Руфин Гордин - Шествие императрицы, или Ворота в Византию
Курьер с любопытством воззрился на графа, тотчас перешедшего с ним на «ты». О нем много толковали в свете. Это был сын государыни и ее первого фаворита (первого ли?), графа Григория Григорьевича Орлова, одного из пяти братьев Орловых, подсаживавших Екатерину на престол. Государыня удалила его подалее от глаз: он был беспутный малый, не делавший ей чести.
Тогда, двадцать пять лет назад, в пору самого угара их любви, когда Орловы казались ей самой надежной опорой трона, Григорий, пользуясь своей властью, настоял на том, чтобы она рожала. Так полагал он привязать ее к себе навсегда и, чего не бывает, самому стать императором всероссийским.
Но вскоре молодая государыня отрезвела. Орлов был добрый малый, не более того, прекрасный любовник, но в супруги ни по какой статье выйти не мог. Ей удалось бескровно освободиться от него, лучше сказать — откупиться. Он погоревал-погоревал и помер. А чадо, свидетель ее греха, живой и невредимый, достиг двадцати пяти годов.
Изначально он носил фамилию Шкурин и воспитывался в семье верного камердинера Екатерины Василия Григорьевича Шкурина. Но со смертью Орлова императрица решила дать ему другую фамилию. Так появился на свет Божий новый дворянский род Бобринских, ведших свою родословную с 1762 года. Основателю этого рода были щедро жалованы поместья в Курской, Воронежской и других губерниях, дабы он ни в чем не нуждался. Разумеется, происхождение его было тайной за семью печатями, и сам он только смутно о нем догадывался, ибо посвященных было раз, два и обчелся.
В Париже Александр Бобринский, не знавший счет деньгам, вел жизнь беспутную. Дни проводил за карточным столом, вечера и ночи — в кутежах и оргиях. Для сего матушка наградила его темпераментом зажигательным и буйным. Посол его усовещивал, но без результата. Он продолжал кутить и делать долги.
Посол торопил Комаровского: надлежало ехать на королевский смотр. Была заложена парадная карета, в нее многие набились, в том числе и Александр Григорьевич Бобринский.
Равнина Саблон находилась в трех верстах от Парижа. Когда они подъехали, скопление экипажей уже было довольно плотным. Так что в самом выгодном положении оказались те дворяне, которые сопровождали их верхами. Как, например, Александр Петрович Ермолов, недавний фаворит императрицы, тоже ведший рассеянную жизнь в Париже. Ему с высоты был превосходно виден весь плац с застывшими на нем гвардейскими полками.
На свою беду Ермолову, отличавшемуся щегольством, вздумалось надеть российский мундир инженерных войск — красный с серебром. Каков же был его конфуз, когда он увидел, что гвардейский строй был облачен… Да-да, в красные мундиры с серебряным позументом!
Меж тем он поторопился выехать поближе к строю и дал шпоры своему коню. Конь заплясал под ним и вырвался вперед.
Афронт был полный! Ермолова приняли было за командующего полками графа д’Артуа. Но все быстро разъяснилось, и незадачливый щеголь был вынужден ретироваться.
Его восхождение в спальню государыни было в значительной степени случайным: он приглянулся главной поставщице любовников для царицыной опочивальни графине Прасковье Александровне Брюс, «пробирной палатке» государыни. Ей показалось, что он, блестящий гвардейский офицер, послужит достойной заменой в Бозе усопшему Ланскому, после кончины коего императрица была безутешна.
Мужская стать Ермолова тоже была оценена графиней. Но, увы, он оказался без блеску, мужик мужиком, без должного обхождения.
— Оплошала, матушка, — казнилась графиня, — и на старуху бывает проруха. В постели-то он может…
Ермолов пробыл в случае менее года. Разумеется, за столь короткий срок, покамест искали достойную замену, он не преуспел в награждении: ему досталось менее всех его предшественников. И все же весьма и весьма немало: всего имущества на 550 000 рублей. Вот он и прожигал их в Париже, ибо, в отличие от своего младшего прославившегося братца, никакими достоинствами не обладал. Что касается стати, то она есть и у жеребца — так говаривала Екатерина. После Ланского он показался несносен. Оттого государыня довольно быстро согласилась заменить его Мамоновым: этот был умен, изящен, манерен, то бишь полностью светский человек.
Посему и Иван Матвеевич Симолин с некоторым злорадством отнесся к выходке Ермолова.
— Поделом ему. Более нет полезет куда не следует. Смекайте, дети мои, каково выходит боком неуместное щегольство и желание покрасоваться. — При этом он выразительно глянул в сторону графа Бобринского.
Грянул фанфарный призыв, и на зеленое поле выехал в блестящем алом с золотом мундире истинный командующий граф Шарль Филипп д’Артуа во всем блеске своих тридцати лет. Никто тогда не мог предречь, что через много-много лет он займет трон французских королей под именем Карла X.
— Родной брат короля Людовика, — вполголоса произнес Симолин.
До них донеслись гортанные звуки команды, красно-серебряный строй дрогнул, колыхнулся и колонна за колонной церемониальным маршем двинулся по полю. Ах, какая это была живописная картина! Вслед за пехотой гарцевали кавалеристы: эскадрон на белых конях, другой — на вороных, третий — на гнедых, четвертый — на соловых, на чалых, на игреневых…
Снова послышалась команда, и строй развернулся. Вскоре он возвратился на исходное место. Прогремел пушечный залп, колонны застыли. Лишь ветер колыхнул плюмажи на их киверах.
На поле выехала золоченая карета на высоких колесах, стекла ее были опущены. Его величество король Людовик XVI и королева Мария-Антуанетта катили вдоль строя. Королева делала ручкой, король выставил ладонь. Их величества принимали парад, не выходя из кареты.
— Боятся, што ль? — буркнул Бобринский. — Экое непотребство!
Симолин погрозил ему пальцем:
— Нехорошо критиковать поведение их величеств, даже скверно-с. У них свои виды-с.
— При вас могу, — отвечал Бобринский. — Полагаю, вы не донесете. Да если и донесете, кой прок от сего будет?!
Он был смел на язык, как видно, понимая свою неуязвимость. Посол смолчал. Он не любил никаких конфликтов, а ежели они возникали, старался тотчас погасить их. Иван Матвеевич был справный исполнительный чиновник, никогда не выходивший из высшей воли. Он действовал строго на основании инструкций своего патрона графа Безбородко, не осмеливаясь на отсебятину. Да и как можно, думал он, в сношениях государей сметь свои суждения иметь.
Он был ревностный служака на дипломатическом поприще, а посему устраивал Петербург и пребывал безвыездно на своем месте вот уже который год. В пакете, который привез Комаровский, содержались очередные инструкции Безбородко и его послание новому министру иностранных дел графу Монморену. Были там письма нынешнего посла короля графа Сегюра своему патрону и дяде — военному министру.
Отношения между российским и французским дворами были давно натянуты. Версаль покровительствовал туркам и исподволь старался умалить Россию. Торговый договор, только что подписанный обеими сторонами, мог лишь незначительно сгладить противоречия. Однако Симолин не мог пожаловаться на недостаток внимания к нему и вообще к русским аристократам, пребывающим в Париже. В ту пору там находились княгиня Наталья Петровна Голицына со всем семейством, камергер ее величества Василий Никитич Зиновьев, известный мистик и масон Родион Александрович Кошелев с супругой и другие лица, о коих уже упомянуто. Все они были с радостью принимаемы в свете и при дворе. Более того. Северная Семирамида, с царственной щедростью покровительствовавшая Вольтеру и Дидро, ведшая регулярную переписку с бароном Гриммом, с аббатом Галиани, вошла в необыкновенную моду. И это несмотря на ставшие достоянием общества ее антифранцузские высказывания.
Обо всем этом Иван Матвеевич докладывал по начальству в своих немногословных донесениях. В них были только факты и ничего более, он почитал неуместным разбавлять их своими комментариями.
Сейчас ему поручалось в осторожных выражениях прощупать возможность дальнейшего сближения с Версальским кабинетом в интересах обеих держав. Александр Андреевич Безбородко доверительно сообщал ему, что государыня переменилась в своем отношении к Франции, что он приписывал влиянию посла Сегюра, и жалует благосклонным вниманием королевскую чету. Турки-де — ненадежные союзники и торговые партнеры, кроме всего прочего, такая близость врагов креста и Христа с христианнейшей монархией сама по себе противоестественна. Обо всем этом он должен говорить при своем свидании с графом Монмореном, равно и с его величеством королем. Важно ослабить связь Франции с турками, елико возможно, и он, Симолин, призван добиваться этого. В письме Александр Андреевич глухо говорил о возможности войны и о том, что Францию надо предостеречь от активного вмешательства в нее.
