Алексей Десняк - Десну перешли батальоны
— Здорово, землячки! Обедаете?
— Присаживайся к столу. Откуда будешь? — подвинулся Ананий.
— Как видишь: русский! — и сел на скамью.
— Из каких же краев, интересно? — повторил вопрос Павло.
— С Дона… Казак Митрофан Филонов, — и разгладил бороду. Он держался подчеркнуто уверенно и независимо. — Воевать пришли? — неожиданно спросил он.
— Да уж не гулять! — отрезал Ананий.
Все замолчали. Казак исподлобья посмотрел на богун-цев. Его глаза быстро перебегали с одного лица на другое, на губах играла самоуверенная усмешка. Неожиданно он вытащил из кармана бутылку и помахал ею перед лицом Анания.
— К вашей закуске — да моя выпивка!
Все переглянулись. На фронте пить водку не разрешалось. Щорс сурово преследовал тех, кто пьянствовал и других к этому подстрекал.
— Смелый ты! — покачал головой Песковой, не отрывая глаз от бутылки.
— На то и казак, а не баба! Хозяйка, давай чашки.
Старушка-хозяйка поставила перед ними посуду. Привычным движением Филонов выбил пробку и разлил водку по чашкам. Павло, Бояр и Бровченко вышли из-за стола.
— Не пьете? Нам больше будет! — с издевкой усмехнулся казак.
— Хлопцы, советуем и вам не пить, — предостерег Клесун.
— Павло, я только одну каплю, чтоб изо рта не пахло. Забыл, уже какая она на вкус. Знаешь, война! — Ананий поспешно поднес чашку к губам, хлебнул, причмокнул и сразу всю выпил. Начало было положено. Никто ни капли не оставил в своей чашке. Логвин жадными глазами смотрел на пустую бутылку. Филонов перехватил этот взгляд, вытащил из-под полы вторую бутылку и, перегнувшись через стол, снова разлил по чашкам.
— Пей, хлопцы! Филонов с одной не ходит!
Выпили. Давно не пивший Песковой сразу захмелел, полез к Филонову с объятиями. Ананий виновато улыбался и просил Павла не рассказывать Надводнюку.
— Разру-гает… А может, и не разнесет?.. Есть у него сердце! А Щорса — боюсь… Понимаешь, глаза такие, что в душу залазят! Смотрит на тебя и все видит!.. О Петре Варфоломеевиче сразу сказал: «Вы офицер!» Все видит. Люблю таких!
— Кто офицер? — наклонился к Ананию Филонов.
Ананий указал на Бровченко. Казак поднял глаза на Петра Варфоломеевича, медленно встал и подошел к нему.
— Куда вас назначили?
— Во вторую роту.
— Ротным?
— Рядовым.
— Ха-ха-ха! — захохотал казак. — Рядовым? Я так и знал!
Бровченко вспыхнул. Чересчур уже грубо и оскорбительно хохотал этот великан.
— Вы пьяны! — крикнул Бровченко. — Нужно доложить командиру!
— Ну-ну, не кричите! Я ваших Щорсов не боюсь! Сотни таких видел!.. Я с Дона! — пригрозил казак. Потом сразу тихим, вкрадчивым голосом зашептал: — Над вами издеваются. Разве вы не видите? Офицера сделали рядовым! — и многозначительно поднял палец. Вам не верят! Слышите: не верят вам!.. Вы пришли кровь свою проливать, а они вам не верят!.. Какой-то мужик, неуч, будет вас, офицера, гонять, как мальчишку. Я их знаю, давно здесь!.. — Филонов быстрым взглядом окинул хату и, как бы забыв о Бровченко, подбежал к Логвину. — Ты босой, из лаптей пальцы вылазят! Думаешь, тебе сапоги дадут? Фигу с маком! Говорят: нету, а сами в кожаных пальто ходят. Вот какие комиссары!
Песковой, а за ним и остальные стали осматривать свои рваные лапти.
— А уж осень подходит, — громко вздохнул один из сядринцев.
— Вот-вот! — поддержал Филонов. — Нужно теперь запасаться! Насобирал Щорс тысячи две босых и голых и думает воевать. Босым черта с два повоюешь! Хлопцам обувь дай, а тогда и воюй.
— А может, ее и нет. Мы — народная армия. Для нас складов не строили! — вмешался Павло.
— Ни черта ты не знаешь! Видел я. Есть сапоги, да нам их не дают!
— Как это так?
— Хотите обуться?.. Идем со мной! Везде есть сапоги, только возьми да надень. Идем! — он схватил винтовку, патроны и направился к дверям. Сядринцы двинулись вслед. За ними Дорош и Логвин. Ананий еще раз посмотрел на свои стоптанные ботинки и тоже пошел.
— Стой! Куда ведешь? Грабить? Слышал, что говорил Щорс о таких? — Павло преградил богунцам дорогу.
— Хочешь босым воевать, так воюй, сколько влезет, а у нас ноги мерзнут! Идем, землячки!.. Я бы на вашем месте сказал: дайте роту или идите к чертовой матери! Ей-богу! — подмигнул казак Петру Варфоломеевичу и исчез за дверью. За ним побежали остальные. Григорий и Павло уговаривали хлопцев вернуться, но те их не слушали. Ананий оттолкнул обоих и тяжелой поступью пошел догонять Филонова.
* * *Занятия командиров в штабе прервал резкий женский крик, раздавшийся возле порога. Какая-то женщина хотела пройти в штабное помещение, но часовой ее не пропускал.
— Пусти, по-хорошему прошу тебя! Я к самому Щорсу иду!.. Грабить, богунцы, начинаете? Какие из вас, к черту, защитники бедных? — кричала она под окнами.
Щорс, стоя у карты Черниговской губернии, объяснял командирам расположение неприятельских сил. Услыхав крик, поднял густые брови, сразу покраснел, рванулся из комнаты. Командиры вскочили с мест и бросились к выходу. Надводнюк протолкался к Щорсу, стоявшему на крыльце. Перед Щорсом размахивала кулаками уже пожилая, простоволосая, заплаканная женщина.
— Это грабеж, насилие! Подумаешь, богачку нашли! Сапоги им давай!.. А свои рты чем кормить буду, а?
Щорс сошел на нижнюю ступеньку.
— Объясните, тетка, толком, какой грабеж? Кто вас обидел?
— А вы и не знаете? Богунцы ваши!
Щорс вздрогнул, на виске резко задрожали жилы.
— Богунцы никого не грабят, — сказал он тихо. — Вы выдумываете!
— Вот и пожаловалась!.. — всплеснула руками женщина. — Нашла защиту. Да ведь теперь немцы не придут же сюда грабить! Никого здесь нет, кроме богунцев!
— Кто же был у вас?
— Вот так они мне и сказали свои фамилии! Два здоровенных мужика! Один в чемерке, с черной бородой, другой в обыкновенном пальтишке и в лаптях. И еще трое! Ото всех водкой несет за три версты! Вот и ищите теперь, а сапог три пары забрали!
Надводнюк сбежал с крыльца.
— Тетка, может быть, слышали, как звать того, в лаптях?
— Отчего не слышала? Слышала. Ананием его звали!
Надводнюк отшатнулся, посмотрел на Щорса, покраснел и опустил голову.
— Твой? — спросил Щорс.
— Мой…
— Идем! — Щорс быстро зашагал по улице. Едва поспевая за ним, шли командиры и пострадавшая. Надводнюку стыдно было смотреть Щорсу в глаза. Ананий, на которого можно было положиться, осрамил себя, его, Надводнюка, весь свой взвод и всех богунцев. Надводнюка мучил вопрос: где они добыли водку? Кто этот бородатый в чемерке? В его взводе таких нет. Предчувствуя беду, Надводнюк догнал Щорса и повел его в ту хату, где был расквартирован взвод.
Щорс первым в хату вошел, за ним — все командиры. На скамье у стола, склонившись на руки, сидели Ананий, Логвин и сядринцы. На постели сидели Павло и Бояр. Посреди комнаты валялись три пары новых сапог. Их никто не одевал, и, очевидно, здесь шел бурный разговор.
Взволнованные бойцы забыли даже встать при появлении командира.
— Встать!
Все вскочили, но стояли потупившись.
— Вот мои сапоги! — бросилась вперед женщина. — Он был у меня! — и показала на Анания. Ананий согнулся, будто от удара, втянул голову в плечи.
— Кто вас повел? — грозно спросил Щорс.
— Сами виноваты, товарищ командир, не маленькие… — прошептал Ананий.
— Знаю! Кто вас повел?
— Казак Филонов, он с Дона.
— А-а… — протянул Щорс. — Водку он принес?
— Он, две бутылки! — ответили сядринцы.
— Командир Горбач, привести Филонова и весь ваш взвод!.. Командир Надводнюк, выстроить весь ваш взвод на улице! — Щорс повернулся и вышел из хаты.
Через несколько минут на улице выстроились два взвода богунцев. Со всех концов Унечи сюда сходились бойцы, крестьяне, ремесленники. Они тесным кольцом окружили выстроенные на улице взводы.
Щорс вышел вперед и во всеуслышание скомандовал:
— Те, кто ходил за сапогами, пять шагов вперед, марш!
Виновные остановились перед Щорсом. Ананий, Логвин, Дорош, а с ними и сядринские, не поднимали головы. Филонов держался отдельно, нагло выпятив грудь и злобно уставился на командира богунцев. Сотни глаз смотрели на вышедших вперед, одни с презрением, кое-кто с жалостью, другие с любопытством, ожидая дальнейшего. Щорс вытянул руку:
— Кто вы? Чье имя носите? — спросил он властным тоном. Шорох пробежал по толпе и затих где-то за забором. Богунцы не шевелились. — Вы только называетесь сынами рабочего класса и крестьянской бедноты, если ведете себя, как немцы и гайдамаки! Разве вы пришли сюда не за тем, чтобы освободить от немцев и гайдамаков нашу залитую кровью землю? Мы звали вас бороться за пролетарскую революцию, за счастье рабочих и крестьян! На вас смотрят тысячи и тысячи стонущих под немцами и гайдамаками братьев, сестер и родителей ваших. Они жаждут свободы, которую вы должны принести им. Вас встречают с объятиями и слезами радости. Кто же пойдет к вам, если вы будете поступать так, как поступили сегодня? Грабят гайдамаки, на то они и гайдамаки. На их совести грабежи, убийства, слезы бедняков. Красный воин должен быть честным, храбрым, дисциплинированным — он идет за дело бедняков, за революцию! Богунцы! Нас ожидают миллионы трудящихся Украины, чтобы общими силами изгнать врага! На нас, богунцы, революция возложила святую обязанность очистить Украину от оккупантов. Мы свою обязанность выполним! Отдадим свою кровь за революцию! Уничтожим врага и тогда, товарищи богунцы, будем жить без эксплуататоров-кровопийц, без тех, кто торгует людьми и людской честью… Фабрики и заводы — рабочим, землю — крестьянам! Государство будет нашим — рабочих и крестьян. Работать для него — значит работать для себя. Вы сами будете издавать для себя законы. Царизм заглушил все живое, народ жил в невежестве, забитый и загнанный. На отобранную у помещиков землю мы пустим машины. Машинами будем пахать, машинами будем сеять и собирать богатый урожай. На нашей земле стеною в человеческий рост будут стоять хлеба! На наших лугах будут пастись неисчислимые стада!.. И забудет народ о нищете, заживет в достатке, культурно, счастливо!.. Русский и украинец, белорус и грузин, татарин и еврей — одна трудовая семья будет! Вот так будем жить, богунцы!
