Иван Фирсов - Федор Апраксин. С чистой совестью
Суров край Двинский. Зима долгая, лето короткое. Любое изменение против естественного календаря природы неприязненно сказывается на людях. Не раз в прошлом в этих местах судьба испытывала человека на стойкость. Чума косила под корень целые деревни. На смену чуме наваливался голодный мор. Минуло четыре десятилетия, история повторилась…
Едва успели скрыться из глаз паруса «Святого Павла», мгла опустилась над Двинским краем. Наглухо закрыли голубые небеса мрачные тучи, нашли нежданные по весне туманы и морось. Тоскливо смотрели хлебопашцы на стылые, промокшие поля, довольно редкие в этих местах, хмурились мужики, вздыхали тяжко бабы.
Зябкий сумрак разгоняли затяжные холодные ветры с Беломорья, ночами вдруг на поля опускались заморозки, а время не ждало, пришла пора сеять.
— В чем прогневили Господа Бога, не ведаем. Как бы мору голодному не быть…
«Сего года, — отметил летописец, — весна была зело студена и протяжна и всячески грех наших не стройна: от первые недели Петрова поста, указал архиерей на Холмогорах в соборе и по приходским церквям молебствовать и эктинии читать во утоление гнева Божия, и чтобы Господь Бог умилостивился: даровал бы на землю благорастворенные воздухи и теплоту солнечную ко умножению плодов земных. В то же лето, Иуния 9-го числа, 3-й недели Петрова поста, сеяли в пору, только время было вельми студено и морозы по утрам были и ветры морские великие и студеные. Иуния же с 20-го числа иулиа до 6-го числа на севы от великих ветров была великая засуха и холоды великия».
Беда опускалась на уезд, воевода близко к сердцу принимал общую беду, советовался с Афанасием:
— Как быть, отче? Мор найдет, покосит смердов.
— За грехи наши Господь Бог наказывает, молиться будем. — И «архиерей указал на память Сергия, радонежского чудотворца, по челобитью морских людей двинских жителей, хождению быть в Курскую волость к церкви Сергия-чудотворца».
Но челобитье не помогало, сеяли мужики в стылую землю, приговаривали:
— Помоги, Господь…
Опять молитвы не доходили, и опять зарядила непогода. «Иулия с 6-го числа дожди были велики, только теплоты было мало…»
Единственную радость и утешение приносили пока добрые вести с Донского устья, что царское войско благополучно добралось до Азова и начало осаду турецкой крепости.
«В то же лето, августа 2-го числа в пяток ведомо учинилось через почту писано к ближнему стольнику и воеводе Федору Матвеевичу Апраксину, что великий государь царь и великий князь Петр Алексеевич, всея великия и малыя и белыя России самодержец, пришел с полки своими на Азов-город на Петров день. Через сию же почту от святейшего патриарха к преосвещенному архиепископу прислана грамота, чтобы о победе над враги на вечернях, на утренях и литургии эктинии читать, а в воскресные дни, среду и пятки петь молебны, до возвращения великого государя».
О викториях почта не сообщала, летописец приукрасил вести с Дона, а через две недели новая беда обрушилась на Двинское устье.
«В то же лето августа 15 числа на Успеньев день Пресвятой Богородицы, по утру рано мороз был великий и тем морозом по Двине и во всем поморье водяной хлеб позяб без остатка».
Рухнула последняя надежда у мужиков.
— Хлебушко-то и сам, один не соберешь…
Затягивали пояса потуже.
— Как бы не пришлось по миру иттить.
Воевода сетовал архиерею:
— Смердам-то беда, а в Архангельском, дьяки сказывают, купчины хлебушко с верховьев завозят. Почуяли наживу. Последнюю копейку вытягивают у мужика.
— Господь их накажет, — смиренно отвечал Афанасий.
Мороз совершил свое злое дело, но следом пришла-таки настоящая первая радостная весточка. «Августа 19 числа в пяток у Архангельского города ведомо учинился ближнему стольнику и воеводе Федору Матвеевичу Апраксину писано через почту, что Божьей помощию великий государь у Азова города, по обе стороны Дону, две сберегательные турецкие каменные каланчи взял и цепи через Дон-реку протяжение порушил, и от той радости молебство было в соборной церкви…»
…В Архангельском служили благодарственный молебен и еще не знали, что под Азовом беда обрушилась на русский лагерь.
В тот день, когда взяли с боем каланчи, из лагеря исчез Енсен, тот самый голландский матрос, которого взяли на службу из Архангельского. В походе из Воронежа по Дону царь расположился к юркому расторопному матросу, взял к себе. Он прислуживал царю и под Азовом, вертелся постоянно у царской палатки, все высматривал. Польстился иноземец на деньги, переметнулся к туркам в крепость.
— Русские ленивы, их легко побить, — убеждал он турецкого пашу. — Каждый день стрельцы и солдаты спят после обеда. Дрыхнут все, даже караулы. Я покажу, где легко пробраться в лагерь.
На следующий день после сытного обеда жара разморила стрельцов, и, как было заведено испокон, уступили дреме. Над лагерем установилась сонная тишина. По заведенному порядку спали все, от солдатиков и пушкарей до генералов…
Турки ворвались в лагерь Гордона внезапно, с яростью рубили, резали заспанных стрельцов. Поднялась паника, заметалось среди палаток испуганное войско, начали разбегаться. С трудом Гордон остановил панику, собрал офицеров, схватились за пищали. Сотни три-четыре остались лежать замертво в лужах крови. Тяжело ранило царских любимцев, бомбардиров князя Троекурова, Екима Воронина, Григория Лукина. Дорого обошлось русским предательство иноземца. Из 16 пушек турки половину заклепали, половину уволокли с собой.
По случаю взятия под Азовом турецких каланчей в Успенском соборе служили молебен. После литургии Афанасий пригласил воеводу откушать, но им помешали. Примчался на шняке с Двинского устья начальник таможни.
Накануне у Соломбалы бросили якоря двадцать шесть голландских купеческих судов. Их сопровождали два фрегата, которые отстаивались в устье Двины.
— Неладное затевается, воевода, — докладывал прибежавший с пристани начальник таможни. — Стало быть, два те фрегата голландских, што конвой привели, разбой учиняют.
— Как так? — нахмурился Апраксин.
— Вчера вечор пришли два «француза». Я, как положено, послал к ним стражников с сержантом. Только те фрегаты голландские с якорей снялись, к «французам» подошли и ну палить из пушек. — Начальник таможни закашлялся. — Я туда на карбасе, а голландцы мне толкуют, мол, французы наши неприятели и мы их за приз возьмем.
— Еще што! — вскипел обычно сдержанный Апраксин. — Ты-то как поступил?
— Стражу на французских судах выставил, а голландцам объявил, ежели они озорничать почнут, то из Архангельского иховы купчины не отпустятся.
— Молодец, капитан, — похвалил Апраксин, а сам сразу послал за полковником Снивенсом. И тут же приказал ему: — Борзо отряди роту стрельцов под командой офицера. Пущай идут не мешкая на шняках в устье да караулят тех французов от голландцев.
На пристани Апраксин сам наставлял майора Шневенца:
— Тем голландцам внушай, што разбой в наших водах не попустим. Надо, так и постращай, что фрегат пошлем, покуда он не отправился. Растолкуй им, воды наши до Кильдина и Кольской губы. За ними пускай и охотятся за добычей. Здесь же свары разводить им не дозволим…
Пятый год продолжалась Пфальцская война, с переменным успехом шла напряженная схватка на морских дорогах Европы между Францией, с одной стороны, и Англией с Нидерландами — с другой. Военные корабли и каперы нападали на купеческие суда противника и нейтральных стран. Разорялись купцы, терпели убытки торговые компании. Дело доходило до международных конфликтов.
На следующий день пришлось на «Святом Петре» воеводе самому идти на взморье, «припугнуть» голландских воев.
Накануне вернулся с Двинского устья майор Шневенц, сообщил, что голландцы упрямятся, стоят на своем.
— Один корабль соглашаются отпустить, тот, что с вином французским, там шхипер из Дании, а с другими упорствуют, — докладывал Шневенц. — Я тех голландцев с купеческих судов выпроводил, стрельцов оставил караулить оба судна.
— Ты все по делу совершил, ступай немедля в обрат, дожидайся меня…
«Дело непривычное, — думал Апраксин на пути к устью, — только краем уха слышал, что где-то на морях захватывают неприятели купеческие корабли. А здесь такое объявилось под носом. Как бы свары не вышло, пожар-то от искры возгорается».
Вызвал к себе обоих капитанов голландских фрегатов и твердо объявил:
— Вы, господа милые, в российских водах соблюдайте порядок. Наши гости все равны, что немцы, что французы. Ежели ослушаетесь, найдем управу. Пушки у нас и на кораблике, и на бережку имеются. Понадобится, абордажным боем вас возьмем.
Возвратившись в город, поехал советоваться с Афанасием. Архиерей уже знал о происшествии.
