Константин Шильдкрет - Гораздо тихий государь
— Так и есть!.. Быть крещению, — подтвердил свою догадку Каплаух и ускорил шаги.
Песня стихала, приникала к земле, таяла:
Все смиряючи нас наказуяИ приводя нас в спасенный путь.Тако рождение человеческое от отца и от матери.
На середине просторной поляны, у костра, стоял старик. Его белая, подернутая багровыми отблесками пламени, борода касалась ввалившегося живота, землистые космы волос на голове рассыпались по узеньким плечам.
Коленопреклоненная толпа, окончив песню, поклонилась до земли старцу.
— Благослови!
Старик отставил два пальца, трясущейся рукой перекрестил воздух и, не спеша, снял с себя епанчу.
— Братие! — заговорил он чуть слышно. — Ныне радуюсь я и веселюсь, ибо сподобил меня Господь силою некрушимою приять истинное крещение огнем и тем очиститься от мерзопакостных следов Алексеева царства.
Толпа испустила молитвенный вздох. Раздевшийся донага старик подошел вплотную к костру.
— Простите Христа ради, православные христианы! — поклонился старик. — А сподобит Бог, буду по втором неоскверняемом крещении огнем молитвенником вашим перед алтарем Бога живого.
Воздев к небу руки, он нырнул в багряные волны огня.
Притаившийся лес сотрясся от страшного крика и воплей. В дальних кустах залилась испуганным лаем лиса. Ломая сучья, с воем скрылись в трущобах ошалевшие волки.
— Нас не остави!.. Молись за нас Господу! — билась о землю толпа. — Заступи перед Господом!
— Уйдем! — хватаясь за плечи Каплауха, шепнул Савинка.
Пораженный мертвенной бледностью атамана, Каплаух поспешно увлек его в берлогу.
Глава IX
У Ордын-Нащокина завелось много новых друзей, среди которых особенно выделялся дьячий сын Артамон Сергеевич Матвеев, сумевший в короткое время собрать вокруг себя целый кружок знатных людей.
Матвеев часто устраивал вечера, на которых гости оживленно беседовали о преобразовании Руси. На один из таких вечеров вместе с Нащокиным приехал и Ртищев.
Афанасий Лаврентьевич вошел в дом, как давнишний знакомый и свой человек. Жена Матвеева, шотландка Гамильтон тотчас пригласила гостей в богатый, по-европейски убранный, терем.
Нащокин, заметив, что хозяин то и дело переглядывается с женой, не вытерпел, спросил:
— Не новые ль вести?
— А почитай что и новые, — таинственно ухмыльнулся Матвеев и перевел разговор на другое.
Вскоре из сеней донеслись громкие голоса и смех.
— Князь Никита пожаловал! — воскликнула хозяйка, торопясь навстречу гостям. За ней вышли в сени и мужчины.
— Управителю Посольского приказа и царской большой печати и государственных великих дел оберегателю, Афанасию свет Лаврентьевичу, с низким поклоном многая лета! — рявкнул Романов и полез лобызаться с хозяином.
Позади Никиты Ивановича, широко расставив ноги, оглушительно чихал и сморкался в кулак Борис Иванович Морозов.
— И сыну дьячему, думному дворянину Артамону Матвееву со хозяйкой слава и в делах преуспеяние, — подхватил он вслед за князем.
Матвеев густо покраснел, с трудом подавив обиду, поклонился боярину:
— Родом не кичимся, да нам много и не надобно. Был бы умишко. Для нас он куда как сподручней кровей родовитых.
Гости вошли в терем. Пересыпая речь прибаутками, Романов объявил, что придумал для кружка важное дело. Заинтересованные слушатели почтительно умолкли и уставились на князя.
— Имам ли мы свое злато и сребро? — начал Никита Иванович.
Морозов добродушно улыбнулся.
— Кто и не имат, а ты по государе, первый богатей во всей Руси.
Никита Иванович шутливо отмахнулся от него:
— Словеса-то у тебя густые найдутся в кармане, за то умишко твой завсегда на татарском аркане!
И с нарочитой важностью прибавил:
— А племянник мой, государь Алексей Михайлович всея Руси еще молвит: «Делу время, а потехе час». По то я и тешусь, что ни час то по часу!..
Хозяева и гости закатились смехом.
— А в сребре по какой пригоде у нас недочет? — снова начал князь Никита и ударил по столу кулаком. — А по той пригоде, что из чужих земель добра того сдожидаемся, свое же ногами топчем!
Постельничий не вытерпел и вмешался в разговор.
— Добро сказываешь, князь Никита Иванович. Ни во век сребра медью не подменить… И то великая смута пошла серед людишек; сотворили-де медных денег, а сребро, что ни день, бежит от той меди, рукой не достанешь.
Все долго, с большим интересом обсуждали слова Романова, пока наконец не решили тут же написать грамоту, чтобы подать ее на утверждение государю.
Вооружившись лебяжьим пером, Артамон Сергеевич, пыхтя, склонился над бумагою.
…А еще ведомо нам, холопам и сиротам твоим, государь, про Канинский Нос да Югорский Шар; а и сверх того и на Урале, а и еще в Кузнецке, да в Красноярске, да в Томском краю многое множество в земли сребра того схоронено… А и бьем тебе челом, царь-государь, на той земли рудознатцев отослать. А и обыщется сребро, великие корысти от того будут тебе, государь…
Кто-то тревожно постучался в дверь. Матвеев оторвался от бумаги.
— Кому там не терпится?
В дверях показалось испуганное лицо дворецкого.
— Гонец прискакал!.. Царь-де к тебе жалует.
Лицо Матвеева покрылось смертельной бледностью. В первое мгновение он так растерялся, что даже не мог встать с лавки.
— Встречай! — улыбнулся Нащокин и подтолкнул хозяина в спину.
Артамон Сергеевич ошалело вскочил, со всех ног бросился на улицу.
Алексей не раз уже наезжал к Матвееву, как наезжал запросто к другим любимцам своим, но дьячий сын никак не мог освоиться с этим и всегда при встрече «высокого гостя» волновался, робел и чувствовал себя, как приговоренный к смерти, за которым пришли палачи.
Незаметно пробравшаяся в терем воспитанница Матвеева, Наташа, забилась за спинку дивана, вытаращенными глазенками, точно мышонок, впервые увидевший свет из темной норки своей, следила за суматохой. Алексей едва войдя в терем, увидел ее.
— Попалась, проказница! — шагнул он к дивану и с нарочитой строгостью наклонился к пылающему личику девочки. — Ох, уж эти Нарышкины мне!.. Куда ни кинься, всюду в Нарышкиных ткнешься!
Он небольно подергал Наташу за непокорный вихорок. Девочка рванулась и юркнула к двери. Ее подхватил на руки Никита Иванович.
— Стоп-стоп-стоп!.. Жил-был бычок, да попался в горшок. А кто бычка того съест, тому ворох раскрасавиц-невест!
Он широко разинул рот, как бы готовый проглотить расплакавшуюся девочку.
Алексей нежно взял ее из рук дядьки и поцеловал.
— И не соромно?… Чать, двенадесятый годок пошел, а ревешь, как дите.
Он достал из кармана сердоликового пастушка. Слезы сразу высохли на глазах девочки. На круглых щечках ее заиграл румянец.
— Мне?
— Кому ж бы еще?
Поблагодарив государя за гостинец, девочка, вцепившись в руку Матвеевой, вприпрыжку ускакала из терема.
После трапезы и долгой молитвы Артамон Сергеевич благоговейно приложился к руке царя.
— Ужо и не ведаю, царь мой преславный, сказывать иль утаить?
— Сказывай, коли есть про что сказывать.
— А и прибыл к нам из дальних земель гость, государь. Муж гораздо ученый и душевности превеликой.
Алексей многозначительно подмигнул Нащокину.
— Слыхивали мы, Артамонушка, про гостя того.
Матвеев испуганно отодвинулся.
— Норовил я в тот же час, как прибыл сербин, тебе обсказать про него, да сдержал князь Никита Иванович.
— Сдержал! — чванно надулся царь. — А про то слыхивал ли, что допреж того, как помыслит о чем человек, государю ужо и ведомо все?
Но, заметив, что Матвеев в самом деле не на шутку перепугался, милостиво потрепал его рукой по щеке.
— Ладно уж, что с тебя взыщешь… Веди сербина.
Артамон Сергеевич, низко кланяясь, вышел из терема и тотчас же вернулся с гостем.
Алексей с большим любопытством поглядел на стройного, с тонкими чертами лица и с гордым взглядом больших синих глаз, иноземца. Подталкиваемый хозяином, гость подошел ближе к царю и изысканно поклонился.
— Кто ты есть таков человек? — привычным движением подставляя руку для поцелуя, спросил государь.
Иноземец шаркнул ногой, склонил русую голову и трепетно, как к величайшей святыне, приложился к кончикам липких и пропахнувших рыбой царевых пальцев.
— Юрий Крижанич… Хорват, славянин.
— Добро, — похвалил Алексей. — Гораздо добро.
Князь Никита, переглянувшись с ним, указал Юрию на место подле себя.
— Выходит. Москва тебе любезнее Рима? — дружески обнял он гостя.
Хорват молитвенно поднял к небу глаза.
— Я славянин. А славянину путь лежит не в Рим, а на Москву под сильную руку славянского государя.
