Штефан Хейм - Хроники царя Давида

И пришел Хушаия к Авессалому, и приветствовал его:

— Да здравствует царь Авессалом! Счастья тебе, мой повелитель!

— Ты был известен как друг царя, — сказал Авессалом. — Такова твоя верность другу? Почему ты не отправился вместе с ним?

Ответ Хушаии прозвучал искренне:

— Верность моя принадлежит тому, кого избирает ГОсподь, этот народ и весь Израиль, с ним я хочу остаться.

Я видел, как у Авессалома вскружилась голова.

— Кому же мне еще служить? — продолжал Хушаия. — Разве не должен я служить сыну своего друга? Как служил я отцу вашему, так хочу служить и вам.

— ГОсподь помогает тем, кто сам себе помогает, — сказал я Авессалому. — А кто сидит сложа руки, тот гибнет.

— Ты зря тревожишься, — отвечал он. — Отец мой скитается в безлюдных краях с горсткой людей, отрезан от народа, в то время как весь Израиль восклицает: «Авессалом — наш вождь! Авессалом — наш царь!»

— Волк, который воет издалека, все равно остается волком, — возразил я. — Мы уже попусту потеряли драгоценное время, пока сидели здесь, в Иерусалиме; теперь мы можем упустить нашу победу. Поэтому разрешите мне отобрать двенадцать тысяч воинов и, выступив с ними сегодня ночью, догнать Давида; я буду преследовать его, пока он не исчерпает все свои силы и не выдохнется; люди, которые с ним, разбегутся; и тогда я смогу убить царя. Убрав его с дороги, я смогу вернуть его людей, и Израиль обретет мир.

Старейшины родов, примкнувшие к Авессалому, поддержали меня; они боялись Давида и хотели как можно скорее избавиться от него. Но Авессалом уже успел ощутить, как сладка власть; он боялся остаться в Иерусалиме без достаточной защиты, если я с двенадцатью тысячами отборных воинов отправлюсь в погоню за Давидом.

Не зная, какое принять решение он предложил:

— Позовите сюда арахитянина Хушаию, послушаем, что скажет он.

Пришел Хушаия. Авессалом рассказал ему мой замысел, а потом спросил:

— Должны ли мы последовать совету Ахитофела? Если нет, то говори ты.

Хушаия погладил бороду.

— Совет, который дал вам Ахитофел, представляется мне мудрым, — начал он, — однако для настоящего момента он не подходит. Вы знаете отца своего и его людей: это храбрые воины, и они сейчас разъярены, как медведица, у которой в поле похитили детенышей. К тому же, наученный своим военным опытом, отец ваш навряд ли останавливается на ночлег со своим войском. Скорее всего, он укрывается в какой-нибудь пещере или в другом потайном месте.

Авессалом задумался, а его приближенные закивали головами.

— Может случиться и так, — продолжал Хушаия, — что ваши люди, встретившись с опытными воинами Давида, понесут потери, и все, до чьего слуха дойдет эта весть, поднимут крик: «Последовавшие за Авессаломом разбиты!» И тогда отступят даже те, кто храбр, у кого львиное сердце, ибо всему Израилю известно, что Давид — выдающийся полководец, а те, кто с ним, — отважны и мужественны.

Авессалом закусил губу, лица его приближенных помрачнели.

— Поэтому совет мой таков, — весомо произнес Хушаия. — Нужно собрать призывников со всего Израиля, от Дана до Вирсавии, чтобы было их так много, как песчинок на морском берегу; и вы сами поведете их в бой. Тогда мы выступим в поход против Давида и настигнем его, где бы он ни находился; нападем на него, как роса, что падает на землю, и ни ом, ни один из его людей не уйдет живым. И пусть даже он засядет в окруженном толстыми стенами городе — придет весь Израиль с веревками и стащит этот город в реку, да так, что не останется от него ни единого камешка.

И сказал Авессалом:

— Аминь, и да поможет нам в этом ГОсподь БОг.

А его приближенные с облегчением перевели дыхание.

Тщетно пытался я растолковать, что понадобятся месяцы для того, чтобы собрать такую массу людей, а Давид тем временем упрочит свое положение, соберет подкрепление и подготовит ответный удар.

Но Авессалом рассудил:

— Совет Хушаии лучше, чем совет Ахитофела.

Более я не мог ничего сказать, ибо Авессалом принял свое решение.

Я предпринял последнюю попытку: призвал нескольких усердных молодцов, которые умели незаметно передвигаться, и поручил им неотступно следовать за Хушаией из Араха, куда бы он ни направился.

Вскоре один из них возвратился и сообщил:

— Хушаия встретился в потаенном месте со священниками Авиафаром и Садоком; затем из этого дома вышла девица, она последовала за городские ворота и направилась к источнику Рогель. У источника она встретилась с Ионафаном, сыном Авиафара, и с Ахимаасом, сыном Садока, после чего эти двое двинулись в сторону реки Иордан; мм же следовали за ними по пятам.

— Ты заслужил награду, — похвалил я. — Схватили ли вы девицу?

— Да, — ответил он.

Девицу привели. Выглядела она довольно плачевно из-за обращения, которому подверглась, и была очень напугана.

— Так что ты говорила Ионафану и Ахимаасу, сыновьям священников, когда встретилась с ними у источника Рогель? — спросил я.

Она бросилась мне в ноги и запричитала:

— Раба ваша поклялась пред БОгом священникам Авиафару и Садоку, что будет молчать.

И нельзя было ее переубедить ни добротой, ни угрозами; пришлось вызвать мужчин покрепче, чтобы заставить девицу заговорить. Они провозились с ней всю ночь; к утру крики ее стихли, и она умерла, так ничего и не сказав.

К полудню явился еще один из моих людей со следующим донесением:

— Мы следовали за сыновьями священников до города Бахурим, что на границе Иудеи; там они вошли в один из домов. Мы окружили этот дом, ворвались внутрь и все там обыскали, но их не нашли; хозяйка же уверяла, что они переправились через реку. Поскольку было уже темно, мы дождались утра, чтобы обнаружить их следы, но не обнаружили; люди же возмущались: слуги Давида притесняли их, а разбойники Авессалома забрали все подчистую; и мы поспешили назад, чтобы сообщить вам это.

Позднее выяснилось, что оба сынка прятались во дворе того дома в Бахуриме, в колодце, который женщина накрыла одеялом и насыпала на него крупу. Таким образом, посланники Хушаии добрались через Иордан до Маханаима, где закрепился Давид, и Давид смог принять соответствующие меры; у меня же не было для Авессалома никаких доказательств ни против Хушаии, ни против священников Авиафара и Садока.

И увидел я, как небрежно собиралось войско Авессалома, и были споры и раздоры из-за нехватки припасов; вооруженные молодцы нападали на окрестные деревни и грабили крестьян; они пьянствовали, насиловали женщин, а многие разошлись по своим домам или шатрам. А если кто заговаривал о деле ГОспода, то его высмеивали, называли дураком и ослиной головой.

По всему видел я, какова воля ГОспода: мой совет был отвергнут — значит, ГОсподь уготовил Авессалому погибель. И когда Авессалом наконец принял решение переправиться во главе своего разномастного воинства через Иордан, я оседлал своего осла и поехал домой, в Гило. Мне нужно было еще сделать кое-какие записи, привести в порядок некоторые дела, дать последние указания, прежде чем найти для себя хорошую, крепкую веревку.

Я отложил последнюю табличку; меня не покидало чувство, будто я провел все те дни рядом с Ахитофелом.

— Я вижу, ты закончил, — сказал Иоглия. — Ну, как? Хочешь купить эти таблички?

Хочу ли я их купить?! Они дали мне ответ на многое, что оставалось для меня неясным относительно Давида. Но денег у меня было с собой совсем немного, и на них надо было прожить еще некоторое время. И как мне в моем-то положении перевезти такой опасный груз?

— Я назначу хорошую цену, — сказал Иоглия. — Двести пятьдесят шекелей.

Я молча развел руками.

Он колебался.

— Ну, так и быть. Двести двадцать.

Я уставился в потолок.

— Ты меня грабишь. Двести.

— Иоглия, — сказал я, — ты сохранишь для меня эти таблички, если я дам тебе небольшой задаток?

Его лицо вытянулось.

— Сколько?

— Двадцать шекелей.

— Двадцать! Отец мой Ахитофел, да упокоит БОг душу его, встанет из могилы. Двадцать! Он начнет приходить ко мне не только в новолуние, но и каждую ночь, за исключением субботы…

Он вдруг запнулся.

— Что там такое? — встревожилась Лилит.

— Кони, — ответил я. — Отряд всадников.

Губы Лилит зашевелились в беззвучной молитве.

— Ладно, давай мне двадцать, — нервно согласился Иоглия.

Всадники приближались.

— Давай пятнадцать. Только побыстрее. Я спрячу таблички. Накрою бочки так, что никто их не заметит. Давай десять. Давай…

Всадники были уже у ворот и кричали:

— Где Иоглия! Где сын того, чье имя вычеркнуто из людской памяти по решению старейшин Гило?

— Я здесь, — пролепетал Иоглия.