Рюрик Ивнев - У подножия Мтацминды

Смагин сразу понял, что болезнь Гоги перешла ту грань, за которой рушится надежда на медицину и рождается надежда на чудо. Но он взял себя в руки и с деланной бодростью проговорил:

— Вид у тебя усталый, но… хороший.

К великому удивлению Смагина, Гоги воспринял его слова с полной серьезностью.

— Вы знаете, Александр Александрович, я действительно чувствую все время усталость, хотя ничего не делаю, даже не читаю.

— Ну, значит, это от безделья, — натянуто улыбнулся Смагин, поняв, что Гоги, к счастью, не имеет ни малейшего представления об угрожающей ему опасности.

— Это прислала Варвара Вахтанговна, — без малейшей связи с предыдущим проговорил Смагин и положил на столик мешок с пирожками. — А это от меня, — добавил он, кладя рядом плитку шоколада.

— Ну, для чего это баловство, — слабо улыбнулся Гоги, — ведь я же не маленький… Ах, бедная мама! — Он тяжело вздохнул. — Нина мне прислала записку, что маме нездоровится и чтобы я ее эти дни не ждал…

— Да, да, — быстро заговорил Смагин, — ничего серьезного, обыкновенная простуда. Но мы взяли в руки власть и на семейном совете решили…

— Понимаю, понимаю… Так, значит, вы взяли в руки власть? — улыбаясь, переспросил Гоги.

Смагин ответил ему многозначительной улыбкой н с горячностью добавил:

— Гоги! И ты должен взять себя в руки! Ведь сила воли много значит… Мы хотим, чтобы ты скорее окреп по–настоящему.

— Да я уже окреп, — не совсем уверенно проговорил Гоги, пытаясь посильнее пожать своей исхудавшей рукой руку Смагина.

Смагин опустил глаза.

— Вы мне ничего не сказали о главном, — продолжал Гоги. — Ведь я оторван от всего мира.

Смагин оглядел соседние койки. Один больной крепко спал, другой лежал с закрытыми глазами и стонал. Третий оживленно разговаривал с посетительницей.

— Гоги, будь спокоен, — сказал Смагин, — все идет хорошо. Понимаешь, сейчас вопрос только во времени…

Легкий румянец выступил на бледных щеках Гоги.

— Вы это говорите не только для того, чтобы ободрить меня?

— Нет, Гоги, такими вещами не шутят. Я говорю сущую правду. Что касается бодрости духа, то я уверен, что ты…

— Буду победителем! — закончил за него Гоги.

— Вот именно, — засмеялся Смагин. — А чтобы ты был действительно победителем, я ухожу, ибо не хочу тебя утомлять своими разговорами.

— Да что вы! — запротестовал Гоги. — Наоборот, я…

— Нет, Гоги, тебе пока нельзя волноваться.

— Ну ладно, покоряюсь воле члена семейного совета, — улыбнулся Гоги и протянул ему руку. Смагин опять почувствовал боль.

— Но в следующий раз, — добавил Гоги, — если маме станет хоть немного лучше, приведите ее с собой, дорогой Александр Александрович. Хорошо?

— Разумеется. Мы придем вместе.

Смагин не помнил, как он вышел из палаты, как спустился вниз, как снимал с себя халат. Он опомнился только тогда, когда услышал чей–то мягкий голос, обращенный к нему. Он оглянулся. Перед ним в белоснежном халате стоял один из работников этой больницы, видимо врач.

— Можно вас на минуту? — спросил доктор и, взяв под руку Смагина, провел его в кабинет.

— Обиташвили не безнадежен. Это я вам говорю не только как главный врач, но как человек, имеющий опыт. Если вы добьетесь… если вы сумеете выкроить один месяц домашнего ухода, и не в Тифлисе, а где–нибудь… ну хотя бы в Боржоми, то я ручаюсь, что Георгий дождется лучших времен.

Глава II

Смагину при помощи Елизаветы Несторовны Джамираджиби удалось получить свидетельство о болезни Гоги, подписанное доктором Асатиани. Немного позже Домбадзе вручил ему разрешение министерства внутренних дел взять Георгия Обиташвили на поруки матери для лечения. Когда Смагин приехал в больницу, чтобы взять Гоги, главный врач Куридзе отозвал его в сторону и спросил:

— Где вы решили поместить больного?

— Как вы советовали, — ответил Смагин, — в Боржоми или в его окрестностях.

— Кто с ним поедет?

— Его мать.

— А у них или у вас есть знакомые в этих местах?

— Никого.

— Видите ли, я рекомендовал больному не столько климатическое лечение, сколько полный отдых в домашних условиях. Поэтому вот что я предлагаю, — пусть они поедут ко мне в Гурию.

— К вам? — удивился Смагин.

— Да, ко мне. Туда как раз завтра выезжают моя жена и дочь. Место хорошее, тихое, у нас удобный дом, большой сад, Георгий там быстро поправится. Приезжайте и вы.

— Я не знаю, как вас благодарить, доктор. Сегодня же поговорю с его матерью. Думаю, что она примет с большой радостью ваше предложение. А я приеду позже.

— Вы будете их провожать на вокзал?

— Да, конечно.

— В таком случае вот вам мой адрес, приезжайте все вместе прямо к нам на Плехановский, и от нас поедем на вокзал. Билеты возьмите до Самтреди, а оттуда на лошадях до нашего селения не так далеко…

Таким образом неожиданно разрешился вопрос о поездке, Гоги.

Смагин не мог поехать вместе с ними, так как у него было заранее назначено несколько лекций. Он навестил их только через месяц.

Приехав в Самтреди в 11 часов утра, еще из окна вагона он увидел на перроне Гоги, около которого стояла миловидная девушка. Когда Смагин вышел из вагона, они подбежали к нему, радостно улыбаясь.

Гоги не успел еще познакомить его со своей спутницей, как она обняла и поцеловала Смагина, как будто знала его с детства.

— Это Мзия, дочь Теймураза Арчиловича Куридзе, — сказал Гоги. — Она у нас особенная…

— Это у кого это «у нас»? — шутливо переспросила его Мзия, делая попытку взять из рук Смагина маленький чемодан.

— Ни за что, — запротестовал Смагин, — ведь я пока еще не дедушка…

— Все равно вы гость, и вы с дороги. Гоги тоже взялся за ручку чемодана.

— Этого еще недоставало, — рассердился Смагин.

— Да я уже поправился, Александр Александрович!

— Все равно, — заупрямился Смагин.

К ним подошел молодой парень в гурийской шапочке.

— Ну, вот и наш Бичико, — радостно воскликнула Мзия, — он–то уж не позволит вам ломать наши обычаи… Скорее едем. Варвара Вахтанговна с таким трудом отпустила Гоги. Она будет волноваться.

Бичико выхватил из рук Смагина чемодан, и все направились к фаэтону.

Вскоре они уже мчались по извилистой горной дороге, весело болтая и смеясь. Бичико высвистывал какие–то арии и ожесточенно щелкал кнутом.

Отдельные картины — то какое–нибудь дерево, то изумрудно–зеленая лужайка, на которой шумная ватага молодежи располагалась на отдых, — переносили Смагина в далекое детство, казалось, что когда–то, давным–давно, он уже видел их. У него сейчас было такое ощущение, будто он едет на пикник.

Смагин не узнавал Гоги и изумлялся, как мог преобразиться человек за один месяц. Мзия оказалась необыкновенной девушкой. Она не блистала красотой, но от нее исходило обаяние, которое с первой секунды встречи располагало к ней и влекло. Гоги не сводил с нее глаз, хотя все время старался сделать вид, что не обращает на нее внимания. Это очень забавляло Смагина.

Когда они проезжали мимо широко разлившегося Риони, с горы казалось, что перед ними сверкает море.

— Вы в этих местах в первый фаз? — спросила его Мзия.

— К сожалению, да.

— Почему «к сожалению»? Скорее — к счастью, потому что нет большего счастья, чем видеть впервые новые места, особенно те, которые вы можете встретить только в Гурии.

— А для меня высшее счастье — видеть новых людей, — сказал Гоги.

— Ну, смотря каких, — засмеялась Мзия.

— Таких, которые мне нравятся, — с лукавой улыбкой произнес Гоги.

Смагин смотрел на деревья, усыпанные золотыми листьями, на отвесные скалы, на вьющуюся лентой дорогу, и ему казалось, что он не едет, а плывет среди разорванных облаков, сквозь которые ему протягивали свои ветви гигантские деревья, корнями уходящие в недра неподвижных гор.

Около покосившегося деревянного моста работали крестьяне, заменяя подгнившие бревна новыми.

Глубокий старик, не принимавший участия в работе, стоял в стороне, опираясь на суковатую палку. Слезящимися глазами он внимательно окинул проезжавший мимо фаэтон.

— А когда же Чохатаури? — спросил Смагин у Гоги.

— Да мы уже подъезжаем, вот за этим поворотом, — ответил тот, — а там рукой подать до нашего… то есть до этого самого селения, в котором мы гостим.

— Разве оно не ваше? — тихо проговорила Мзия. Гоги покраснел. Смагин сделал вид, что не слышал слов Мзии.

В Чохатаури передохнули, после чего свернули на другую, более узкую дорогу и минут через двадцать приехали в селение. У калитки дома их уже ждала Варвара Вахтанговна. Она обняла Смагина. Не успел он опомниться, как к ним подбежала Мзия:

— Мама требует, чтобы вы сейчас же шли обедать.

— Мзия была бы замечательной переводчицей, — засмеялась Ольга Соломоновна, выходя вслед за дочерью и здороваясь со Смагиным. — Я сказала «прошу», а она перевела «требую».