.
Он опустил голову.
«Недобра встреча с прибыльщиком», — недовольно подумал Демидов. Подозревал он, что к его следу принюхивается крапивное семя.
Ямщики наспех опоясались, похватали шапки, скоро выбрались, из горницы. Изба опустела.
Дверь распахнулась; в горницу ворвался ветер с дождем. Вместе с непогодою в избу ввалился человек в суконном кафтане, в треуголке, с краев ее ручьем сбегала вода. Человек был мокр и зол.
— Ямской! — закричал он, скинув треуголку.
Стряпуха проворно подбирала со стола остатки пищи. Она смиренно подняла глаза на проезжего:
— Батюшка, хозяин ямской-то на полатях почивает.
Проезжий прошел вперед, сбросил кафтан; перед Демидовым предстал плотный угловатый дядька с бритым подбородком и рачьими глазами.
Не глядя на Демидова, гость крикнул хозяину:
— Эй, леший, будет дрыхнуть! Коней!
Полати заскрипели, с них свесилась плешивая голова ямского. Старик был сед, борода невелика и курчевата.
— Гляди, никак тут Микола-святитель за ямского. Слезай, угодник! — пошутил приезжий фискал.
Ямской на самом деле походил на иконописного чудотворца. Он, кряхтя, полез с полатей. Прибыльщик круто повернулся к Демидову, поглядел на него строго:
— Ты кто?
— Приказчик, проездом. — Никита скромно опустил глаза.
— Уж не демидовский ли?
— Нет, сосед демидовским, — отрекся от себя Демидов.
— Хозяйка, перекусить! А ты проворней, хрыч, слазь да коней — живо!
Ямской слез с полатей, засеменил босыми ногами.
— Да коньков, батюшка, всех поразогнали, до утра не будет…
Фискал насмешливо оглядел старика; ямской был дряхл.
— Неужто молодого не подыскали за ямского?
— Молодого на войну царь-батюшка позвал… А ты, баба, спроворь гостьку чего; небось, оголодал… А коньки в полуночь придут, отдохнут да и тебя повезут.
Речь ямского текла мерно; Демидов в бороде скрывал плутовскую улыбку. Прибыльщик подсел к столу:
— Отколь едешь?
Демидов поднял жгучие глаза:
— Во многих местах побывал.
— Может, конокрад?
Демидова подмывали озорство и дерзость, хотелось проучить назойливого фискала. Однако на спрос прибыльщика он откликнулся спокойно:
— Был квас, да осталась ноне квасина. Мы — деревенщина, живем в лесу, молимся колесу…
— Знать, краснобай?
— Куда мне! — откликнулся заводчик.
Хозяйка подала на стол горячие щи, прибыльщик принялся за них, в горнице начало темнеть, пузыри в окнах заволокло мглой. Демидов вышел из ямской. На дворе возились ямщики: примащивались на ночлег. У ворот понуро стояла лошадь, демидовский холоп проталкивал телегу во двор. Хозяин подошел к нему:
