Паринуш Сание - Книга судьбы
– В ту пору ты уже интересовалась политикой?
– Конечно. Как же студенту, претендующему на звание интеллектуала, не интересоваться политикой? Принадлежать к левым, состоять в оппозиции – это для студентов было, можно сказать, общеобязательно. По-настоящему убежденных, таких, как Мехди, было немного. Я тогда еще мало успела прочесть, мало знала, сама толком не понимала, во что верю. Мехди сформировал мои мысли и убеждения. Хотя сам он из религиозной семьи, он успел прочесть труды Маркса, Энгельса и других и прекрасно умел их анализировать.
– И он склонил тебя вступить в организацию?
– В ту пору еще и организации никакой не было. Мы с ним ее и создали – намного позднее. Возможно, без Мехди я бы выбрала иной путь. Но все равно, я так или иначе занималась бы политикой.
– А как вы в итоге поженились?
– Начала формироваться группа. У меня традиционная семь я, как большинство иранских девушек, я не могла ходить куда вздумается и тем более засиживаться по ночам. Кто-то из парней выдвинул предложение: мне следует выйти замуж за кого-нибудь из членов группы, чтобы я могла все время посвящать работе. Мехди согласился и явился к нам домой настоящим женихом, в сопровождении родных….
– Ты была счастлива в браке?
– Как тебе ответить? Я хотела стать его женой и все же не хотела выходить замуж лишь ради интересов организации, не хотела, чтобы ко мне сватались таким образом… Я была молода, романтична, находилась под влиянием буржуазной литературы.
Холодной и пасмурной февральской ночью, около часа, вопреки всем опасностям, которые они столько обсуждали, Мехди прокрался в наш дом. Я только заснула, и вдруг меня разбудил звук открывшейся двери. Хамид преспокойно читал свою книгу.
– Хамид! Ты слышал? Это наружная дверь. Кто-то вошел!
– Спи, нас это не касается.
– То есть как? Ты кого-то ждешь?
– Да. Это Мехди. Я дал ему ключ.
– Ты же говорил, это очень опасно.
– Они давно уже сбились со следа. Мы приняли меры предосторожности. Ему нужно поговорить с Шахрзад: надо прояснить кое-какие проблемы, принять решения. Я не могу все время курсировать между ними, пришлось организовать встречу.
Я чуть не рассмеялась. Вот так парочка! Муж и жена ищут предлог – не смея признаться, что любят и скучают, – чтобы все же повидаться друг с другом.
Мехди должен был уйти рано утром, но не ушел. Хамид сказал, что они пока еще не договорились. Я посмеялась и занялась собственными делами. Во второй половине дня, когда Хамид вернулся с работы, они все трое принялись что-то обсуждать и много часов спорили за закрытой дверью. Когда Шахрзад выходила, я замечала, что щеки у нее разгорелись, она стала живее и подвижнее, чем прежде, но прятала глаза, словно смущенная школьница, оберегая свой секрет, притворялась, будто ничего и не происходит.
Мехди провел у нас три ночи, а на четвертую покинул дом так же тихо, как вошел. Не знаю, увиделись ли они с тех пор еще хоть раз, но твердо верю, что эти дни стали лучшими в их жизни. Масуд был допущен в их уединение, он слезал с коленей Шахрзад только затем, чтобы обнять Мехди, смешил их обоих своим лепетом, своими играми и всякими штучками. Сквозь матовое стекло я даже различала, как Мехди скачет на четвереньках, а Масуд – у него на спине. До чего необычно! Подумать только, чтобы мужчина, такой серьезный, что от него и улыбки не дождешься, подружился с маленьким ребенком. Там, за дверью гостиной, Мехди и Шахрзад позволили себе стать самими собой, настоящими.
Когда же Мехди ушел, Шахрзад несколько дней печалилась, сделалась раздражительной, пыталась развлечься чтением. Наши книги она к тому времени все перебрала, так и засыпала с томом Форуг под подушкой.
Под конец февраля она попросила меня купить ей несколько блуз, брюки и большую сумку на прочном ремне. Я приносила одну сумку за другой, но все ей казались чересчур маленькими. Наконец меня осенило:
– Так тебе сумка для вещей нужна, а не обычная!
– Ну да! Только не слишком большая, чтобы не привлекать внимания. И не слишком тяжелая. Лишь бы уместилось все мое добро.
“И твой пистолет?” – мысленно спросила я. С первого дня я знала, что у нее имеется при себе пистолет, и трепетала, как бы дети его не обнаружили.
Шахрзад собиралась уходить. Она задерживалась в ожидании приказа или какого-то известия. В середине марта, перед Новым годом, она дождалась. Старую одежду и старую сумку она оставила и велела мне избавиться от них. Новую одежду и кое-какие личные вещи сложила в новую сумку, на самое дно, рядом с пистолетом, спрятала подаренные Масудом рисунки. В каком она была настроении? Она устала таиться, устала жить взаперти, без движения, ей хотелось на свежий воздух, на улицу, к людям. И все же, когда наступило время уходить, она опечалилась, затосковала. Все обнимала Масуда и приговаривала: “Как же я без него?” Она крепко прижимала его к себе и утыкалась заплаканным лицом в его волосы.
Масуд почувствовал, что Шахрзад скоро уйдет. Каждый вечер перед сном и каждое утро, уходя в детский сад, он брал с нее слово, что она не уйдет без него. По поводу и без повода он приставал к ней с вопросами: “Ты хочешь от нас уйти? Почему? Разве я плохо себя вел? Честное слово, я больше не залезу утром к тебе в кровать, не стану тебя будить… Если уходишь, возьми меня с собой, а то заблудишься: ты здешних улиц не знаешь”. От таких разговоров она еще больше грустила, и мое сердце тоже изболелось за нее.
В последний вечер Шахрзад прилегла рядом с Масудом и стала рассказывать ему какие-то истории, но ей помешали слезы. Масуд – он, как все маленькие дети многое видел очами сердца – обеими руками обхватил ее лицо и сказал:
– Я знаю: утром, когда я проснусь, тебя уже тут не будет.
Вскоре после полуночи Шахрзад “согласно плану” покинула наш дом. И сразу же я почувствовала пустоту в сердце и поняла, что всегда буду по ней тосковать.
Уходя, она обняла меня и сказала:
– Спасибо за все. Береги моего Масуда. Глаз с него не спускай. Он слишком тонкий – я за него боюсь. – Затем она обернулась к Хамиду и добавила: – Ты счастливый человек – цени то, что имеешь. У тебя такая прекрасная семья. Пусть ничто не нарушит мир и покой в этом доме.
Хамид с изумлением глянул на нее:
– Что ты такое говоришь? Пошли! Нам пора, час не ранний.
На следующее утро, зайдя прибраться в гостиной, я вытащила из-под подушки, на которой спала Шахрзад, том Форуг. Внутрь был заложен карандаш, книга раскрылась, и я увидела, что Шахрзад подчеркнула строки:
Где мой приют?Приютите меня – вы, беспокойные светильники!Вы, дома в утреннем мареве,когда ароматный дым очагаокутывает солнце над крышами!Приютите меня – вы, безыскусные женщины!У вас даже пальчики шевелятсяв согласии с тельцемблагоденствующего зародыша,а в разрезе рубашки всегдазапах свежего молока.[4]
Слеза скатилась по моей щеке. В дверях появился Масуд и скорбно спросил:
– Ушла?
– Доброе утро, дорогой! Что ж, ведь ей надо было когда-то вернуться к себе домой.
Малыш подбежал ко мне, уронил голову мне на плечо и разрыдался. Он никогда не забывал свою тетушку Шери и спустя много лет, уже юношей, порой говорил: “Мне все еще снится дом, который я хотел построить, чтобы жить там с ней”.
Шахрзад ушла, а я начала готовиться к Новому году: как всегда, большая весенняя уборка, купить новую одежду детям, пошить новое постельное белье, сменить занавески в гостиной. Мне хотелось попраздновать, порадовать детей. Я постаралась соблюсти все обряды и традиции: пусть у мальчиков останутся волшебные воспоминания об этом дне из их детства. Сиамаку поручалось поливать ростки чечевицы, которые мы выращивали на блюде, Масуд раскрашивал яйца, а Хамид только смеялся и пожимал плечами:
– Поверить не могу, что ты со всем этим возишься! Тебе заняться больше нечем?
Но я знала, что втайне и он ждет Нового года с волнением и предвкушением счастья. С тех пор Хамид вынужден был проводить все свободное время с нами, он поневоле вовлекался в нашу жизнь и порой выдавал себя: эта домашняя жизнь оказалась ему по душе.
Я наняла помощницу, и вместе мы убрали дом от крыши до погреба. Дом наполнился предновогодними запахами.
Впервые наша семья совершала новогодние визиты в полном составе. Мы участвовали во всех празднествах и даже выехали в тринадцатый день на традиционный загородный пикник вместе с родителями Хамида. После праздников, веселая, набравшаяся сил, я вновь занялась учебой – своей собственной и Сиамака. Близился конец школьного года.
Хамид засиделся дома, он все ждал телефонного звонка, но пока тщетно. Он стал беспокойным и раздражительным, но что он мог поделать? Я не обижалась: пусть подольше остается с нами. Вот наступит лето, закончатся экзамены, и чего-чего мы только с детьми не затеем. Я надеялась, что мы и лето целиком проведем вместе. Теперь, получив водительские права, я смогу возить их в кино и в парк, в гости или на аттракционы. Дети были довольны и счастливы, и мне казалось, все в жизни складывается как надо.
