Юзеф Крашевский - Болеславцы
— О Боже, король!
— Успокойтесь, — бормотал Буривой, сам утративший спокойствие, и все время утирая то потный лоб, то покрытые желтизною руки, — успокойтесь! — повторил он. — Что же было делать королю, раз тот не хотел впустить его в костел… На пороге… король рубил его, рубил… упал… и мы порубили на кусочки… мало ли людей гибнут на войне… Была война!
Христя, подхватив его слова, снова вскрикнула и отбежала далеко, забившись в угол, лицом к стене. Буривой, смущенный, остался стоять, где был, напрасно стараясь прибодриться.
В эту минуту вбежал Збилют. И на нем были следы крови, его била лихорадка смертоубийцы. Увидев у порога Буривого, Збилют стал искать глазами Христю… Братья, может быть, впервые по возвращении в замок взглянули друг на друга и задрожали…
Им показалось, что обоих подменили.
— Кровь! — шепнул Буривой, показывая Збилюту на платье.
— Кровь! — почти одновременно ответил Збилют и, протянув руку, коснулся лица, одежды и рук брата. Христя издали кричала и стонала:
— Убирайтесь, уходите!.. Вы принесли с собою кровь! Збилют забормотал что-то непонятное:
— Мы пришли вас успокоить… кончилось, все кончилось! Христя, в ужасе, не слушая, завопила:
— Убийцы, уходите прочь! Убийцы!
Буривой попытался засмеяться, но не мог. Он бил в грудь рукой и ворчал, поглядывая на брата:
— Не мы начали… сам король… не правда ли? По голове… Кровь брызнула… сам король… Потом велел рубить. Лежал уж на земле, как мертвый… били все, когда я ударил!
— Ты первый ринулся!
— Неправда, ты!
— Неправда, я не тронул! И братья стали пререкаться.
— А почему же у тебя руки в крови?
Нельзя было разобрать отдельных слов, потому что кричали оба, наскакивая друг на друга. А Христя, в отчаянии, повторяла одну и ту же фразу:
— Идите прочь, разбойники! Идите прочь! — Пока, наконец, Буривой, оставив ссору с братом, напустился на нее:
— Что ж? Ты и короля прогонишь, если он придет? Ведь не мы убили: он!
— Лжешь, разбойник!.. Вы, не он! — плача восклицала Христя. — Идите прочь!
Настойчивый крик женщины выгнал, наконец, обоих братьев за двери. И сейчас же обезумевшая Христя побежала за ними следом, закрыла дверь на запор, а сама упала на скамью. За дверью оба болеславца остановились, глядя друг на друга, и точно не зная что с собою делать. С крыльца был слышен сильный гул, доносившийся из города… Внезапно, со стороны королевских хором раздался сильный окрик:
— На сбор!
Братья немедля кинулись на зов, узнав голос короля.
Болеслав стоял у входа, бледный, но уже остывший, в полном разуме. Подбоченившись обеими руками, он бросал вокруг такие взгляды, как бы искал, кого еще убить.
— Ко мне! — крикнул он лихо, резким голосом, указав на Буривого. — Сюда! Мигом водворить порядок! Чтобы люди и кони были на чеку! К воротам стражу, на валы дозор! Послать в город конную дружину и рассеять толпу на Скалке. Нагайками загнать всех по домам. На Баволе, в долине, по большим дорогам расставить караулы. Остальных разместить в замке и оставить на постой. Живо!
Он говорил так скоро, что слова, казалось, срывались с языка. Буривой собрался было бежать исполнить приказания, но король остановил его.
— Стой! Не так!.. Незачем для водворения порядка сзывать в замок больше людей, чем есть. Нет никакой тревоги… пусть не думают, что я боюсь… кого?
И король захохотал… Но в то же время сдвинул брови, как бы в припадке гнева.
Все разбежались по своим местам. Король сел на крыльце на лавку, а вокруг него расположились его псы. Из замка же потянулся в город отряд вооруженных.
Однако оказалось трудно исполнить королевские приказы, какая-то невидимая сила влекла народ на Скалку. Громадные толпы осаждали маленький костел; их привлекало ужасающее зрелище.
У самых дверей костела стояла лужа крови, от которой шел кровавый след до алтаря. На пороге виднелся труп епископа, или, скорее, части страшно искалеченного тела, все члены которого лежали врозь, вперемешку с обрывками одежд и облачений, окропленных кровью. Люди стояли над этими останками, надрываясь от слез.
Костел был открыт и пуст. На алтаре еще догорали свечи; на ступенях валялась опрокинутая чаша, смятый под ногами дискос, смоченный кровью белый плат…
Из костела мгновенно разбежались все бывшие при нем церковники, перепуганные кощунственным убийством. Народ толпился у порога, давил друг друга, не в силах отойти, не смея коснуться останков, освященных мученической смертью.
От окровавленного церковного порога в тот же час по всему краю разлетелась весть: король убил епископа при возношении бескровной жертвы! Никому неведомые люди разносили весть по костелам, городам, замкам и местечкам…
Целый день на Скалке приливали и отливали народные волны, и никто не дерзнул даже подумать о том, чтобы предать земле честные останки епископа. Наступил вечер; толпа сбилась в кучу в отдалении и с немым отчаянием глядела на пустую церковку и засохшую на ее пороге кровь.
Ночь объяла замок, город и окрестности. Прислушиваясь, все еще можно было с Вавеля уловить говор неуснувшего предместья, конский топот, окрики и зовы. Из окрестных поселений пешком стекалось духовенство, приезжали конные отряды земских людей и рыцарства.
В ночь, вокруг домика на Скалке, расположился уже целый стан собравшихся и со страхом оглядывавшихся на замок.
На все четыре стороны были отправлены гонцы, а когда взошло утро нового дня, останки мученика были убраны: вместе с ними исчезли также следы совершенного убийства, а костел стоял с закрытыми дверями, опечатанными огромными печатями. И в этот день уже не благовестили.
На Вавеле, в то же утро, черные печати висели также на вратах костела Св. Вацлава.
Гробовая тишина царила в замке. Король засел в нем, окопался и не показывался. Ночь и день ходили у ворот удвоенные караулы; во дворе стояли оседланные кони, и прохаживались вооруженные дружинники, готовые в один миг вскочить в седло. Точно замок был обложен неприятелем.
На третий день можно было видеть, как через Вислу переправился отряд ратных людей, вошедший в город и расположившийся у подножия Вавеля. Предводительствовал Лелива. На следующее утро подошел во главе такого же отряда Крук, а к ночи Бжехва с третьим. Все ополчение молча, соблюдая тишину, расположилось невдалеке от замка, в окна которого виднелся ратный стан.
Король приказал наточить мечи, приготовить луки и метательные копья; пересчитал людей. Немного было их при нем. Остальные были разбросаны по замкам, в пограничной полосе, в городах, где испокон веков сосредоточивались воинские силы, являвшиеся на королевский клич, так как в одном месте их было трудно прокормить.
Из этих ратных сборищ шли плохие вести. Духовенство уже снюхалось с вождями; то тот, то другой, под разными предлогами, отказывались явиться; одни отмалчивались; другие прямо подымали знамя бунта. В то же время воеводы и жупаны захватывали власть.
С каждой новой вестью король, казалось, был готов сорваться с места, ринуться вперед, чтобы наказать виновных… но не хватало сил. Ему стыдно было просить подмоги, посылать за нею к венгерскому королю. Не хотелось показать перед чужими свою слабость; все еще казалось, что можно одолеть отвагой. В замке шли спешные приготовления.
Однажды в сумерки король приказал позвать Буривого. Воинский стан под замком, бывший постоянно под глазами, раздражал Болеслава, будил в нем гнев.
— Поезжай, — сказал он Буривому, показывая в окно на Вислу, — поезжай к тем людям и спроси их, чего им надо, зачем они стоят здесь?
Буривой, который со дня убийства, содеянного королем, все еще не пришел в себя и бродил, как шалый, ничего не ответил и собрался в путь. Он не взял с собой ни спутников, ни лошади, а совсем один, с коротким тесаком у пояса, смелым шагом направился в стан у подножья Вавеля.
Когда оттуда увидели одного из болеславцев, почти безоружного, приближавшегося к шатрам, великое изумление овладело ополченцами; никто по пути не остановил его, никто не осмелился ткнуть пальцем.
Его пропустили до самого шатра Леливы, который он нашел, спрашивая встречных.
Здесь, в кругу, сидели все вожди. Они взглянули на вошедшего; одни знали его в лицо, другие по одежде догадались, что он принадлежит к королевскому двору. Никто, однако, не привстал, не поздоровался; а хозяин презрительно окинул его взором исподлобья.
— Як вам от короля, — начал Буривой.
— От какого? — спросил, опершись на руку, старик. — От короля! Мы не знаем никакого короля, а тот, который был, подпал проклятию и лишен короны. Нового мы еще не выбирали.
— Так-то вы, значит, полагаете? — молвил Буривой. — Хороши порядки, когда попы станут ставить королей.
— Они миропомазают их на царство и коронуют, — вставил священнослужитель, сидевший рядом с Леливой.
