Ольга Гладышева - Крест. Иван II Красный. Том 1
Всем гребцам дали по чарке крепкого мёда, чтобы налегли они на весла, дотянули до еле угадывавшегося вдали острова. Но оказалось это делом более сложным, чем думалось.
В течение трёх суток было одно и то же: ветер спадал к вечеру, почти перед самым закатом, а рано утром, чуть свет, задувал с прежней силой, так что шли насмарку почти все усилия, приложенные накануне при безветрии.
Гребцы обессилели, многие стёрли в кровь ладони. Все пали духом.
А тут прибавилось ещё одно огорчение: кончались запасы еды, повара кухарили брашно самое непритязательное — каши да жидкие похлёбки.
6
В носовом нутре судна под навесом было две каморы, одну из которых, с лавками для спанья, занимали княжичи Иван и Андрей. Как и все путешественники каравана, были они последние дни в раздражении и досаде, время проводили больше в угрюмом молчании.
Иван учился играть на волынке. Чиж показал ему, как дуть через трубку в бурдюк из снятого дудкой козлиного меха, одновременно нажимая пальцами внизу игральные трубки. Звук-то Иван создавал громкий, но на музыку, какую Чиж и Щегол умели извлекать из волынки, это не было похоже. Андрей злился:
— Ты волынишь, будто собака воет.
Иван не внял насмешке.
— Перестань, а то я буду из лука стрелять!
Он придумал себе стрельбище: открывал дверку каморки, а на корме ставил широкую Доску, в которую и пускал стрелы, развивая меткость и проверяй, гоже ли сделал оперения. Вот и сейчас начал свою стрельбу.
Иван терпеливо наблюдал, потом сказал:
— Если не прекратишь, буду музыку на волынке играть. — И продолжал увлечённо сжимать под левой мышкой мехи, а пальцами правой старался получить знакомую наголосицу.
Андрей недовольно косился, искал, как бы ещё уязвить брата:
— Знаю, зачем мучишься.
— Зачем?
— Научишься на волынке играть, на любой татарке женишься.
— Сам женись!
— Не-е, с моей ли рожей в собор к обедне!.. Это ты у нас один красно глядишь.
Иван прервал игру, посмотрел на брата раздумчиво:
— А я на тебя Узбека наведу.
— И что будет?
— Что будет, что будет? Он тебе сикалку откусит.
Андрей не нашёлся с возражением, сидел потупившись.
Иван снова надул в бурдюк воздуха, но звуков извлечь не успел: брат бросился к нему и ткнул железным наконечником стрелы в накачанный мех. Тот зашипел и сморщился. Иван ошалело смотрел на брата, не в силах поверить в произошедшее. Потом соскочил с лавки, схватил колчан Андрея и начал яростно ломать через колено его стрелы:
— Вот тебе кленовые! Вот тебе точёные! Вот тебе перёные!
Теперь Андрей остолбенел. Ещё не все стрелы привёл в негодность Иван, когда брат рысью накинулся на него. Они вывалились на обрешеченную палубу, каждый старался взять верх, упираясь руками и ногами. Силы, можно сказать, были равны, дрались ожесточённо, до крови, пачкая друг другу белые рубахи.
— А вот я сейчас плетью вас обоих, щенки бешеные! — Семён стоял над ними, спокойный и страшный.
Оба вскочили.
— Опять ты с плетью? Ну, попробуй! — Окровавленное лицо Иванчика дёргалось.
— А чего он глупости глаголит? — перебил Андрейка. — Говорит, мне Узбек сикалку откусит.
— Чай, не голову, — сказал Семён, пряча смех в бороде. — Последний раз говорю вам: если ещё раз застану, взгрею до рубцов. Я не батюшка, не пожалею.
Дядьки отмыли драчунов и переодели в чистое; идите, сказали, мол, князь Семён суд будет править промеж вас.
Заходящее солнце слепило глаза. Было жарко. Слабый боковик — люльник — покачивал судно, убаюкивал. «И почему мы подрались? — думал Иванчик, щурясь на закат. — Родные братья, а мира нет».
Семён вышел в новой льняной рубахе с полосатым поясом из шелка жёлтого, лазоревого да белого, сказал мирно:
— Славный покачень, братцы, а?
Андрей с мокрыми волосами, расчёсанными на прямой ряд, сидел молча.
— Солнце бьёт, смотреть не даёт, — продолжал Семён как ни в чём не бывало.
— Он мне стрелы все переломал, — подал Андрей свою жалобу.
— Вот что, князи, вы друг друга загрызёте, до Сарая не доехавши. А посмотрите, все бояре и слуги в ненадёванное обрядились... Однако не перед праздником.
— Перед смертью, что ли? — догадался Иванчик, холодея.
— На всякий случай, — успокоил Семён. — Завтра прибываем.
Вражду как рукой сняло. Братья поспешно пересели поближе к старшему. Тот приобнял их за плечи — ладони жёсткие, не то что у батюшки.
— Ну, сказывайте, чего не поделили?
— Он думает, если старше на один год, так я должен перед ним на задних лапах стоять! — шмыгнул носом Андрей.
— Та-а-ак... — протянул с сомнением Семён. — Ещё что?
— Он мне на волынке не даёт играть, — пожаловался Иванчик, — всю дорогу твердит: кто сильнее, за тем и правда.
— Значит, вы за правду друг дружке носы квасили? Вот так и князья русские — каждый себя правым считает.
— А ты их плетью, как нас хотел, да? Когда великим князем станешь. Они, может, плеть лучше понимают? — предположил Андрейка.
Семён оскалился от досады и вдруг длинно усмехнулся. Увёл один угол рта до самого уха. Что-то незнакомое, пугающее проступило в лице брата.
7
Наутро, не по обыкновению, ветра не было, и караван пошёл на вёслах очень быстро. Парусники в это время в железных напёрстках шили и латали огромными иглами парусину, исхлёстанную бурей, изорванную ветрами, и посвистывали — попутничек призывали. Княжичи не верили, что в затишь можно ветер насвистать, но к вечеру он всё-таки объявился: вступил сначала робко, будто крадучись, потом всё свежее и свежее.
— Смотри, княжич, — сказал Ивану поп Акинф, — где тень от тучки, там и рябь, значит, там ветерок погуливает, туда и надо править, ветерок ловить.
— Всё-то ты знаешь, поп, — с неудовольствием сказал Семён. Он с утра был не в духе.
— Не все, князь, — возразил Акинф. — Но я любознателен.
После полудня раздуло. Гребцы, обрадованные хоть кратким избавлением от опостылевших весельных хваток, проворно взялись за дело. Кто разворачивал грязные заштопанные холстины, кто подвязывал их к рейнам — поперечным сосновым брёвнам, кто вздымал их становыми верёвками, кто крепил углы, а осначие покрикивали:
— Рейны подымай живей!
— Тяни становую!
— Пошли, пошли, во имя Божие!
Ветерок сначала пошевеливал паруса, словно пробовал, верно ли их поставили, потом хлопнул ими раз, второй раз, стал расправлять полотнища, наполнять их пуза силой.
Пошли, обгоняя течение, которое здесь, где сужались берега, было особенно сильно. Вода лизала борт, иногда брызги перелетали на палубу, порождая на солнце несметное число крохотных радуг.
По-прежнему скудно было с харчами: каши, редька, солёные огурцы да зелёный горошек. Берега пустынны, не у кого обменять деньги на провизию. Попытались и эту беду поправить — рыбалкой.
Как только зашли в Ахтубинский рукав, на котором и стоит город Сарай-Берке, на уду стало много попадаться хорошей рыбы — лещей, судаков, сазанов. А боярину Алексею Босоволокову повезло зацепить огромную белугу. Вытаскивали её на борт баграми, хватая железными крюками одновременно за большой рот и белое брюхо. Рыбина оказалась столь велика, что ухи из неё хватило на весь караван, да ещё и засолили бочонок мяса и ведро икры.
Столица Золотой Орды объявилась вдруг и во всей красе: миновали густую и высокую гриву ветлового прибрежного леса, и показались иглы минаретов, голубые и жёлтые каменные дома, высокие тополя.
Караван стал забирать влево. Захлопали паруса, пронзительнее заплакали на ветру чайки.
Чем ближе подходили к пристанищу, тем тревожнее становилось на душе.
Можно уже было рассмотреть двугорбого верблуда, расслышать, как орёт ишак и блеют овцы.
Феофан Бяконтов отмашкой показывал кормчим, что надо пройти в дальний конец бухты, где наше, московское подворье с причалом.
Верно: знакомые бояре с осёдланными конями, епископ сарайской православной епархии Афанасий с клиром.
Свои!..
Иван опустился в исподнее нутро лодии. Голуби в просторной клетке ворковали, вздували зобы пузырями, шумно били крыльями. Княжич выбрал самого беспокойного, кинул его вверх, в небо, подумал: «Не на погибель ли тоже отправляю?»
Глава седьмая
