Владимир Ситников - Горячее сердце. Повести
— Вы что мне загадки загадываете? — прервал Петр. — Вы же конвойному обещали открыть тайну мировой важности... Где она?
— Не хочете сказать, тогда я сам скажу, — не сбивался циркач, — самые сильные не ессеры, не анархисты. Они все горят с-синим огнем. Я прашю извинить, и большевики — не самая сильная партия. Самая сильная — ето партия международных воров. Мы, международные воры, предлагаем вам союз.
Филипп от неожиданности даже крякнул. Вот так посетитель! Международный вор! Не слямзил бы еще чего у Капустина. И зашел сбоку. На вора и не похож: рожа барская.
— Мы предлагаем союз с нашей партией международных воров, — продолжал вор и, закинув ногу на ногу, покачал опорком. — Как?
— Так, — непроницаемо сказал Петр. — А вы мыло варить умеете?
— Какое мыло? — удивился вор.
— Обыкновенное. Рубахи стирают, руки моют. Мыла в городе нет.
— Ой, что вы, товарищ комиссар. Я говорю о союзе с международной партией воров. Союз с нами — и всемирная революция победит. Одно слово — и во всем земном шаре мы пустим гулять банкиров даже без кальсон. Союз — и в России ни один воришка не тронет ни полушки, если это настоящий вор.
«Вот так штука! А здорово было бы, если всю мировую буржуазию пустить без штанов. Ну и мудрец этот жулик, — Филипп подтолкнул красногвардейца Бнатова, приведшего вора. — Здорово!»
По лицу Капустина трудно было догадаться, понравилось ему, что сказал этот жулик, или нет.
«А вообще-то связываться с ними опасно, — решил Филипп, — обманут. Не тот народ».
Петр ударил ребром ладони по столу.
— Кончили? Теперь я скажу. Во-первых, никакой такой партии воров нет. Вы друг у друга тянете, все проматываете. Вы паразиты, не лучше тех же банкиров. Во-вторых, наша задача поднять республику. А это значит хлеб заготовлять и кормить страну, мыло варить, скрутить буржуев, спекулянтов и воров в бараний рог. Поэтому и вы сидите теперь в кутузке. Ясно?
Но вору было не ясно. Он скривил кислую рожу.
— Уведи, пожалуйста, Бнатов, и больше не слушай побасок, — сказал Капустин.
Вор встал, хлопая опорками, и с сановной гордостью унес на плечах шубу обратно в подвал Крестовой церкви.
Влетел в горсовет Андрей Валеев, красный директор кожевенного завода, изорванный заботами человек в нагольной желтой шубе, расстроенно сбросил шапку на стол Капустину.
— Не стану боле, не стану. Пропади все пропадом, — закричал он.
Сзади обнял его Утробин.
— Что-то козлом от тебя воняет. Совсем заводом своим пропах.
— Иди-ко ты сядь на мое-то место, не тем завоняет, — обиженно огрызнулся Валеев. — Не стану...
— Ну что, что случилось? — поднялся Капустин.
— Да, экую тяжелину на меня взвалили. Нанес счетовод бумаг по самую шею. Голова кругом идет, а понять не могу. Говорю: так ты меня можешь вокруг пальца обвести. А он спокойнехонько смотрит.
— Конечно, — говорит, — могу. Ты ведь чурка с глазами, а не управляющий.
Он привык со мной, как с зольщиком, при хозяине обращаться. Вот и... Вот все я бумаги с собой принес, ставьте, кого хочете. — И Валеев вывалил на стол целую пачку бумаг.
Капустин почесал за ухом, подошел к окну. У коновязи уныло жевала сено лошадь, а нахальная ворона сидела у нее на спине и теребила шерсть.
Опять надо кого-то искать, если Валеева не уговорить, а уговаривали его уже три раза остаться на заводе. Теперь вроде уж язык не поворачивается.
Пожалуй, каждый день шли все новые и новые бумаги и распоряжения из совнаркома: создать то, утвердить другое. Иногда сами вдруг хватались за голову. Биржу труда надо. Отдел труда в горсовете. Безработных полно. А кого туда посадить? Изворотливого чиновника? Он дело назубок знает, но он такого по злости накрутит, потом десятеро не разберутся. Искали своего, кто под рукой, кто понадежнее. А у своего рабочего человека грамота «аза не видел в глаза». Но он свою линию знает. И Андрей Валеев какой грамотей. Тяжело ему.
— Не стану, не стану! — заговорил Капустин. — Ты вот не будешь, другой откажется. Ну, так для чего мы тогда власть в свои руки брали?! Чтобы обратно ее отдать: зря, мол, не подумавши, взяли, так, что ли?
Валеев махнул рукой.
— Что ты мне, как дитю, объясняешь? Знаю.
Видно, в затруднении был Капустин. На деле-то как там управляться? Хорошо, что пришел Лалетин.
Валеев сразу вскочил — и к нему.
— Ну, ну, разревелся. Ох, разревелся, — с неожиданной насмешкой начал Василий Иванович. — Вижу, вижу, что ты не золото и я не золото. И тебя бы освободил и себе бы облегчение сделал. А пока нельзя. Работай, пока не отпустили. Некем, значит, заменить. Чем плакать, возьми-ка свои бумаги и сядь к Куварзину. Он недавно, во всех банковских делах уразумел, что к чему тебе растолкует, — и подтолкнул Валеева к бывшему молотобойцу из мастерских, а ныне комиссару финансов Ивану Никандровичу Куварзину.
Валеев послушался, сел к Куварзину.
«Да, не просто на заводе-то комиссарить, не просто, — думал Филипп. — У меня вон комиссарство боком вышло: только ногу себе просадил».
Когда Филипп в следующий раз подошел к Капустину, около него сидел широколицый старик в касторовом пальто и новых галошах. Владелец самого крупного магазина готового платья, гостиничных номеров и ресторана «Эрмитаж» — Чукалов. Поглаживая край стола морщинистой рукой, он с безнадежностью в голосе говорил:
— Знаете, по правилу борцов, когда противник лег на лопатки, его уже не бьют. Победитель ясен. Вы уже забрали у меня ресторан, в номерах живут комиссары. Остается у меня магазин. Один ваш товарищ, матрос такой с буйным волосом, сказал: всех буржуев укокошим. И он укокошит. Я буржуй, по вашему понятию, но я ведь человек, причем старый человек. Закат у меня недалеко. Я знаю, все мы по одному разу живем. Только молодые это не замечают. А я вижу: один раз живем. Я тоже скоро буду едой для червей. И чтоб не предаться этому раньше положенного, чтобы меня не «укокошили», я решил: зачем мне ресторан, магазин. Буду держаться за них, сопротивляться — не дом, а домовина станет ждать меня.
Капустин усмехнулся.
— Почему? Мы не собираемся уничтожать физически.
— Нет, разрешите я доскажу, — поднял Чукалов ладонь. — Я просто решил сдать свой магазин вашей коллегии городского самоуправления, а сам уйду. Уйду туда, где мой дед пни корчевал и пахал землю. Буду пчел разводить, огурцы сажать. Ведь можно так?
Капустин, будто утираясь, провел ладонью по усталому лицу.
— А вы поработайте у нас. Вроде управляющего.
— Искушение. Кровное мое. Нет, не могу. Я отдам.
— А это искренне, это не подвох?..
— Ну, что вы. Я совершенно откровенно... Честное слово.
— Что ж.
Чукалов, старомодно поклонившись, надел шапку и, повизгивая калошами, вышел. Капустин встал.
— Слышал, Филипп? Влезь вот ему в душу. Кто он: старая лиса или праведник? А?
— Поди, золотишко подспрятал, — сказал Филипп.
Капустин задумчиво похрустел пальцами.
— И верить вроде надо бы, и верить ему я не могу. Сходите-ка с Гырдымовым.
Старик Чукалов сам охотно открывал зеркальные двери полупустого магазина, выдвигал ящики кассы.
— Вот, пожалуйста.
— Уйдешь, значит, пчелок станешь разводить? — спрашивал Гырдымов, осматривая лепной потолок, ища какую-нибудь потайную дверь.
— А вы подумайте, молодые люди, — пристально заглядывая в лица, говорил Чукалов все про то же, — что может быть лучше жизни? Дышать, видеть, как снег падает, трава топорщится! Что может быть лучше!
— Несет всякую ерунду. Будто до этого травы не видал, — покосился Филипп на Чукалова. — Ну-ну, смотри на травку, а нам недосуг.
— Да, вам не до этого...
Филиппу махал из чердачного люка Антон:
— Возьми-ка лампу. Здесь еще поглядим.
Но зря только всю пыль да голубиный помет на себя собрали. Видно, ловко все упрятал Чукалов. Ушли от него злые: ничего найти не удалось.
Пришел в горсовет, как всегда, веселый и шумный управляющий спичечной фабрикой Аркадий Макаров в расстегнутом пиджаке из опойка мехом наружу, шлепнул портфелем Капустина по спине.
— Вчера чуть не подстрелили меня. Еще бы немного — и в преисподнюю. Прямо с берега садили. Я кричу Федьке: «Зигзагами давай, зигзагами!» Он начал из стороны в сторону лошадь гонять, когда уже стрелять прекратили. Что ваша Красная гвардия хлопает ушами?
Макаров подмигнул Филиппу.
— Поедем еще.
— Если надо, поедем.
Ездили они к владельцу спичечной фабричонки. Макаров на вид простоват: нос курносый, губы детские толстые, щеки круглые, а боек до невозможности. Лалетин его всегда подхваливает. И есть за что. На «спичке» Аркадий хозяев «раскусил». А братья Сапожниковы были хитрецы из хитрецов. Тихохонько хотели свой капитал спровадить, но Макаров узнал, примчался в Совет: арестуйте денежки. И арестовали. Фабрика без остановки работает. Теперь Макаров хочет свой народный дом открывать, бесплатную столовую. Мелкие фабричонки он в ход пустить старается.
