Александр Волков - Два брата
«Вон куда зашло! – подумал Алексей и не мог сдержать радостную дрожь. – Причащался… Стало быть, и впрямь плох!»
– Батюшка крепок, – сказал вслух царевич, из приличия делая грустное лицо. – Бог даст, поправится.
– Только этой надеждой и живем, ваше высочество! Но нас утешает мысль, что ежели случится несчастье, то в вашей высокой персоне узрим достойного отцова преемника, украшенного проницательным умом и всеми добродетелями.
Снова поклон, такой низкий, что шляпа князя, которую он держал в руке, подмела пол.
«Вишь, разливается, лисица! – подумал Алексей. – Пришло мое время!»
У него даже голова закружилась от сознания высоты, на которую его возносит судьба.
А Меншиков продолжал:
– Льщу себя надеждой, что не лишусь вашей милости. Вы знаете, я всегда был благожелателем вашего высочества.
– Коемуждо воздастся по делам его,[127] – ответил царевич словами из Евангелия.
И Меншиков задрожал. Как опытный царедворец, он скрыл страх и распрощался с бесконечными уверениями в глубочайшей преданности. Царевич остался один. Он не мог сдержать свои чувства и запел на веселый лад:
– «Святися, святися, Новый Иерусалиме!..»
Вдруг его поразила ужасная мысль. Она пришла в голову внезапно, но показалась такой верной, неоспоримой, что он без сил опустился в кресло.
«Что, если батюшка притворяется? Да, да, это бессомненно… Теперь у него два наследника, помимо меня: сын и внук. Отец решил погубить меня. Я был осторожен… не давался в руки… Это раздражило его. Он подстроил мне ловушку. Батюшка ждет от меня – опрометчивых поступков. Потом встанет… и – гибель! Монашеский клобук… быть может, плаха!»
Царевич вспомнил Ивана Грозного. И тот лежал на смертном одре, и у его постели бушевали страсти. Но как потом жестоко расправился царь с теми, кто ждал его смерти!
«Как я не догадался раньше? Притворство! Одно притворство… Меншиков приезжал выпытывать… выведывать мои чувства… Я себя выдал! Зачем я сказал эти евангельские слова?»
Холодея от страха, Алексей позвонил. Вошел лакей.
– Позвать дежурного офицера!
– Слушаю, ваше высочество!
Через несколько минут явился Василий Дедюхин.
– Поедешь к батюшке во дворец. Ежели допустят, явишься к самому. Ежели нет, то к государыне или к князю Меншикову. Скажешь: «Царевич справляется о здоровье батюшки-государя и желает скорого ему выздоровления». Скажешь: «Царевич дал обет сходить пешком в Новый Иерусалим и целый год не есть скоромного, ежели государь выздоровеет». Скажешь… Да ты сам знаешь, что сказать!
– Точно так, ваше высочество!
Черные глаза Дедюхина улыбались, по его лицу видно было, что он прекрасно все понимает.
– Иди… Стой! Тебе, кажется, Егор Марков приятель?
– Друг, ваше высочество!
– Увидишь его… Только без большого шума. Передай: «Царевич приказал немедленно явиться».
– Слушаю, ваше высочество!
Дедюхин ушел.
Поручение он выполнил в точности. К царю его не допустили, но он добился приема у Екатерины и пересказал ей слова царевича.
Екатерина отвечала, что ей приятно слышать о сыновних чувствах царевича Алексея Петровича и что она передаст его пожелания государю. С этим Дедюхин был отпущен.
Он разыскал Егора Маркова и передал приказ царевича.
Егор был ошеломлен. Его уже давно не вызывали к царевичу. Казалось, тот забыл о нем, оставил мысль сделать его своим шпиком. И вот снова!
– Приду, – сказал Марков.
– Едем со мной, – отвечал офицер.
Пришлось переодеться в парадное платье и ехать. Царевич Алексей встретил Егора Маркова приветливо.
– Я очень обеспокоен болезнью батюшки, – начал он. – Неужто он так сильно страдает, как говорят?
Царевич говорил, по-видимому, искренне, на лице была скорбь. Марков попался на удочку.
– Государь болен весьма опасно. Медик Арескин который день не отходит от его постели. Меншиков, Апраксин и другие вельможи ночуют во дворце. Государыня очень встревожена…
«Значит, правда!» – пронеслась радостная мысль в голове Алексея, но он тут же уныло промолвил:
– Горе какое! Я каждый день служу молебны за батюшкино здоровье. Рано, ах как рано ему умирать!
Алексей прекрасно понял, что от царского токаря угрозами ничего не добиться. Но лаской и выражением сочувствия к постигшей отца беде можно выведать от Егора точные сведения о том, что делается во дворце.
– Я сердился на батюшку, – продолжал царевич. – Каюсь в том, ведь человек грешен. Но как он заболел, у меня одно желание ему добра.
Егор слушал, верил, радовался за царевича. Тот незаметно выпытывал, что надо было ему знать.
– Иди, Егор, – наконец сказал он. (Марков низко поклонился.) – Надеюсь, будешь каждодневно мне докладывать о батюшкином здоровье… Я так беспокоюсь!
Егор возвратился домой. Вызов к царевичу не остался незамеченным. Лишь только токарь вошел во дворец, его обступили денщики:
– Зачем к царевичу ходил?
– Как он? Каково себя чувствует?
– Небось радехонек?
Марков не отвечал на вопросы назойливых товарищей. Особенно усердствовал Сашка Бутурлин.
– Зазнался, Егор! – упрекнул он токаря при одобрении прочих денщиков. – Знамо, хорошо тебе – приближенная персона у царевича!
– Он переносчик,[128] братцы! – догадался кто-то. Егор похолодел: если это предположение утвердится во дворце, ему, Маркову, конец.
– Что вы ко мне пристали! – со слезами в голосе выкрикнул он. – Ну, спрашивал царевич о болезни государя, да разве я тому причина? Не своей волей ходил к нему! Сами знаете, офицер вызывал. Могу я ослушаться?
– И правда, братцы, – заступился за Маркова один из товарищей, рассудительней других. – Наш брат – мелкая птица, куда приказано, туда и лети. Скажись-ка ты, Егор, на это время больным, а то царевичевы вызовы тебя до добра не доведут. Ежели за тобой придут, мы в один голос уверим, что тебе зело нездоровится…
Егор просиял:
– Спасибо, братцы!
Денщики разошлись. Егор отправился домой и лег в постель.
На другой день царевич, не дождавшись Маркова, послал за ним Василия Дедюхина. Офицер явился во дворец. Первый встреченный им денщик объявил, что токарь Марков опасно болен. То же сказал и второй, третий.
Дедюхин отправился в комнату Марковых. Егор лежал в постели, укрытый одеялом; около него на столике были расставлены аптечные снадобья.
– Ты что, Егорша? – вскричал Дедюхин.
– Болею, – слабым голосом ответил Егор. – Лихоманка треплет. Вчера от царевича вернулся еле жив.
Через несколько дней по городу разнеслась молва: государь поправляется. Меншиков и его партия подняли головы, сторонники Алексея приуныли.
– Крепок, проклятый! – толковали они по углам. – Недаром дьяволу душу продал. Тот его и поддерживает.
– Ему сроку по земле ходить положено пятьдесят годов.
– Пятьдесят годов! Эва, утешил! Значит, еще семь годов! За семь годов от нас и звания не останется – начисто выведет.
Глава XXI. Выздоровление
Уже больше года по Европе ходили слухи о необычайном изобретении некоего доктора Орфиреуса. Утверждали, что Орфиреусу посчастливилось изобрести вечное движение, perpetuum mobile, решить задачу, над которой мучились изобретатели много столетий.
Орфиреус возил машину по германским городам и показывал любопытным за деньги.
Главную часть машины составляли два огромных колеса, чуть ли не до потолка. Колеса соединялись запутанной системой рычагов. Одно из колес было насажено на вал; веревка, намотанная на тот же вал, через пару блоков шла к грузу.
Посетители осматривали машину, расспрашивали, как она действует.
– Сие есть тайна, – важно отвечал Орфиреус. – Я вам продемонстрирую действие моей махины, господа!
Он раскручивал одно из колес, и оно начинало вертеться с легким скрипом.
Рычаги качались взад-вперед, передавали движение другому колесу. На вал наматывалась веревка, поднимала кверху груз.
Посетители, вытаращив глаза, смотрели на действие чудесной машины. Минуты проходили за минутами, колеса всё двигались, а главное – тянули груз!
– Как видите, господа, моя махина не токмо сама движется, но и создает силу! – говорил «изобретатель».
Люди уходили ошеломленные. Машина Орфиреуса действительно была необъяснимым чудом.
Посетители, постояв за дверью вместе с Орфиреусом, возвращались в комнату через полчаса. А «чудесная» машина все продолжала работать![129]
Петр еще в начале 1715 года узнал об «изобретении» Орфиреуса.
Во время выздоровления, когда ему нельзя было заниматься государственными делами и он был свободен, царь целыми часами думал о машине Орфиреуса Петр решил потолковать о ней с Егором Марковым.
– Катюша, – сказал он жене, – вели позвать ко мне Егора Маркова.
Узнав, что ему приказано явиться к царю, Марков перепугался. «Государь узнал, что я бывал у царевича!» – решил Егор.
Он вошел в спальню Петра сам не свой. В комнате было полутемно, царь не заметил волнения Маркова.
