Айдын Шем - Нити судеб человеческих. Часть 2. Красная ртуть
- Если ты такой бедняк, то откуда ты взял деньги на товар! - орал истязатель на такого попавшегося. – Только не ври, что все это тебе родственники подарили.
- Да, старшая сестра мужа покойной маминой племянницы подарила. Ой-ой! И сам немного накопил постепенно…, ой! - плененный бедняга опасался назвать в «признании» каких-нибудь близких родственников, что было чревато.
- Так, значит, ты уже не в первый раз нарушаешь границу? - хватался допрашивающий за слово "постепенно".
- Ой-ой-ой! - вопил допрашиваемый. - Ой! Не надо! Накопил я, товарищ начальник, накопил здесь, на работе!
- А-а! Так, где же так хорошо платят за работу? Не в колхозе ли? Или на разгрузке вагонов? Сколько же ты лет копил? Двадцать?
Так как главный риск заключался в переходе через границу, который не всегда оказывался удачным, товара у каждого нарушителя границы всегда бывало помногу - только это возмещало хозяевам неизбежные в таком деле потери. Вот и получалось, что тащил попавшийся в руки пограничников неудачник вещей на такую сумму, которую он мог бы на советской земле заработать легальным способом лет за двадцать, да и то, если все эти двадцать лет он не ел, не пил, и ходил в том, в чем мать родила.
И если самый гуманный на свете советский суд давал немалый срок неудачнику, его семья получала в течение года некоторый гарантированный минимум на жизнь от работодателя.
- Среди людей живем, - говорил в кругу прихлебателей вот этот пузатый или другой такой же работодатель. - Зачем мне неприятные разговоры о голодающих детях?
Поэтому, с одной стороны, выгодно было брать на дело людей не здешних, а с другой стороны существовала опасность, что чужак не вернется в Союз, ушмыгнет в Иран или в Афганистан окончательно. На это, конечно, нелегко было решиться даже тем, кто не оставлял здесь нуждающихся в его помощи людей, потому что и там, за кордоном, не нужны ничему не обученные бедные люди.
А у толстопузого, нынче восседающего в чайхане, была другая задача: ему нужно было заявить о своей лояльности начавшему придираться к нему начальнику в фуражке. Вот он и решил этого человека, который так смиренно стоял сейчас перед ним, отдать в карающие длани советской власти. Начальник подобреет, ведь и ему надо побольше нарушителей сдать. А этот узбек явно беспаспортный.
- А паспорт у тебя есть? - спросил пузан, заранее зная, какой ответ он получит.
- Какой паспорт у колхозника, господин! - воскликнул Исмат, все еще надеющийся на счастливый исход беседы с местным боссом.
- Махмуд! - окликнул пузатый кого-то из своих нукеров. - Запри этого человека в сарае. Он нарушает паспортный закон, утром отведешь в милицию. И проверь, что у него в хурджине.
- Господин, за что? Отпустите меня! - Исмат продолжал играть свою роль. Но он чувствовал, что, кажется, на этот раз попался.
Толстобрюхий босс уже не смотрел на пленника, а демонстративно повел разговор о чем-то постороннем с соседом.
- Идем, собака! - здоровенный Махмуд-палван профессионально заломил Исмату руку и, выведя из чайханы, втолкнул в амбар с крепкой дощатой дверью.
Исмат оказался в кромешной тьме среди каких-то ящиков и автомобильных шин. "Хорошо, что не обыскали", подумал Исмат, у которого в поясе был заколот булавками мешочек с небольшими деньгами. Он обдумал ситуацию, в которой оказался. В любом случае опознать в нем объявленного в розыск Исмата Исматова местной милиции вряд ли удастся. А за беспаспортное бродяжничество отдавать под суд то ли будут, то ли нет. Впрочем, Исмат не исключал возможности, что для демонстрации своей активной деятельности местная милиция начнет раскручивать его поимку. Для этих целей он еще заранее придумал легенду, что он селянин из соседнего с его кишлаком района по фамилии Эргашев, который, как было ведомо Исмату, в позапрошлом году то ли утонул, то ли бежал из колхоза. Могут запросить данные на Эргашева из Узбекистана и дать здесь, в Туркмении, небольшой срок. А могут и отправить в Узбекистан. В этом случае уповать можно только на побег во время длительных перевозок. Вот только документы надо будет во время где-нибудь сбросить.
И вдруг Исмата охватил смех. Это не было истерикой, вовсе нет. Молодой мужчина смеялся над превратностями судьбы, даровавшей ему в течение нескольких дней столько приключений. Он пребывал на ташкентском вокзале в полной уверенности в своем скором отъезде вместе с любимой девушкой в город, где их ждала ее мать, и будущее казалось вполне определенным. Потом бегство, затем чуть было не происшедшая поимка, опять бегство, езда в поездах и автомашинах. И вот теперь коварство местного мафиози, и предстоящая сдача в руки милиции. Что еще заготовила ему судьба-затейница?
Судьба, большая затейница, заготовила сюрпризы не только ему.
Была ночь на пятое октября одна тысяча девятьсот сорок восьмого года.
Исмат, наездившийся в последние дни на гремящих поездах, не придал поначалу значения вдруг донесшемуся из-под земли гулу. Первый подземный толчок был так силен, что крытую шифером крышу сарая подбросило вверх. Сидящего на земле Исмата тоже подкинуло, и он упал ничком. Едва только рухнула стена по правую сторону от него, как новый толчок вынес его, едва успевшего встать на ноги, на развалины этой стены. Крышу сарая, косо опустившуюся на устоявшую переднюю кладку, отбросило в сторону окончательно. Обрушившиеся стены были низкими, поэтому они не завалили Исмата, который успел до следующего толчка выскочить наружу.
Все гремело и орало, выло, мычало, ржало. В панике Исмат бросился бежать в сторону открытого пространства, но вдруг провалился в расщелину в земле, которая, по-видимому, только что образовалась. Он быстро выкарабкался из все еще издающего треск разлома и вновь побежал. Наконец он остановился у каких-то кустов, затравленно оглянулся и был удивлен тем, что не увидел никого стоящего, идущего или бегущего.
Он еще не догадывался, что почти все обитатели окружающих глинобитных строений были раздавлены тяжелыми земляными крышами, порой достигающими толщины в полметра. Под такой крышей оказались погребены и оставшиеся в злополучной чайхане вожди контрабандистов со своими гвардейцами. Так что узнику амбара с легкой, сколоченной из привозных досок шиферной крышей, крепко повезло.
Когда рассвело Исмат, все это время пролежавший среди сухих зарослей, испытывая мистический страх перед то и дело доносящимся из-под земли гулом, поднялся и осмотрелся. Крики и стоны все еще слышались со стороны обрушившихся построек. Как и ночью, нигде не было видно ни души, только несколько собак, выкарабкавшихся из-под завалов, крутились, подвывая, вокруг куч, которые недавно были жилищем их хозяев. Исмат обошел несколько ближайших развалин и понял, что, он один не сможет здесь никого спасти. Он произнес вслух молитву, возблагодарил Всевышнего за собственное спасение и пошел прочь от погибшего города в южную сторону.
По пути его поражали огромные по протяженности разломы на поверхности земли. Один такой разлом, шириной метров в пять, проходил через небольшое селение, все дома которого, естественно, тоже были разрушены. Исмат не мог воздержаться от горестного восклицания, когда увидел, что в нескольких местах этой огромной расщелины торчат обломки досок и кирпичных труб. Видно, во время толчка земля разверзлась и поглотила дома… И тут он увидел живого человека. Человек суетился возле единственной наполовину уцелевшей стены дома, что-то кричал, а под ногами у него путалась небольшая собачка. Исмат побежал к этому человеку, догадавшись, что тот пытается спасти кого-то, еще живого.
- Кызым (дочка)… - только и вымолвил человек.
Почти не обмениваясь словами, двое мужчин голыми руками разгребали кучу скомкавшейся земли, из-под которой раздавался раздирающий душу крик ребенка:
- Ота! Отаджон!
Отец ребенка был почти невменяем, он готов был не то, что голыми руками, - языком слизывать землю, нагромоздившуюся над его дочкой. Он отвечал на зов ребенка, после чего тот на некоторое время замолкал.
Долго, может быть часа два или три, без передыха снимали они окровавленными пальцами землю - слой за слоем, комок за комком. И вот в одном месте земля струйкой ушла в возникшую дыру, туда, откуда уже слышался не крик, а только невнятный стон. Но слышался! Отец девочки просунул руку в дыру, однако Исмат остановил его:
- Погоди, надо еще земли скинуть!
У мужчины хватило самообладания, чтобы послушаться Исмата. Еще минут пятнадцать они, уже с большей осторожностью, сдирали с верха и низа над возникшей дырой сухую и плотную землю. И, наконец, стало понятно, что можно всунуть обе руки в дыру и попытаться оттянуть то, что сдерживало слой земли от осыпания. Это проделал Исмат, молча отстранив щуплого папашу. То была связка из толстых прутьев, привязанная к куску камышовой циновки, которой покрывают наложенные на бревна крыш лозины перед тем, как настелить слой земли.
