Валентин Рыбин - Море согласия
После этого Нязик-эдже еще раз приезжала навестить Тувак, но Кият встретил ее недружелюбно. Напомнил: Тувак вернется на кайтарму, там и наговорится Нязик-эдже с ней.
В конце ноября с Красной косы приплыли люди Кия-та, привезли весть будто Мухаммед-Рахим-хан бросил уру-са в зиндан, казнить хочет. Кият посерел лицом. Не хотелось ему верить в такое. Тут же он решил — Тувак отправить к родителям на кайтарму, а самому плыть на корвет к Пономареву. Чем быстрее, тем лучше, ибо тяжкие мысли не дадут покоя ни днем, ни ночью.
Рассеянно прощался он с Тувак: прижимал ее голову к своей груди, гладил и торопливо наказывал, чтобы не скучала. Просил, чтобы между дел связала ему носки зимние. Затем вывел из кибитки и приказал слугам ехать...
На следующий день Кият с несколькими джигитами сел в киржим и уплыл на Красную косу.
МИЛОСТЬ
С деревьев осыпалась листва. В щели сарая, в котором сидели русские, прорывался холодный ветер. Уныло завывал хозяйский пес. Демка, веривший во всякие приметы, подходил к двери, стучал кулаками и кричал на собаку. Он был убежден, что пес «воет к покойнику».
— Брось, Демьян, — ворчал Муравьев, — надоели мне твои поверья. Без них тошно.
Николая Николаевича мучила неизвестность — что его ждет? Стал он хмурым и раздражительным. Заметно похудел, глаза ввалились. Единственной радостью теперь были неожиданные приезды юзбаши Еш-Назара. Входя к Атча-пару, сотник просил выпустить урусов во двор и угощал их на тахте чаем с белыми мучными конфетами.
Муравьев всякий раз спрашивал — скоро ли хан примет его? А если вовсе не собирается этого делать, то почему не отпустит домой? Еш-Назар отвечал одно и то же: хан поехал к кайсакам, скоро вернется...
Вторым гостем был русский пленник Давыд. Он приходил вечером, и Муравьев упрашивал Атчапара, чтобы впустили раба в сарай.
Чумазый Давыд, в темной рваной рубахе, садился на пороге и просил у капитана табаку. Закуривал и, с наслаждением посасывая «козью ножку», щурился от едкого дыма и говорил шепотом:
— Бежать надо, ваше благородие. Слухи ходят — хан расправу над вами готовит. Коли есть с собой деньги — дай мне: я подкуплю стражу. За ворота выпустят, а там как-нибудь... За ночь далеко уйти можно.
Николай Николаевич поначалу не хотел и слушать об этом. Но шли дни, и мысль о побеге стала все больше и больше донимать его. Мучаясь по ночам от бессонницы, он строил планы побега и пришел к решению — с помощью раба отыскать Сеида. Если проводник подведет своих верблюдов ночью к крепости, и стража за приличную мзду выпустит русских в поле, то можно бежать.
Шли сорок первые сутки заточения, когда Муравьев выложил свой план Давыду. Раб с великой охотой взялся найти Сеида. Через два дня вновь пришел и сообщил, что свои люди выезжали на Ак-Сарай, отыскали его. Он согласен увезти урусов назад, к Красной косе. Муравьев повеселел...
Демка, в ожидании побега, весь подобрался, разговаривать стал шепотом. А переводчик Иван Муратов вздыхал и почесывал виски...
— Догонят, нехристи, — боязливо высказал он. — Догонят— не простят. На куски изрубят. Может, передать хану письмо Алексея Петровича и подарки отправить?
Сомнения Муратова разоружили капитана. Ему вдруг начинало казаться, что действительно, хан смилуется и не тронет их. Может, зря они страшатся его? А то, что долго не принимает — видимо, так и есть — выехал за границы ханства. Поразмыслив, Николай Николаевич решил отослать Мухаммед-Рахим-хану напоминание о себе. Он вырвал страницу из дневника и написал:
«Всемилостивейший государь... Настоящим смею напомнить о своем существовании и о том, что если меня и долее будут задерживать, то лед, плывущий по Балханскому заливу, принудит корвет возвратиться. В таком случае я не смогу вернуться назад. Если вам, ваше величество, не угодно освободить меня, то напишите моему генералу, по какой причине содержите меня в ханстве, дабы случай сей не расстроил приязни, которую питает к вам мой командующий...» Записку Муравьев передал Еш-Назару. Юзбаши, прочитал ее, замотал головой:
— Ты не знаешь, посол, моего государя. Мухаммед-Рахим-хан два раза одно и то же не повторяет. Он сказал прислать ему письмо твоего ак-паши. Выполни его приказ. Давай письмо — я отошлю. И подарки грузи на верблюда.
Муравьев опять задумался: «Отдашь официальное письмо в чьи-то руки и если оно не попадет к хану, тогда не докажешь даже, что ты есть посол русский...»
— Ваше благородие!— умоляюще взглянул на капитана переводчик.
— Ладно, — согласился Муравьев. — Скажи Атчапару — пусть зовет слуг, да погружает тюки.
Вскоре Еш-Назар выехал из крепости, увез письмо и подарки. Пленники ждали его возвращения к вечеру. Но вот уж и ночь наступила, а юзбаши нет. Пришел Давыд. — Давай, милый, действуй, — наказал ему Муравьев. — Посылай людей за проводником. Завтра бежать будем...
Прошел еще день. Не было ни юзбаши, ни Давида. Пленники выдавали свое беспокойство: ходили по двору, поглядывали на крепостные стены. Заметив излишнюю суету.
Атчапар поглядывал на них тревожными глазами. Прибавилось во дворе число слуг...
Время текло немыслимо медленно. Ночью Муравьев опять не смыкал глаз. Положив ладони под затылок, смотрел в небо.«Неужели так бесславно придется уйти из жиз-ни? — думал он. — Нет, так просто они меня не возьмут!» Капитан ощупывал гладкую рукоятку пистолета и не сомневался, что выстрелит себе в сердце, но не дастся на поругание...
Утром вернулся юзбаши. С ним несколько знатных вельмож. Шейх-уль-ислам Кутбэддин-ходжа объявил всеми-лостивейше, что повелитель Хивы приглашает русского посла к себе.
Муравьев хладнокровно кивнул и сказал Демке, чтобы разводил мыло для бритья...
Спустя час, пленники в сопровождении ханских сановников и стражи, выехали из крепости. Сорокавосьмидневное заточение кончилось.
«Урусы» в туркменских халатах и тельпеках издали ничем не отличались от туркмен. Но стоило встречным взглянуть на них поближе, и те начинали морщиться. Тот кто не знал, что это едут русские, принимали их за безбородых скопцов. Но так встречали приезжих за городом. В самой Хиве, едва отряд нукеров, с гостями в середине, въехал в ворота и закопытил по улице ко дворцу, сотни горожан кинулись к дороге взглянуть на людей ак-пади-шаха.
Муравьев с любопытством разглядывал хивинцев. Были они сплошь в халатах и невысоких черных тельпеках. А те, что выходили из кузниц, лавок, мастерских — городские ремесленники — выглядели проще: на плечах затасканные рубахи, а на голове круглые грязные тюбетейки. С горожан Муравьев переводил взгляд на постройки Хивы. Крупные мечети с минаретами и куполами ничем не отличались от персидских, какие он видел в Тавризе и Султаниэ два года назад. Улицы тоже походили на улицы городов Персии: узкие, с высокими глинобитными дувалами и домами. Но было в Хиве много такого, чего Муравьев нигде не видел.
Воображение капитана поразила крытая улица — собот. Она напоминала огромный широкий тоннель или пещеру. По обеим сторонам ее располагались всевозможные лавки и мастерские. Сотни торговцев зазывали покупателей, предлагали парчу и ситец, халву и бараний жир, мясо и лепешки, муку и пшеницу, кожи и сапоги-ичиги, халаты и тюбетейки, шали, платки и тысячу других изделий.
Увидел Муравьев и другое чудо: крытый базар. Снаружи он выглядел- гигантским термитником. Множество куполов из глины, поставленные в кучу на площади, соединялись между собой скрытыми от глаза дверьми. Войдя туда, хивинцы часами бродили внутри, отыскивая нужные товары. Суета, толкотня, в которых трудно было пробраться к нужному прилавку, делали похожими людей на крупных муравьев...
На пути ханского отряда, сопровождавшего русских, попадались не только диковинные постройки, но и диковинные люди: юродивые с проваленными ртами, слепые, полуголые, в овечьих шкурах, водоносы, невольники в цепях. Этих нукеры хана разгоняли плетками, чтобы не мешали, не лезли под копыта коней.
Ханский дворец — великолепное сооружение в виде крепости: зубчатые стены, высокие бирюзовые минареты, синяя мечеть с золотым шаром на полюсе купола — возвышался за высоченной стеной, над которой плотно сплелись ветви деревьев. Муравьев сравнивал увиденное с шахскими дворцами и находил, что Хива выглядит богаче и чище, нежели хваленые, полузаброшенные города сказочной Персии.
Русских встретили ханские слуги. Тотчас ввели в пышные чертоги и поместили их в отдельной, чисто убранной комнате. По всему полу ковры и круглые подушки, на стенах венецианские зеркала. Конусообразные окна закрыты резными деревянными ставнями...
Еш-Назар сказал русским, чтобы жили, как у себя дома, и ждали приезда повелителя. Скоро, мол, Мухаммед-Рахим-хан позовет посла к себе...
Хан накануне возвратился в Хиву. Вернулись домой и запыленные воины Джадукяра. Мухамед-Рахим-хан тотчас захотел видеть тысяцкого. Джадукяр предстал перед повелителем.
